С отрепетированным прищуром (изобразил подозрительность) взглянул на хозяина дома.
– Я? – спросил Жидков.
Приподнял белесые брови.
– Ты у тетки-то своей раньше бывал? – спросил он.
Я помотал головой.
– Не. Первый раз приехал.
Вздохнул.
– Я-то в Москве хотел учиться…
Скривил недовольную рожицу.
– Да не вышло.
Нахмурился.
– Но в Каплеевку возвращаться не буду.
– Чего так?
– Чего я там не видел? Решил, что у тетки пока поживу. Грузчиком в магазине работать буду. Тетя Вера обещала маме меня туда устроить. А летом в училище пойду, на проходчика учиться буду. Папка говорил, что шахтеры сейчас огромные деньжища заколачивают. А работают – всего ничего. Вот и я… тоже так хочу. На шахте хорошо платят, не как у нас в колхозе.
Я снова шмыгнул. Спросил:
– Так… эта… дома тетка-то? Вы ухажер ейный? Или сосед?
– Живу я здесь, – сказал Жидков. – Один.
– Как это?
– Вот так.
Мужчина развел руками.
Пес в подтверждение его слов тявкнул, завилял хвостом.
– А… тетка где? – спросил я.
Взглянул на собаку (пес изображал доброго домашнего питомца). Потом – снова на мужчину (кончики тонких губ опять опустились: хозяин дома больше не пытался улыбаться).
– Про твою тетю Веру я никогда не слышал, – сказал Жидков. – Напутал ты что-то, юноша. Ошибся адресом. Или обманули тебя.
Он махнул рукой, будто отгонял насекомое (или меня). Переступил с ноги на ногу, решая: продолжать разговор или уже, может, вернуться к делам.
Снова звякнула цепь.
Я недоверчиво хмыкнул.
– Скажете тоже, обманули.
Сунул руку в карман, вынул смятую бумагу. Взмахнул ею, словно демонстрировал важную улику. Развернул, ткнул в нее пальцем.
– Вот же, написано: улица Ульянова, дом тридцать восемь. Мамка писала!
Указал пальцем в табличку на доме.
– Все правильно! Видите?
Рихард Жидков покачал головой.
Его движения казались мне резкими, бодрыми. Мужчина напоминал шебутного подростка, особенно телосложением. В институте, на военной кафедре, я стоял в самом конце своего отделения, но Рихард Жидков занимал бы место после меня: росточком он до меня не дотягивал. В его присутствии мне вспомнились прежние ощущения физического превосходства над окружающими. В прошлой жизни я к ним привык едва ли не с детства. Теперь же почти позабыл о них, поглядывая почти на всех снизу вверх.
– Какого Ульянова?
– Чего?
– Улица Александра Ульянова? – спросил Жидков. – Или Дмитрия Ульянова?
– Так… эта…
Я опустил взгляд на бумагу, на выдранный из тетради разлинованный лист (перед тем как ехать «на дело», выдернул его из тетради для записи лекций по истории КПСС).
– Так… эта… – повторил я. – Просто Ульянова.
Помахал ресницами, изображая растерянность.
– Вот, сами взгляните, дядечка!
Протянул Жидкову лист со сделанной еще в общежитии записью «адреса тети Веры» (я не поленился, хорошо подготовил легенду). Но не сунул его между досок, а только поднес к калитке: опасался встречи с собачьими зубами. Не зря опасался: пес дернулся мне навстречу, но замер, услышав тихий, но строгий окрик хозяина. Рука мужчины легко проскользнула между досками забора. Выдернула бумагу из моих пальцев. Жидков поднес лист к лицу, близоруко щуря глаза.
– Улица Ульяновская, дом тридцать восемь, – прочел он.
– Я и говорю! Просто Ульянова. Без имени!
– Ульяновская!
– Ну?!
Жидков смотрел на меня – я на него. Оба ждали, что оппонент вот-вот осознает свою неправоту. Внезапный порыв ветра взлохматил хозяину дома волосы, поднял над дорогой клубы пыли. Я сплюнул себе под ноги залетевшие в рот песчинки. Рихард Жидков утерся рукавом рубахи, провел по бледным губам кончиком языка. Пес громко чихнул, содрогнувшись всем телом.
– Вот, юноша, посмотри внимательно.
Мужчина вернул мне листок.
– Видишь? – спросил он.
Указал на бумагу в моей руке пальцем.
– Улица Ульянова, дом тридцать восемь, – послушно повторил я.
– Ульяновская, а не Ульянова! – сказал Жидков.
– И?
– Неужто не замечаешь разницу?
Подозрительность исчезла из его взгляда. Я заметил, что мужчина больше не прожигал взглядом мои вещи, силясь прочесть там ответ на свои вопросы. Он, наконец, мысленно навесил на меня «правильный» ярлык (я надеялся, что удостоился с его стороны именно той оценки, на которую напрашивался). Чуть расслабился. Больше не отгораживался от меня скрещенными руками. Но моя тупость мужчину не забавляла – злила. Пусть он и пытался скрыть свою раздражительность за холодной улыбкой.
Я «сверил» его слова с записью.
– Ульянов…ская, – повторил я.
Стрельнул глазами на выцветшую табличку, что красовалась на доме Рихарда Жидкова.
– И… что это значит?
Чуть оттопырил нижнюю губу.
– Это значит, что ты ошибся адресом, юноша, – сказал хозяин дома. – Твоя тетя Вера проживает на другой улице. На Ульяновской. Не здесь. Понимаешь?
– Как это? – сказал я.
Вновь бросил взгляд на табличку с названием улицы.
Спросил:
– И… что мне теперь делать?
– Искать Ульяновскую улицу, – сказал Жидков. – Потому что в моем доме ты свою тетку не найдешь.
– А… где она?
– Кто?
– Улица.
Мужчина пожал плечами.
– Этого я не знаю, юноша, – сказал он. – Никогда о такой не слышал.
Скривил губы.
– А это значит, что она неблизко.
– Как же мне ее искать?
Я изобразил растерянность.
Жидков повел плечом.
– А мой дом ты как нашел? – спросил он. – Сюда-то ты как с вокзала добрался?
– Спросил.
– У кого?
– У дядьки милиционера, – ответил я. – Токо я спрашивал… про Ульянова.
– Ну, вот и Ульяновскую так же найдешь, – сказал Рихард Жидков. – Ищущий да обрящет.
Последнюю фразу он словно уже не мне говорил. Потому что повернулся ко мне спиной – зашагал к дому. Его место около калитки занял мохнатый пес.
Но я остановил мужчину.
– Дядька! – крикнул я. – Погодите!
Мужчина обернулся.
– Что еще тебе непонятно? – спросил он.
– Так… эта…
Я замялся.
– Давай, говори, – поторопил меня хозяин дома. – У меня еще дел сегодня видимо-невидимо. Ты меня отвлекаешь своей… тетушкой.
– Дядька, а можно я у вас чемодан оставлю? – спросил я.
– Это еще зачем?
– Сил уже нету таскать эту бандуру, – пожаловался я. – Чуть руки мне не оторвал, окаянный!
Продемонстрировал свои «почти оторванные» ладони.
– А если окажется, что тетка далече живет? – сказал я. – Не дотащу ведь его! И так уже столько с ним промаялся, как будто с батей новую баню построил!
Всплеснул руками.
– А завтра я бы за ним пришел. Поутряне. Отдохнувший. А, дядька?
Снова изобразил насморк.
– Можно он у вас до завтра постоит? – спросил я. – Да хоть туточки, во дворе? А?
Поднял руки в умоляющем жесте.
– Я тетушке скажу, что на вокзале его оставил.
Легонько ударил чемодан ногой.
– Не буду говорить, что у вас: тетка подумает, что я совсем бедовый.
Вздохнул.
– А завтра встану чуть свет, да прогуляюсь до вашего дома, – сказал я. – Сил-то за ночь прибавится, дотащу его уж как-нибудь.
Жидков пару секунд размышлял над моим предложением. Невидящим взглядом смотрел на стену сарая. Потом все же принял решение. Вернулся к забору, взмахом руки отогнал от калитки пса (тот снова поджал хвост, отскочил в сторону, замер, прижимаясь к земле брюхом). Задумчиво посмотрел… не на чемодан – на мои бедра. Будто прикидывал, хватит ли у меня сил вернуться сюда завтра за вещами. Я едва сдержал желание похлопать себя по тощим ляжкам, продемонстрировать наличие в них питательных веществ.
– Ладно, – сказал Жидков. – Оставляй.
Загрохотал запорами. Цыкнул на пса. Приоткрыл калитку, шагнул мне навстречу.
– Спасибо! – воскликнул я.
Рихард Жидков поднял с земли чемодан, взвесил его в руке.
– Не такой уж тяжелый, – сказал он.
