Сделал ранимой. Вывел из себя. Заставил защищаться. Заставил страдать… и ненавидеть его!
― Свои цветы, свои извинения, да и любые другие свои слова можешь засунуть в одно место.
Швырнула букет на пол перед его ногами. Третьяков проследил за ним пораженно-возмущенным взглядом, а затем снова перевел его на меня. Его глаза сощурились.
― Блин, Ларина… Какого хрена вытворяешь? Что я тебе сделал?
― Поройся в памяти, может, и поймешь.
Парень какое-то время молчал, его брови были напряженно сведены у переносицы.
― Значит, это из-за того спора?
― Дошло, наконец.
Вообще-то спор тут был особо и ни при чем ‒ он был только гребанной вишенкой на куче говна, которая выросла между нами и с каждым днем становилась все больше и больше.
Внезапно я запоздало вспомнила, что собиралась перестать враждовать с Давидом Третьяковым. Собиралась покончить с этой ненавистью ради себя самой, своих нервов и своего внутреннего равновесия. Как выяснилось, это была непосильная задача.
Сделав глубокий вдох, я скрестила руки на груди. Попыталась призвать на помощь холодное спокойствие и невозмутимость.
― Что-то я не помню, чтобы и с Перовым ты была такой же агрессивной, хоть он тоже на тебя поспорил. Нет, ты пошла с этим идиотом на свидание, обнималась с ним и позволяла ему себя трогать. Ну, конечно… это же очевидно! ― усмехнулся он. ― А я-то думал, почему ты пришла на вечеринку именно с Саньком. Почему не с Артуром или с Макаром Власовым этим, который тебя на «Порше» катал. Теперь мне все ясно! Все это было спектаклем, чтобы меня позлить.
Внутри меня снова поднялась волна едкого раздражения.
― Я пошла на свидание с Сашей, потому что он хороший парень, и поспорил на меня просто потому, что я ему действительно понравилась, а не из спортивного интереса. Ну, а ты что? Пришел сюда с этим нелепым букетом, ― пренебрежительно улыбнулась, ― сказал… как ты это сказал? Что ты хочешь меня всю, и я буду твоей? Мне тебя жаль. Смирись с проигрышем, Третьяков и вали отсюда.
Мажор медленно выпустил воздух из легких, придвинулся еще ближе ко мне.
― Даю тебе последний шанс. Закончим эту войну ‒ будем считать это ничьей. Сходим на свидание. Иначе…
Я вскинула голову.
― Иначе что? Определись, угрожаешь ты или мира просишь! Но, впрочем… Хорошо. Согласна с тобой. Давай закончим войну, меня и саму все это достало. Пусть будет ничья, так и быть.
Его лицо слегка расслабилось, он открыл, было, рот, чтобы что-то сказать… но тут я продолжила свою мысль:
― Но ни на какое свидание я с тобой не пойду, можешь и не мечтать! Сколько раз я должна тебе отказать, чтобы ты это понял?
Несколько мгновений парень молчал, но потом снова улыбнулся.
― Пойдешь, и с радостью, ― улыбнулся шире. ― Станешь податливой и ласковой, и совсем скоро.
Я возмущенно фыркнула.
― Еще чего!
― Поспорим? ― подмигнул мне.
Перед тем, как выйти за дверь, мажор еще раз обхватил мое тело руками и, несмотря на все мои протесты и попытки вырваться, запечатлел поцелуй на моих губах и, оставив след на щеке, укусил за мочку уха. По моей шее побежали табуны сумасшедших колючих мурашек. Я потерла ухо и встряхнула головой.
И на что Третьяков надеется, в очередной раз предлагая мне закончить войну? Как он себе это представляет после всего, что между нами было? Война просто перешла на другой уровень, боевые действия приняли новую форму. Мы раскрыли карты, бросили друг другу вызов. И что будет дальше, я даже не представляла…
Подняв ни в чем не повинный букет, я увидела, что от удара об пол несколько его цветков слегка помялись. Подавила вздох. С грустью дотронулась до этих нежных алых бутонов, провела кончиками пальцев по их прохладным бархатистым лепесткам.
― И что вы все нашли в Третьякове? ― внезапно совсем рядом со мной раздался презрительный голос.―То, что он красавчик и капитан команды? Девчонки такие дуры, пи**ец просто.
Подняв голову, я встретилась взглядом с Дохлым.
― Ну, да. Девчонки должны западать на тощих второразрядных игроков, вон, таких, как ты, ― засмеялась я.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сводный еще сильнее помрачнел.
― Посмотрю, что ты скажешь, когда он с тобой наиграется. Жду не дождусь этого дня!
Я только фыркнула.
Не стала этого говорить, но я и сама жду не дождусь момента, когда он, наконец, наиграется и отстанет от меня. Потому что, несмотря на все мои попытки обрести внутреннее спокойствие, оно разбивается вдребезги, когда рядом оказывается он. Давид Третьяков.
Мой худший кошмар… и мое самое сладкое искушение.
* * *
Следующие две недели стали для меня настоящим испытанием.
Ирония состояла в том, что именно сейчас, в тот самый момент, когда я сказала себе «с меня хватит» и начала с двойной силой обороняться от этих чувств и от этого парня… он стал со мной совсем другим.
Нет, Давид по-прежнему был образцом наглости и самоуверенности, по-прежнему мог схватить меня без разрешения и зажать в каком-нибудь углу, украсть редкий поцелуй или даже шлепнуть по пятой точке, но при этом он совсем перестал хамить и грубить мне. Прекратил быть сволочью со мной!
Конечно, я понимала, что это было новой попыткой выиграть тот спор и во что бы то ни стало сделать меня своей, и все равно мне стало намного, намного труднее бороться с этим искушением. Настолько, что и сказать невозможно.
Давид завел привычку садиться на край моей парты перед уроками, подходить ко мне на переменах, заставать врасплох в самые неожиданные моменты. И если первые дни наши разговоры напоминали вражеские пикировки, то через неделю они превратились в шутливые перепалки, а к концу второй и вовсе стали чем-то вроде веселой болтовни двух влюбленных.
И хуже всего было то, как все это влияло на мое сердце…
За эти недели я так привыкла к тому, что он рядом, привыкла к его попыткам обнять и поцеловать меня, которые я быстро пресекала… и которые не могли не волновать меня до безумия, до потери дыхания!..
В пятницу перед уроками Давид снова уселся на мою парту. Начали мы разговор, как обычно ‒ я попыталась согнать его с насиженного места, но снова потерпела фиаско (правда, не особо расстроилась из-за этого, скорее, наоборот).
Я как раз смеялась над его шуткой, когда он спросил у меня, улыбнувшись:
― Ника, у меня тут появилась пара билетов на «Цирк дю Солей». Не хочешь сходить в этот понедельник после школы?
― А во сколько?
― В семь вечера.
― Жаль, не смогу, ― вздохнула я. ― У меня со следующей недели снова съемки, по двенадцать часов в день, с восьми до восьми.
Съемки продлятся всю рабочую неделю, и снова я всю неделю не увижу Давида… Мое сердце неприятно сжалось. Мне казалось, что я уже безумно по нему скучаю, хоть он и сидит рядом со мной.
Так… стоп!
Внезапно до меня дошло, что я чуть не согласилась пойти с ним на свидание, вот так просто… и даже этого не заметила!
Уже по нему скучаю? С какой стати мне по нему скучать? Да я радоваться должна, что отдохну от его преследований!
― Но даже если бы смогла, все равно бы никуда с тобой не пошла, Третьяков! ― гордо вскинула нос кверху.
― Ну, да, конечно, ― рассмеялся мажор. ― Может, прекратишь уже притворяться, а, Ларина?
― Я не притворяюсь!
― А то я этого еще не понял. Большинство девчонок душу бы продали ради свидания со мной. А ты продолжаешь делать вид, что это ниже твоего достоинства. Очень правдоподобно, ― хмыкнул он.
― А зачем мне делать вид? И так понятно, что это ниже моего достоинства ‒ стать одной из наложниц в твоем гареме. Пора тебе заняться теми самыми девчонками, о которых ты говоришь, и понять, что со мной тебе ничего не светит!
― Нет у меня никакого гарема. А тебе пора перестать быть такой гордой и высокомерной, непослушная девочка.
― Все ждешь, когда я стану податливой и ласковой? ― прищурила глаза. ― Не надоело ждать?
― Можешь не становиться, мне нравится твоя дерзость. Без нее было бы скучно, ― усмехнулся парень.
