щели. Хрусталь, кожа, дерево, золотые завитушки, масло, холст и всё такое. Узбекское рококо, одним словом.
В больших просторных комнатах полы устланы шёлковыми коврами. Может, и не шёлковыми, конечно, я в них не разбираюсь, но выглядят они отпадно.
— Здравствуй, дорогой, — улыбается Ферик, поднимаясь из-за стола. — Сейчас чай организую. Я тут по-холостяцки, не обессудь. Давай, проходи, садись.
Я присаживаюсь на кресло к небольшому столику, на котором установлена шахматная доска с красивыми костяными фигурами, разыгрывающими жестокую битву.
Ферик идёт к двери и кричит что-то по-узбекски, а потом подходит ко мне и усаживается в кресло напротив.
— Играешь в шахматы? — спрашивает он, кивая на доску.
— Да так, исключительно как дилетант.
— Шахматы — величайшая игра, — с видом умудрённого гроссмейстера кивает он.
Какое-то время мы говорим об этой величайшей игре, а потом в комнату заходит старый сухой узбек и катит сервировочный столик. Он устанавливает на большой круглый стол, укрытый дорогой скатертью с кистями, всевозможные блюда и пиалы — лепёшки, сушёные фрукты, халву, орехи, мёд, баранки. Чего там только нет.
Следом появляется амбал, что встречал меня в прихожей. Он заносит здоровый самовар и ставит посреди стола.
— Угощайся, дорогой гость, друг и, надеюсь, в скором будущем ещё и родственник.
Он сладко улыбается и делает приглашающий жест в сторону стола. Попробовав чая, я приступаю к разговору о наших баранах и рассказываю в общих чертах о приключениях в Ташкенте.
— Конечно, этот пёс Алишер Абдибеков всем поперёк горла, — сокрушённо качает он головой. — Сейчас его восстановят в должности и он опять будет людям кровь пить, ещё с большим остервенением. Жалею, что с ним так долго валандались. Дурацкие игры. Надо было давно к стенке поставить. Нет человека, нет проблемы.
— Ну, а как же мы выкрутились бы тогда из нашей передряги? — удивляюсь я. — Он оказался нашей палочкой-выручалочкой.
— Он бы и посмертно ей был, даже ещё более сильной, — качает головой Ферик. — Ну да что теперь. Всё в руках Всевышнего. Значит, нам нужно пройти наш путь до конца. Я, если честно, в тебя верил и нисколько не сомневался, что ты нас всех вытащишь.
Врёт, конечно. Сомневался, ещё как сомневался.
Ферик повествует о своих злоключениях, рассказывает, как после попытки побега его схватили, избили, бросили в ледяной автозак, отвезли неизвестно куда и держали в одиночке. Было холодно и крайне тревожно. Ни о чём его не спрашивали и вообще не разговаривали, а потом внезапно выпустили. Вывели за территорию и захлопнули за ним железные ворота. И он вынужден был добираться с окраины Москвы на перекладных. Хорошо хоть деньги чекисты не отобрали.
— Спасибо тебе, Егор, что так красиво разрешил ситуацию, — качает он головой. — Понимаю, тебе тоже несладко пришлось. Но ты молодой и полный сил. Кто же ещё позаботится о нас стариках? Ты доказал, что уже зрелый и могучий боец. Из такого положения, в котором мы все оказались далеко не каждый смог бы нас вытащить. Единицы буквально, а то и вообще никто. Так что уважение к тебе у всех будет только расти и крепнуть.
— Это не факт, — смеюсь я и рассказываю о стычке с Зурабом.
— Это шайтан, не человек, — качает головой Ферик. — Беспредельщик. Зура Белый. Идиот, ты точно сказал ему. Конченый дурачок. Нет, надо было такую байду замутить. Невероятный идиот. Так это ты ментов вызвал?
— Да, — киваю я. — Чурбанова попросил.
— Сам бы не справился? — прищуривается Ферик.
— Справился бы, Фархад Шарафович, не сомневаюсь. Да только хотел показать, что я не фраерок на кулачках биться, и за мной сила побольше имеется. Побольше, чем сила моих кулаков.
Ферик задумывается, а потом уважительно склоняет голову:
— Ты человек не только сильный и смелый, но и мудрый. Я рад что мы с тобой повстречались и стоим на одной стороне баррикад.
— Я тоже этому очень рад, — с улыбкой прикладываю я руку к груди. — Если уж говорить о мудрости, то без вас мы бы ничего не значили, учитель.
Он растекается в умильной улыбке, хотя мы оба понимаем, что это всё пустые слова.
— А этот Белый… Расскажите о нём, пожалуйста. Чего он хочет?
— Хочет занять место Ашотика и на катраны лапу наложить, чего же ещё…
— Но он действительно не кажется особо умным…
— А Ашотик тебе умным казался?
— Ну да, тоже верно. А ещё есть претенденты?
— Есть, да. Зил Москва. Коренной москвич, умудрённый опытом. Думаю, воры в основном за него топить будут.
— Ну, и каковы у нас шансы?
— Неплохие. Моё слово всё-таки посерьёзнее каждого из них будет.
— А кто будет участвовать?
— Да много кто. Человек пятнадцать всего.
— Ого. А если менты не примут того, кого воры выберут?
— Как это не примут? — удивляется Ферик. — Не было такого никогда.
— Ну, скажут, не хотим Зил Москву и точка. Например.
— Не знаю, — качает он головой. — Но если так случится, блатные скорее всего, поорут и заново начнут кандидатов выбирать.
— Так может, — хмурюсь я, — просто менты скажут, что будем мол с Цветом работать и всё?
— Во-первых, воры сразу скажут, что он ссученный, могут раскороновать. Во-вторых, под ментовскую дудку плясать никто не станет. Кипеш поднимут, бучу. Война может начаться.
— Да ладно, ну какая война, что смеяться? — усмехаюсь я. — Это что, Чикаго начала века?
— Если закусят, может. Воры сейчас сила. Ну, а в-третьих, выбирают же не на катраны конкретно, там забот гораздо больше, чем просто две точки. И территория большая. Там серьёзное положение на кону. В столице, между прочим. Но мы можем выбить этого Зуру из голосования, скажем, что он беспредельщик, что ты с ним не будешь по катранам работать и всё. Это можно устроить. Я поддержу, скажу, мол вам что надо, вечный кипеш или лавэ зашибать?
— Ну, это не факт, что надо так делать, — задумываюсь я. — Посмотрим, как будет карта ложиться, то есть в прениях за кого будет больше голосов. Если народ будет склоняться к Зуре, тогда выступим и выведем его из конкурса. А если голоса будут разделяться и в основном склонятся к Зилу, оставим его в игре, чтобы от второго кандидата оттянуть. Политтехнологии, Фархад Шарафович.
— Молодец, — кивает он. — Толково. Только там ещё будет арбитр. Кто, не знаю. Не говорят собаки.
— А когда это всё мероприятие состоится? Надо бы уже поскорее, чтобы не затягивать.
— Так завтра, куда скорее? — разводит он руками.
— Завтра?! Серьёзно?! Так вы чего молчали-то?!
— Как молчал? Я думал ты знаешь уже. Сегодня только решилось. Тебе Цвет не сказал что ли?
— Нет, он не знал, когда мы с ним разговаривали.
— Ну вот, завтра в
