Протестующие считали, что обложка оскорбляла лучшие чувства женщин, что издатели видели в них только объекты полового подчинения и манекены для ношения ошейников и цепей. Странная фотография возле статьи «Пьяный слон щупает девушек» сделала журнал еще ближе к природе. На обложке были и другие надписи: «Бывший полицейский выдает секреты пыток» или «Убийцы записали на видео жестокую казнь», благодаря им издание приобрело сильный садистский оттенок. В выпуске было семнадцать страниц рекламы надувных кукол («Надуй ее, одень ее, пригласи ее на вечеринку или одолжи ее приятелю. Она не будет жаловаться, у нее никогда не болит голова»), пристяжных членов («Твой подкачал? Попробуй наш!»), подозрительных журналов, распространявшихся только по подписке («Милые шестнадцать лет», «Школьницы», «Молодежный секс») и жесткой порнографии всех сортов.
После ошейниковых демонстраций все легкие порнографические журналы были обязаны представлять на одобрение каждую страницу. Злосчастный выпуск «Пипл» был отнесен ко второй категории, – это означало, что он мог продаваться только в секс-шопах, однако к тому моменту большая часть тиража уже разошлась.
Пэкер был зол на Нейлора, обвинил его в коммерческой неграмотности, неспособности предугадать последствия своих действий. Нейлора не спасло даже то, что обложку в свое время одобрил Уолш. На ежегодных собраниях акционеров АПО неоднократно всплывал вопрос, как вообще могли напечатать «обложку с ошейником». На компанию сыпались бесчисленные нападки феминисток и ортодоксальных христианских организаций – редкое и необычайно мощное сочетание. Дэвид Нейлор, который так сопротивлялся появлению обнаженных женщин в своих журналах, быстро стал самым непопулярным порнографистом Австралии.
Работая в «Пикчер», я специализировался на забавных рассказах о животных. Однажды в лифте Брэд повернулся ко мне и сказал, что ему очень понравился мой рассказ про хомяка и хорька, в котором я пародировал свои ссоры с Ди по поводу финансовых консультантов. После этого я рассказал Ди о своем триумфе в журнале и о том как редактор настаивает, чтобы я работал на них. Естественно, это должно было означать, что я победил в нашем споре. Не нужно верить во что-то, чтобы уметь делать это. Не важно, сколько раз на семинаре вы встанете и скажете: «Я писатель» – от этого вы не станете лучше писать. Просто нужно уметь это делать. Ди считала иначе. Она объясняла мой успех тем, что я был такой же тупоголовой, фаллоцентричной и непробиваемой обезьяной, как наши читатели.
Поэтому я выбрал работу заместителя главного редактора журнала «Вуманс дэй» – так я по крайней мере мог чувствовать себя защищенным от обвинений в принадлежности к трудолюбивым, верящим в гороскопы и поклоняющимся знаменитостям домохозяйкам.
Тем не менее Брэд не поставил на мне крест. Он попросил придумать персонаж и работать над еженедельной, посвященной ему колонкой. Моя колонка называлась «Глист» и изображала жизнь животных глазами ленточного червя. Продолжительность ее существования не превысила среднюю продолжительность жизни главного персонажа.
Мне всегда хотелось получить работу в «Австралийском финансовом обозрении», поскольку Ди сказала, что я совершенно не разбираюсь в бизнесе и у меня никогда не получилось бы стать хорошим журналистом в деловом издании. Мне казалось, что я знал о бизнесе все: покупай подешевле, продавай подороже и ври, ври, ври. «АФО» было ежедневной желтой газетой и украшалось черно-белыми фотографиями мужчин в черных костюмах, врущих обо всем подряд.
В конце 1994 года прошел слух, что «Обозрение» планирует начать выпуск цветного ежемесячного приложения, и Мэгги Олбек предложила главному редактору мою кандидатуру в качестве главного помощника. Мне жалко было оставлять банально-сюрреалистичный мир «Вуманс дэй», где царили сексуальные паразиты и предатели-любовники, свадьбы и разводы, безумство диет и хитрость коварных жиров, но я хотел перейти в «Фейрфакс ньюспейперс». «Фейрфакс» выпускал «Сиднейский утренний вестник» в Сиднее и «Эйдж» в Мельбурне, журналисты ценились очень высоко за свою независимость и мастерство. Большинство австралийских журналистов стремилось попасть в «Фейрфакс». Они были дружны между собой, их начальники были вежливы и милы, а газеты раскупались представителями среднего класса, а это означало, что друзья журналиста могли прочесть его статью и похвалить его работу.
Раньше мне доводилось бывать в здании «Фейрфакс мэгэзинс» – неэстетичной индустриальной многоэтажке на углу Джонс-стрит и Бродвея. Учась в университете, я проходил недельную практику в «Сиднейском утреннем вестнике». Там мне было лучше, чем в АПО, а тамошние сотрудники смотрели на жизнь более уверенно.
Газеты печатались в том же здании, где и писались. Когда работал печатный станок, нижние этажи Дрожали. Каждый журналист любит наблюдать, как печатается его газета, вдыхать запах влажных чернил, видеть, как многократно повторяется его имя – МаркДэпин, МаркДэпин, МаркДэпин, МаркДэпин, – как будто именно оно и было главной новостью, за которую платили читатели. Близость больших заводов к нашему зданию на Джонс-стрит создавала ощущение, что и мы творили нечто важное, основательное, нечто, что украсит мир, а не просто вбивали слова в компьютер и сохраняли их в виде файлов.
Здание было переполнено типографскими служащими, они сновали на кухне, в коридорах, на лестничных клетках и на чердаке, носили грязные синие спецовки и постоянно дремали. То ли в типографии был переизбыток кадров, то ли печать была такой сложной работой, а может быть, ее следовало выполнять во сне? При взгляде на спящих печатников у остальных служащих возникало ощущение собственной бурной деятельности. Журналисты выпивали в баре близлежащей гостиницы «Австралийский отель», а типографские служащие напивались в грязных и мрачных рюмочных – возможно, прямо во время смены.
Здание «Фейрфакс» совершенно не подходило для штаб-квартиры журнала, посвященного роскошной жизни. Редактором нового издания стал Уильям Фрейзер, бывший заместитель редактора «Гуд уикенд» – цветного приложения к «Сиднейскому утреннему вестнику» и «Эйдж». Уильям был крупным стильным гомосексуалистом. Он ходил в прекрасном, великолепно сидящем костюме, умел носить сорочку как модель, а узел его галстука всегда был завязан с особой тщательностью. Фрейзер принял меня на работу по рекомендации Мэгги, и я вселился в маленький, темный кабинет, расположенный вдали от шумящих и суетящихся газетных отделов. Арт-директором у Фрейзера был Джеймс де Ври, он превратил первые выпуски журнала в обязательный элемент кофейного столика всех руководящих работников. Де Ври использовал только обработанные иллюстрации и художественную фотографию: черно-белую с жирными черными линиями, цветные снимки, сделанные через фильтр, студийную съемку со светотенью.
