Миссис Лоренс рассказывала про анализ ДНК. Кларисса представила, как вокруг ее кровати суетятся криминалисты – берут мазок на анализ, фотографируют… Он заставил ее участвовать в каком-то театре абсурда. Но она не может допустить, чтобы все случившееся повлияло на ее самооценку; она должна найти способ помешать этому.
– Я исследовала предметы одежды, принадлежавшие Карлотте Локер, – говорила миссис Лоренс.
Кларисса выпрямилась и приказала себе забыть о фотографии. Если Роберт когда-нибудь увидит этот снимок… она даже думать не хотела, какое отвращение он к ней почувствует. Она вообразила, как фотографию демонстрируют присяжным на специальном экране – вроде того, что висел справа от нее. «Только не это!» – с испугом подумала она.
– В частности, розовые трусы-бикини, найденные под шкафчиком в ванной комнате в той самой квартире, где ее предположительно держали. На трусах я обнаружила многочисленные пятна крови. Эта кровь принадлежит мисс Локер.
Кларисса представила, как анализируют ее собственные трусы-бикини. Вещдок номер один – передняя и задняя части; их найдут в ее квартире. Вещдок номер два – ластовица, которую найдут у него; вероятно, он держит свой сувенир за стеклом, в специальной витрине. Она испытывала стыд при мысли, что кто-то будет изучать там пятна. Что обнаружит судмедэксперт? Что он увидит под микроскопом – его сперму? ее выделения?
25 февраля, среда, 13:15
Я хочу купить йогурт. Хочу постоять в очереди и купить йогурт в этом ярко освещенном мини-маркете. Не желаю прятаться. Не желаю, чтобы меня заставляли прятаться.
Глупо было думать, будто я могу просто взять и пойти в соседний магазин. Глупо было рваться на улицу, чтобы размять ноги и подышать свежим воздухом. Это абсурд – продолжать делать обычные вещи. Мне очень-очень жаль, но я должна прекратить их делать. Немедленно.
– Я так и не воспользовался хлыстом, Кларисса, – произносишь ты прямо у меня над ухом. Я чувствую твое теплое дыхание. Ты говоришь очень тихо – так, что слышу только я. – Вернее, почти не воспользовался, только немного поэкспериментировал. Я знаю, что тебе понравилось. Мы продолжим в следующий раз.
Обострение. Вот о чем в один голос предупреждают все брошюрки. Вот что обязательно должно было случиться, рано или поздно. Когда я увидела это слово впервые, то не позволила себе его осмыслить. Я запретила себе думать, что такое обострение; запретила представлять, как оно может проявиться в реальной жизни; запретила размышлять о том, как будет выглядеть твое обострение. Твои руки шарят по мне в парке… Твои мерзкие фотографии…
Бросаю йогурт на полку и несусь к выходу. Бегун из меня никакой; через полминуты я уже задыхаюсь и чувствую колотье в боку. На меня смотрят. Продолжаю бежать сквозь толпу, нелепо размахивая руками. Я уже на рынке. Скорей бы попасть в здание суда, в комнату ожидания – там я буду в безопасности. Очень надеюсь, что Роберт меня сейчас не видит. Я дышу как паровоз. Добегаю до поворота на главную улицу и, споткнувшись, оглядываюсь. Мельком вижу где-то свое отражение. Тебя нет. Думаю, ты понял, что бежать за мной опасно: ведь тогда все поймут, что ты меня преследуешь.
Теперь она все время чувствовала липкий, тошнотворный страх. Он больше не отпускал ее; наверно, поэтому она и решила снова позвонить Беттертонам. Она отошла в самый дальний угол комнаты и набрала номер. Ответила женщина.
У нее была одна секунда.
– Я хочу узнать, что случилось с Лорой, – сказала она, натянутая как струна.
– Мы тоже. – Женщина бросила трубку.
Она попыталась еще раз:
– Пожалуйста, поговорите со мной!
– Оставьте нас в покое! – Снова короткие гудки.
В третий раз трубку брать не стали.
Они явно не хотели, чтобы им звонили и спрашивали про Лору. Почему же они не исключили свой номер из справочника? Почему не позаботились о том, чтобы их было трудно найти? Она не включала антиопределитель, когда звонила им; не хотела их пугать, а кроме того, надеялась, что они сами ей когда-нибудь перезвонят. Впрочем, в глубине души она в это не верила. Но зачем же тогда они поднимали трубку?
В конце дня адреналин у нее все еще зашкаливал. Они сидели в предбаннике и ждали пристава, который должен был сопроводить их вниз. Энни утверждала, что Кларисса стала белая как бумага и что краше в гроб кладут, а Кларисса пыталась ее успокоить.
Когда над ними зарокотал голос Гранта, она вздохнула с облегчением:
– Почему там так мало спермы Томлинсона? Это подозрительно. Он кончил ей на лицо; она вытерлась футболкой и джинсами. Если это правда, спермы должно быть больше.
– Количество спермы очень индивидуально. Нормой считается и один миллилитр, и пять, – объяснила Кларисса. Она говорила спокойно, несмотря на переполнявшие ее эмоции. – Если эксперты нашли на одежде мисс Локер всего несколько маленьких пятнышек, то это еще не значит, что она соврала. – Встретившись глазами с Грантом, она почувствовала, что краснеет. – Возможно, у него просто мало спермы вырабатывается.
Теперь они с Робертом каждый вечер немного задерживались, чтобы выйти вместе. Ей было хорошо с ним; а защита от Рэйфа и безопасная дорога до станции – это просто дополнительный бонус.
Кларисса делала вид, что вовсе не ждет, когда он выйдет из камеры хранения. Стоя у конторки пристава, она послушно читала висящие на стене строгие предупреждения, словно ей необходимо было заучить их перед тем, как уйти домой. «Запрещается давить на присяжных». «Запрещается производить фото- и видеосъемку». «Запрещается рассказывать о том, что происходит в совещательной комнате: это является уголовным преступлением и карается штрафом или лишением свободы».
Когда появился Роберт, она торжественно процитировала ему эти важные правила. Он слушал с преувеличенно-серьезным выражением, медленно кивая после каждой фразы.
– Видели, какое лицо было у Гранта, когда вы объясняли ему про сперму? – спросил он.
– Я специально старалась на него не смотреть.
Это была ложь. Они засмеялись.
– Мало кому из мужчин это понравилось бы, хотя смущаться тут нечего, – сказал Роберт, и она подумала, что он, скорее всего, прав. – Хорошо, что вы об этом сказали. Откуда вы знаете такие вещи?
– Я разбираюсь в физиологии.
– Не сомневаюсь! Но мне почему-то кажется, что здесь есть что-то еще.
– У меня было слишком много неудачных попыток ЭКО. Тяжелая форма мужского бесплодия.
– О…
– Я знаю о сперме больше, чем хотелось бы, – сказала Кларисса, и на этот раз уже не он, а она смотрела на него пристальным взглядом.
Роберт засмеялся, но тут же посерьезнел.
– Значит, не вышло?
– Нет. Малыша не получилось. – Она старалась не выдать своей печали, но удалось не очень. – Генри заставил меня поклясться, что я никогда никому не расскажу, почему нам понадобились эти процедуры. Но я думаю, наш договор уже истек.
Она сказала себе, что это не предательство: ведь Роберт с Генри никогда не встретятся. А на самом деле ей просто не хотелось, чтобы Роберт подумал, будто проблема была в ней.
– В любом случае мы были вместе не из-за детей, – продолжила она. – Генри не из тех, кто над ними кудахчет. Он пошел на это ради меня: он знал, что мне безумно хочется ребенка.
– А если бы он не согласился, вы бы остались с ним?
– Да. Я очень хотела быть с ним, – задумчиво произнесла она. – Правда, он еще до этого дал мне обещание, что мы попробуем завести ребенка. Если бы он его не сдержал… я думаю, наши отношения развалились бы. Но в результате они развалились как раз потому, что он его сдержал… Он ужасно боялся, что ребенок помешает ему писать.
– Это можно понять…
Она кивнула.
– Каждый раз после очередной неудачной процедуры он испытывал тайное облегчение. Я чувствовала это, хотя мы с ним об этом не говорили.
Она вспомнила записку, которую Рэйф прислал ей накануне процесса и которая теперь хранилась вместе с остальными доказательствами: «Мы могли бы завести ребенка, Кларисса. Давай попробуем?» Она очень надеялась, что эти доказательства никогда не попадут на стол к миссис Лоренс.
– Я вам очень сочувствую.
– Не думаю, что я это заслужила. Я не давала себе труда остановиться и подумать. Не хотела видеть, насколько двойственное отношение было у Генри к этому вопросу. Думать было слишком страшно; я боялась, что это помешает мне получить то, что я хочу. Я убеждала себя, что, когда у нас появится ребенок, Генри сразу растает и полюбит его. Я как будто помешалась. Я даже купила подгузники и журнал с выкройками детской одежды. – Она бросила на него смущенный взгляд.
– Думаю, он вас очень сильно любил, раз пошел на такое.
– Он… он был очень сложным человеком. В общем, в какой-то момент он сказал, что с него хватит. Все эти бесплодные попытки завести ребенка истощили его – и меня тоже, хотя тогда я отказывалась это признавать. Он не мог спокойно смотреть, как я принимаю таблетки и прохожу бесконечные процедуры. Он злился – насколько Генри вообще способен злиться – при мысли о том, что все это делается из-за него, причем ради чего-то такого, что ему даже не нужно. Думаю, я кололась чаще, чем Лотти, – робко пошутила она.
