Она заулыбалась так, что заболела челюсть. Взяв вилку, она отковырнула маленький кусочек крема, посыпанного лимонной цедрой; вкуса она не почувствовала.
– Думаете, я не замечаю, что вы едите самое вкусное?
– Я всегда так делаю. Теперь вы знаете мой самый жуткий секрет.
– А вы – мой. Я никогда никому не рассказываю о работе. Моя жена не хочет – вернее, не хотела – ничего об этом слышать. Мне кажется, другим это скучно.
– Не представляю, как это может показаться скучным! – Она знала, что льстит ему и это работает. Ему приятно ее восхищение, ее интерес, ее внимание; но она ведь не прикидывается – она действительно так чувствует.
Что, если ее одержимость Робертом опасна? Опасна так же, как и одержимость Рэйфа? Нет, конечно же нет; их вообще нельзя сравнивать. Она старалась не думать об истерзанном кусочке материи в сумке.
Кларисса нерешительно подняла руку и потянулась к нему через стол, но замерла на полдороге. Роберт покосился на нее с веселым любопытством; рука двинулась дальше и смахнула желтую крошку с его подбородка. Несколько секунд они оба молчали.
Ей вдруг вспомнилось, как Генри поцеловал ее, стерев с ее губ остатки шоколада. Она изумленно помотала головой, заодно отгоняя образ Генри, и небрежно спросила:
– А что, все пожарные такие же, как вы?
– Конечно. Мы все одинаковые.
– Я вам не верю!
– Не думаю, что среди ваших знакомых много пожарных, – засмеялся он.
– Вы – первый, – призналась она и тоже засмеялась.
– И вообще людей…
– Боюсь, вы правы… мне нужно срочно расширить круг знакомых! Завтра утром приглашу Гранта выпить со мной кофе. А вы должны пригласить Софи. – Грант и Софи были наименее приятные из всех присяжных.
– Есть кое-что, в чем я уверен на все сто процентов.
– И что же?
– Я не приглашу сюда Софи.
– Хм, ну а я все-таки позову Гранта.
24 февраля, вторник, 19:00
Еще один коричневый конверт. На этот раз на нем только имя. Мое полное имя, напечатанное на машинке. Внутри – фотография. Ни записки, ни письма. Одна фотография.
Я лежу в своей комнате, почти обнаженная. Руки разведены в стороны, ноги тоже, так что мое тело напоминает букву «х». Запястья и лодыжки привязаны к спинкам кровати. На глазах – черная повязка. Рот замотан черным шарфом. Трусы еще на мне, но ластовица уже вырезана. Чулки и бюстгальтер лежат на том же месте; ты добавил к ним ножницы и свернутый хлыст.
Все твои фразы о любви – фальшивка. Правда здесь, на этой фотографии. Вот какой ты видел меня с самого начала. Вот что тебе снилось. Схватить, причинить боль, показать свою власть – вот что ты всегда мечтал со мной сделать. Вот что ты уже делаешь со мной каждый день; вот какой ты меня хочешь. Тебе нужна безмозглая и бессловесная кукла, с которой можно творить все что вздумается. У которой даже толком не прорисовано лицо.
Кукла никогда не скажет «нет». Ты, конечно, любишь, когда тебе говорят «да», но спокойно можешь обойтись и без этого. Тебе все равно; ты в любом случае сделаешь свое дело – скажут тебе «да» или не скажут.
Почему на фотографии у меня закрыто лицо? Наверно, ты хотел ее куда-то отправить. В моем швейном журнале есть раздел «Письма читателей». Люди присылают фотографии своих творений. Рассказывают, как они решили сшить их и куда собираются носить. Хвастаются профессиональными инструментами и самодельными изобретениями. В твоем журнале тоже должно быть что-то подобное.
Наверно, ты состоишь в сообществе извращенцев, которое сам же и основал. Ты принес туда эту фотографию в качестве вступительного взноса. И сопроводил ее подробным рассказом. Так что надо радоваться, что меня на ней не узнать.
Пытаюсь убедить себя, что это не я. Что существо на кровати – лишь моя телесная оболочка. Бесполезно.
Я снова думаю о том абзаце из «Жениха-разбойника», который ты подчеркнул. Вино, разорванное сердце, обнаженное тело, соль на ранах. Вот что ты со мной сделал. Вот что ты делаешь со мной снова и снова.
Долго ты меня укладывал, чтобы сфотографировать? Я помню твой раздутый портфель. Помню замок, которым он был закрыт. Теперь я знаю, что в нем было в тот вечер. Знаю, откуда на моем теле взялись те отметины.
Я, конечно, поняла, что у нас был секс. Догадалась – по боли между ног и по инфекции мочевого пузыря. А теперь оказывается, что я еще и привязана была… Бегу в ванную. Меня рвет.
Все это время фотографии были у тебя. Я не помню. Почему я ничего не помню? Почему я ничего не знала об этих издевательствах? Объяснение может быть только одно: ты что-то подсыпал мне в вино. У меня не осталось ни малейших сомнений.
Ополаскиваю лицо холодной водой. Почистив зубы, иду засовывать твой мерзкий трофей на дно шкафа с одеждой. Я не могу положить его в буфет. Не могу присоединить его к другим доказательствам. Я не настолько глупа, чтобы уничтожить фотографию; но я вряд ли отважусь ее кому-то показать, и ты достаточно хитер, чтобы понимать это. По сравнению с ней первый снимок выглядит совершенно безобидным.
Включаю компьютер. Надо заказать кровать и матрас. Я слишком долго думала: нужно было сделать это раньше. Всегда нужно что-то делать – от этого легче. Спинки должны быть сплошными: никаких столбиков и перекладин. Ставлю галочку «Вывоз старой кровати». Оплачивается дополнительно. Доставка через четыре недели. Пока посплю на диване в гостиной.
Каждое утро я буду собирать подушки и одеяла, уносить их в спальню и складывать в огромный кедровый сундук, который моим родителям подарили на свадьбу. Каждое утро я буду напоминать себе, что это временная мера и моя спальня скоро снова станет моей. Но на эту кровать я больше никогда не лягу. Я не смогу спать там, где ты делал со мной все эти вещи; где начался тот кошмар, который ты не даешь мне забыть.
Среда
25 февраля, среда, 8:07
Около дома тебя нет. Понятно – ждешь меня на станции. Ты ведь должен насладиться моей реакцией. Посмотреть, что со мной стало после твоего вчерашнего подарка. Ты же не пропустишь такой шанс? Не отложишь на потом такое удовольствие? Выхожу из такси. Ты направляешься ко мне. Я была права; я знаю тебя слишком хорошо. Но я не хочу все время оказываться правой. Не хочу, чтобы мои предположения сбывались.
– Тебе понравились мои маленькие сувениры, Кларисса?
Они напоминают мне о той ночи, что мы провели вместе.
Я не отвечаю. И не смотрю в твою сторону. Ты не удивлен; мы больше ничем не способны друг друга удивить.
– Мы с тобой еще поэкспериментируем, Кларисса. Попробуем что-нибудь новенькое. Как в том журнале. Он так вдохновляет, правда?
Все-таки посмотрела, не сдержалась. Твои тонкие, бледные губы ярко блестят. Наверно, ты их только что облизывал.
Ты опять в перчатках – в тех же, что и в парке. Теперь я вижу, что они точь-в-точь такие, как на обложке журнала. Правое запястье начинает ныть. Напоминает мне о том, как ты его хватал. А ведь все прошло еще неделю назад – и красные следы, и болезненная чувствительность кожи.
– Ты была в восторге, когда я тебя привязал, – шепчешь ты, наклоняясь к моему уху. – Пришлось вставить кляп, чтобы твои стоны не услышали соседи. Но от кляпа ты завелась еще больше. А от повязки на глаза пришла в полный экстаз.
Я со всей силы толкаю тебя локтем в бок. На твоем лице мелькает изумление и боль; так тебе и надо.
– Пошел отсюда! Отвяжись от меня! – не могу остановить эти слова. Они вырываются автоматически – как выдох, который следует после долгой задержки дыхания.
– У меня много фотографий, Кларисса. Хочешь посмотреть? Прелюдия была очень длинной – я старался тебе угодить. Думаю, твоему пожарному понравится. Я знаю, где он живет.
Прохожу через турникет не оглядываясь. Жду, что ты пойдешь за мной, – но ты не идешь. Остаешься стоять на той стороне. Поворачиваю в подземный переход. До меня доносится твой голос:
– Шучу, Кларисса! Эти сувениры мои, я никому их не отдам! Ты же знаешь – я не хочу тебя ни с кем делить!
Ты смеешься. В кои-то веки ты смеешься. Но в твоем смехе звучит горечь и ненависть. И я думаю, что этим смехом ты хочешь причинить мне боль.
Кларисса с силой зажмурилась, но это не помогло. Она продолжала видеть себя то моделью из его чудовищного журнала, то актрисой из какого-то безумного садомазохистского фильма. Она приказала себе сконцентрироваться, с трудом удерживаясь от того, чтобы снова не вонзить в большой палец карандаш. Ей пришло в голову, что полиция может использовать такие журналы для раскрытия преступлений. Что с их помощью она может искать преступников и их жертв.
«Бетти Лоренс, судмедэксперт, 146», – отметила она в своем каталоге. Покосившись на ее многостраничные записи, разраставшиеся не по дням, а по часам, Энни с комическим ужасом покачала головой. Роберт тоже иногда над ней подшучивал; сам он исписал от силы десяток страниц.
Миссис Лоренс рассказывала про анализ ДНК. Кларисса представила, как вокруг ее кровати суетятся криминалисты – берут мазок на анализ, фотографируют… Он заставил ее участвовать в каком-то театре абсурда. Но она не может допустить, чтобы все случившееся повлияло на ее самооценку; она должна найти способ помешать этому.
