Ещё была двоюродная сестра Полина. Она уже готовилась к светской жизни. Нежное создание, стесняющееся самой себя. Её готовили к тому, чтобы вывозить в свет, на балы, а она краснела даже от взгляда, брошенного на неё. Каждый комплимент, любой оказанный ей знак внимания заставлял её заливаться краской, она тут же начинала поправлять складки на своём платье. При такой стыдливости Полине трудно было находиться в обществе, и потому она всячески избегала пребывания среди людей, стараясь уединиться. Заботливые тётушки извлекали её из укромных уголков с мягкими укорами:
– Полиночка, ну нельзя же быть такой скромницей! Скоро вас начнут вывозить на балы, вы начнёте светскую жизнь. На вас должны обращать внимание кавалеры, вам надо выходить замуж, а вы прячетесь!
От слов о кавалерах и замужестве Полина краснела ещё больше и не знала, куда девать руки. Зато её родная сестрица Лизонька, моложе её на два года, презрительно фыркала и снисходительно смотрела на старшую сестру. Вот придёт её время, она-то покажет, как надо укрощать и подчинять себе мужчин!
Дмитрий, ещё один двоюродный брат, всегда был чересчур серьёзен и не расставался с книгами. Он читал всегда, даже за столом. Потому и испортил зрение, носил очки.
Сашенька была старше Егорушки года на два-три. Их, как самых младших и наиболее близких по возрасту, часто оставляли вместе, но Сашенька совершенно игнорировала Егора. В ней уже жила взрослая женщина. Она примеряла нарды и драгоценности своей матери, а если удавалось, то и тётушек. Вместо того чтобы зубрить французские глаголы, она красила губы, пудрила щёки, надевала бусы, туфли на высоком каблуке и выходила в таком виде. Перевоспитанию она не поддавалась. Детские игры и игрушки её не интересовали. Она стыдилась своих детских платьиц, и если ей не удавалось нарядиться во что-то взрослое, то могла из любой занавески без иголок и ниток соорудить себе что-нибудь вполне благопристойное.
Егорушка с благоговением смотрел на Сашеньку. Она в его глазах была такой взрослой, такой самостоятельной в решениях и независимой от чьих-либо суждений, что вызывала уважение. Хотя и доставалось ей и за помаду, и за мамины туфли, и за ожерелья.
– Да, – вздыхали тётушки. – Это не Полина. Эта девица далеко пойдёт…
Егорушке больше нравилось, когда внимание сосредотачивалось на нём. Конечно же, в день именин все говорили только о нём.
– За Егорушку – будущего офицера, за новую ветвь нашей династии!
Все одобрительно поддержали тост. Лишь одна тётя Вера возразила:
– А почему вы решаете, что Егорушке быть офицером? А может, он не захочет в армию? Может, мой крестник станет учёным или писателем?
Тётя Вера, единственная из всех родственников Егорушки и по материнской и по отцовской линии, была замужем не за военным. Она вышла замуж за инженера Путиловского завода. В своё время этот брак вызвал большой переполох среди родственников, которым даже в голову не приходило, что женщина может выйти замуж за гражданское лицо. Со временем все смирились с этим мезальянсом, но всё же считали союз дочери царского генерала и инженера-путиловца отклонением от нормы. Вот и сейчас её замечание вызвало бурную дискуссию. Мужчины, все в военных формах, запальчиво доказывали, что мальчик из военной династии должен служить Отечеству, в этом его долг, его призвание, его счастие. Жёны горячо поддерживали их. Они тоже растили сыновей для службы Родине.
Тётя Вера, у которой не было своих детей, отдавала всю свою любовь племянникам. Поэтому хотела уберечь мальчиков от трудностей походной жизни. Егорушка мало что понимал в разговорах взрослых, да и не прислушивался особо. Ему гораздо интереснее было рассматривать камушки на пальцах, в ушах, на груди у женщин. Лучи света падали на гранёные бока камушков, они отбрасывали разноцветные блики. Это было так интересно! Как солнечные зайчики. Блеск бриллиантов, рубинов, изумрудов – солнечные зайчики его детства…
Больше никогда вся семья не собиралась вместе. Что-то происходило за стенами дома на Невском. По улицам шастали грубые, грязные, плохо одетые вооружённые люди. Столица теряла свой лоск. Взрослые всё время тревожно говорили о чём-то. Многие их знакомые стали покидать город, неудачно переименованный в Петроград.
Егорушка с маменькой, оставив имущество и уволив прислугу, тоже уехали в своё имение под Мелитополем. Отец ещё находился в строю, но его ждали со дня на день. Сейчас, по прошествии восьми с лишним десятков, лет у Егора стёрлись в памяти черты его родителей. Он уже не помнил их лиц. Он знал, что они были молоды и красивы той особой дворянской красотой: осанкой, достоинством, воспитанием. Даже в повороте головы было княжеское благородство. У матери были очень длинные волосы. Она их заплетала в толстую косу, которую укладывала вокруг головы.
В тот год маменька недомогала. Она больше лежала. У Егорушки тоже были свои проблемы. Его, как и многих дворянских детей, воспитывали по системе какого-то немца, коей предписывалось мальчиков до 5 лет наряжать в платья. А так как ему в этом году исполнилось 5 лет, то пришла пора переходить на одежду, более подобающую мужскому полу. Он долго не мог привыкнуть к штанишкам, они вызывали у него дискомфорт. К тому же, он прислушивался к речи здешних людей. Они говорили не так, как он привык слышать в Питере. Маменька объяснила ему, что здесь, в Малороссии, говорят на украинском языке, а то и на смеси двух языков. Много слов было похожих, но много и совсем непонятных. Особенно запомнилась ему фраза, выкрикнутая кем-то из женщин со двора: «Дывысь, куды лизэшь, бисова дытына!» Зато готовили здесь лучше. Местные кухарки варили борщ с пампушками, галушки, вареники – в Питере не только не было таких блюд, там даже названий таких не слышали.
Егорушке хотелось общаться с детьми, но ему не разрешалось. Он мог только наблюдать со стороны за жизнью сельских детей. Те могли бегать, прыгать, кричать, сидеть на дереве – и никто им не делал замечаний. А ему чуть что, всегда напоминали:
– Егор Степанович, вы же князь! Вам не пристало брать пример с шантрапы.
Мальчик тяжело вздыхал и уходил. А ведь как ему хотелось вот так же побегать с босоногими мальчишками, поваляться в траве, поесть немытых абрикос прямо на дереве!..
У них был большой белый дом с колоннами. Перед домом, на зелёной лужайке обычно ставили стол с самоваром и всякими плюшками-ватрушками. Маменька поднималась к чаепитию. И вот однажды утром Егорушка увидел, что на поляне за столом маменька сидит не одна. С ней рядом мужчина в полурасстёгнутом военном кителе. Это же папенька! Не помня себя, Егорушка вылетел из дома через три ступеньки и кинулся отцу на шею. Тот усадил сына к себе на колени.
