Необычный звук заставляет Эстер поднять глаза, и до ее сознания доходит, что Софи Белл, стоя рядом с Кэт у корыта, хохочет. Эстер замирает, понимая, что первый раз в жизни слышит, чтобы ее экономка смеялась в голос. Она улыбается, направляясь к своим служанкам, однако при виде хозяйки они тут же замолкают. Кэт продолжает стирать, а Софи Белл отводит взгляд так виновато, что у Эстер остается отчетливое ощущение, будто причиной смеха была она сама. Ужаснее всего, что на глаза у нее невольно наворачиваются слезы, она быстро моргает и улыбается, стараясь скрыть их.
— Доброе утро. Кажется, у вас все хорошо? — спрашивает она. Кэт и миссис Белл кивают и согласно бормочут. — На обратном пути из школы я зашла к миссис Тригг, миссис Белл. Она интересовалась, как вы поживаете.
— О, и как она? Ей стало лучше? — спрашивает Софи.
— Боюсь, что нет. Она по-прежнему лежит. И очень радуется посетителям, — говорит Эстер.
Миссис Белл отрывисто кивает, отчего ее подбородки колышутся.
— Я обязательно зайду к ней в ближайшее время, мадам, — говорит она.
Эстер переводит взгляд на корыто и видит пятна, которые отстирывает Кэт, мыльную пену, грязными кольцами засыхающую у ее локтей. Может быть, они смеялись из-за этого? И снова Эстер чувствует, как щиплет глаза, она отворачивается к дому.
Именно в этот миг из дома доносится грохот, скрежет и тяжелый удар. Три женщины быстро переглядываются. Эстер проходит мимо Софи Белл, которой требуется время, чтобы развернуться, и первой входит в заднюю дверь. В коридоре, ведущем в кухню, есть еще одна дверь, в холодную кладовую. Это небольшое помещение, в котором три стены наружные. Чтобы в него попасть, нужно спуститься по трем ступенькам; пол в нем каменный, полки из сланца, даже в жару они довольно долго сохраняют прохладу. Свет проникает в единственное крошечное окошко размером примерно в шесть квадратных дюймов, расположенное в стене, напротив двери, под самым потолком. В окне нет стекла, только сетка, которая защищает от насекомых и грызунов. Оно похоже на небольшую пещеру, к чему и стремился строитель. Любое мясо и сыр, молоко, сливки и фрукты — все скоропортящиеся продукты — благополучно хранятся на сланцевых полках, а с потолка на жутковатых крюках свисают окорока. Робин Дюрран стоит, привалившись к наружной стене холодной кладовки, когда Эстер проносится мимо него.
Причина грохота становится ясна сразу же. В белой луже на полу коридора валяются осколки большой фаянсовой миски.
— Что случилось? Это же тесто для пудинга! — восклицает миссис Белл, которая приковыляла вслед за хозяйкой.
Эстер бросает взгляд на Робина Дюррана, который в кои-то веки кажется серьезным, затем оглядывает небольшое помещение и видит Альберта, который набирает в охапку продукты.
— Альберт, что здесь происходит? — спрашивает она.
— Всю эту ерунду надо вынести, Этти. Робину нужна кладовка, — бодро сообщает ей Альберт.
— Но… но это же холодная кладовая, мистер Дюрран. Разве она может быть вам полезна? — спрашивает Эстер.
— Еще как может, дорогая миссис Кэннинг. Дело в том, что я решил сам проявлять фотографии. Сегодня утром пришло все необходимое оборудование… В местных лабораториях не умеют справляться с такой тонкой работой; кроме того, они слишком долго печатают фотографии, — поясняет Робин. Он отталкивается от стены и сцепляет руки за спиной, даже не пытаясь помочь Альберту в его трудах. — Я приношу глубочайшие извинения за тесто, миссис Белл, — с невозмутимой улыбкой обращается теософ к разгневанной экономке.
— Но… Я не понимаю, — говорит Эстер. — Здесь у нас хранятся продукты… При чем тут ваши фотографии? — спрашивает она.
— Прошу прощения, дорогая, — говорит Альберт, протискиваясь мимо них к кухне, нагруженный сырами и беконом.
— Мне нужна темная комната, миссис Кэннинг. Комната, куда не проникает свет и где я мог бы благополучно проявить фотографии. Это помещение с единственным крохотным окошком и толстой дверью идеально подходит.
— Это просто невозможно, ваше преподобие! В такую-то погоду! Все испортится за час, если вынести из холодного помещения! Может быть, мы смогли бы обойтись без кладовой зимой или даже весной… но теперь? Нет-нет, так не годится… — протестует миссис Белл.
— Тем не менее, миссис Белл, это замечательное помещение нам нужно. Мистеру Дюррану требуются определенные условия, — говорит викарий ровным голосом, и лицо его непреклонно.
— А не может ли он определить, каким образом я буду обходиться без кладовки? — грубит экономка, к явному удовольствию Робина Дюррана.
— Все, хватит об этом, миссис Белл, — вмешивается Эстер, стараясь говорить как можно мягче.
Экономка с угрюмым лицом скрывается в кухне. Эстер чувствует, как участился ее пульс, слышит странный шум в ушах.
— Альберт… — говорит она, стараясь привлечь внимание мужа, когда тот возвращается из кухни и принимается составлять стопку из мисок с фруктами и овощами. — Альберт! — Она понижает голос, чтобы ее слышал только он: — Наверняка можно было найти другое место для оборудования мистера Дюррана! Так не годится, во-первых, оно под лестницей, и миссис Белл нельзя упрекнуть в том, что она воспротивилась вторжению в ее владения. А во-вторых, в такую жару это просто безумие выносить еду из холодной кладовой! Очень жаль, что ты не посоветовался со мной, прежде чем… Я сразу сказала бы тебе, что это место неподходящее…
— Подходящее, Этти. Робин обегал весь дом, и это единственное помещение, в котором можно устроить темную комнату, — настаивает Альберт.
— Ну… А как насчет дворовых построек? В старом дровяном сарае вообще нет окон, там наверняка можно было поставить какие-то столы для работы?
— Старый дровяной сарай? Там же сплошная пыль и пауки, Эстер! Не смеши меня! Разве можно, чтобы Робин занимался таким тонким и важным делом, как проявка фотографий с элементалями, когда на него сыплется штукатурка и опилки? Нет, тебе придется примириться с этим неудобством!
— Но… Тебе вообще не следовало сюда спускаться! — шепчет Эстер горестно. «Два таких неприятных события за последние пять минут — хохот Софи Белл и Альберт под лестницей, в женском царстве», — думает она.
— Прошу прощения, — снова говорит Альберт, проходя мимо нее с грузом фруктов и овощей.
Эстер разворачивается, чтобы поглядеть ему вслед, и перехватывает взгляд теософа, который по-прежнему без дела топчется в коридоре. Она не в силах выдержать его взгляда и опускает глаза, чтобы скрыть гнев.
— Мне очень жаль, что я доставляю вам неудобства, — говорит Робин, в его голосе нет и намека на раскаяние.
Эстер стискивает зубы и выдавливает из себя мимолетную улыбку, прежде чем пойти вслед за мужем. Она не находит в себе сил принять его извинения.
— Я нисколько не сомневаюсь, что вы справитесь, миссис Белл. Вы женщина с большими потенциальными возможностями, — с неудовольствием сообщает Альберт экономке, когда Эстер нагоняет его.
— Ну хоть молоко, ваше преподобие. Что плохого, если я оставлю молоко, оно ведь не займет много места…
— Это не обсуждается. Риск загрязнения слишком велик. Вот так. Приношу свои извинения за доставленные неудобства, миссис Белл, но в данный момент нужды нашего гостя важнее всего. Наша работа имеет первостепенное значение. И я буду признателен, если вы сами вынесете оставшиеся припасы и мы больше не услышим ваших жалоб, — говорит викарий и уходит наверх по лестнице.
— Мадам, вы не могли бы с ним поговорить? Оно же прокиснет! — взывает Софи Белл к Эстер, когда Альберт удаляется на достаточное расстояние.
Эстер, которой не хватает воздуха, может только беспомощно помотать головой.
— Простите, Софи. Прошу вас… Просто сделайте все, что возможно, — говорит она.
Эстер оборачивается в сторону коридора, однако Робин Дюрран уже вышел во двор, оставив после себя наполовину опустошенную кладовую и расползшееся по полу тесто, на которое слетаются мухи. Спустя несколько секунд появляется Кэт, она вытирает руки о фартук, и на ее лице написано негодование.
— Как вам это нравится: теософ отправил меня сюда убирать за ним! — бросает она и еле заметно вздрагивает, заметив, что Эстер по-прежнему в кухне. — Прошу прощения, мадам, — бормочет она.
— Ничего страшного, все в порядке, Кэт. Прошу вас, займитесь, — слабым голосом произносит Эстер и стремительно выходит из кухни, спасаясь от гнева обеих женщин.
На верхней площадке лестницы Эстер останавливается, совершенно растерянная: куда идти и что делать дальше? Кажется, будто в доме что-то изменилось, будто кто-то пришел, пока ее не было, и немного передвинул мебель, отчего все оказалось не на своих местах. «Наша работа имеет первостепенное значение». Слова Альберта эхом отдаются в голове. Может быть, это и есть та важная вещь, которую она упустила? Неужели все началось в тот день, когда Альберт ворвался в дом и сообщил ей, что видел элементалей? Тогда она с трудом поверила, что он говорит серьезно. Чувствуя себя выбитой из колеи, почти испуганной, Эстер входит в гостиную и в полном одиночестве присаживается на краешек стула.
