– Что, решил напугать? – насмешливо спросил его Василько. – Напрасно стараешься. Не на того напал!
Следом за ним шумно ввалились еще двое мужчин. Он их хорошо знал. Это были конюхи. Один был в подчинении Святополка, звали его Сновидом Изечевичем. Другой служил Давыду, имя его было Дмитр.
– Вы зачем меня привезли сюда? Скажете наконец?
– Сейчас ответим, – двусмысленно ответил Дмитр. – Мы все тебе скажем.
– Освободите меня. Побаловались и хватит!
– Мы освободим. Мы тебя сейчас так освободим, что свету белому рад не будешь! – вмешался в разговор Сновид Изечевич, постилая на полу ковер.
– Что вы надумали делать со мной? Не забывайте: я – князь! За любое насилие ответите перед великим князем!
– Ответим, ответим, – проговорил Дмитр и незаметно подмигнул торку и Сновиду. Все трое кинулись на скованного Василька и вцепились в него. Началась жаркая борьба. Изловчившись, Василько стряхнул их с себя и, ощерив окровавленные губы, проговорил, тяжело дыша:
– Прочь, холопы! Говорю же вам: наказаны будете за злодеяние!
– Дмитр, скликивай остальных! – приказал Сновид.
Сновид выглянул в дверь, стал звать:
– Эй, кто там! На помощь!
Вбежали еще двое, все набросились на князя, повалили его и стали держать за руки и ноги. Но Василько продолжал сопротивляться, выгибаясь дугой и норовя вывернуться из рук насильников. Тогда Дмитр выкрикнул:
– Тащите доску! Прижмем его к полу!
– Да где же ее взять? – спросил Сновид.
– На печке видел! – проговорил один из прибежавших мужиков. – До чего же сильный, черт!
Достали доску, положили на грудь Василька, по сторонам ее сели оба конюха и придавили так сильно, что хрустнули косточки. Василько громко крикнул от боли и бессилия:
– Что ж вы делаете, проклятые!
Он зажмурился и отвернулся, поэтому не видел, как подошел торок и молниеносным движением ножа вывернул ему глаз. Только перед ним вдруг вспыхнуло ярко-красное пламя и невыносимо острая боль пронзила все тело. Василько испустил долгий истошный крик и потерял сознание. Торок тотчас вынул второй глаз, показал его присутствующим:
– Хотите, вам прилажу еще одни зенки?
Все шарахнулись от него, пятясь, удалились из избы. Торок хмыкнул, отер окровавленный нож о свою рубашку, не спеша подошел к двери, крикнул:
– Эй, вы! Уберите его наконец!
Дмитр и Сновид завернули бесчувственного Василько в окровавленный ковер, взвалили на телегу и поехали по дороге на Владимир. К вечеру прибыли в небольшой городок Звиждень.
– Выпить бы, – сказал Дмитр. – Целый день во рту ни росинки.
– А есть на что?
– На тебя рассчитываю.
– У меня в кошельке вошь на аркане.
– Проклятье! После такого кровавого дела сполоснуть нутро не на что!
– Может, продать вещь какую-нибудь? Вон ковер под князем.
– Он весь в кровище. Кто возьмет?
– Тогда рубашку снимем. Шелковая, вышитая золотой нитью. Постирать, хорошую цену можно запросить.
– Снимай. Все равно ему не нужна.
– Что, умер?
– Кто его знает. Не умер, так сдохнет в дороге.
Дмитр снял с князя рубашку, пошли в дом попа, где, как они знали, торговали хмельным. Их встретила попадья.
– Слышь, матушка, – обратился к ней Сновид, – купи у нас рубашку. Знатная рубашка, батюшке будет как раз!
– Да она вся в кровище! – всплеснула руками попадья. – Аль зарезали кого?
– Князь Василько в телеге лежит. В чем-то перед великим князем провинился, ну торок его ножом и пырнул.
– Насмерть?
– Да вроде нет.
– И вы его на улице бросили? Да что же вы, не люди, что ли! Ироды проклятые, человека без помощи оставили!
– Ладно, ладно, ты нам хмельного поставь да еды поболе. А потом делай что хочешь.
Попадья выставила на стол кувшин с вином и кое-что из закуски, а сама постирала рубашку, прихватила черную тряпку и отправилась к телеге. Василько лежал недвижим. Причитая, стала одевать. В это время Василько очнулся, спросил:
– Где я?
Она ответила:
– В Звиждень-городе.
– Пить. Пить хочу. Все нутро горит.
Она быстро сбегала в дом, принесла ковш воды. Он жадно выпил, потрогал рубашку, сказал хрипло:
– Зачем сняли ее с меня? Лучше бы в той сорочке кровавой смерть принял и предстал перед Богом.
Во Владимир прибыли на шестой день. Раны у Василька присохли, не кровоточили. Его поместили в темницу боярина Вакеева и приставили стеречь тридцать человек и двух отроков, Улана и Колчка.
XVI
Томясь в темнице, Василько потерял счет времени. Наступление утра он узнавал только по тому, что начиналось движение за дверью и ему приносили еду. Он пытался заговорить с охранниками, но те отмалчивались, видно, было запрещено говорить с ним. Он обследовал помещение и знал его наизусть: голые стены с единственным окном, закрытым кованой решеткой, бок печи, от которой исходило тепло. Возле стены стояла кровать с постелью, небольшой столик и стул. Вот и вся обстановка.
Многое передумал он в одиночестве, а больше всего казнился тем, что вовремя не послушался Снежаны и не поберегся Давыда. Почему он доверял ему? Да потому, что Давыд даже во Владимире не предпринимал никаких действий, чтобы расправиться с ним, и дал спокойно уехать. А в Киеве под крылом великого князя Василько чувствовал себя вне опасности и никак не мог предположить, что Давыд сможет сговориться со Святополком. И вот такая жестокая плата за свою беспечность и недоверие к предупреждениям Снежаны…
О Снежане он думал постоянно. Ему доставляло огромное наслаждение перебирать в памяти их встречи, вспоминать все, о чем говорили они, их единственный поцелуй… Ах, если бы он не поехал тогда в Любеч, а увез ее с собой в Теребовль и устроил свадьбу! Жили бы теперь в любви и согласии, были счастливы и благополучны!.. Конечно, он потерял свою любимую, разве дочери князя нужен слепой человек, калека?.. Он не предавался несбыточным желаниям, он не мечтал о возвращении ее, он жил прошлыми встречами, и ему от этого становилось теплее, это придавало силы и помогало переживать заточение.
Порой его мысли переходили на то, кто может спасти его. У брата Володаря мало сил, не сумеет он одолеть Давыда и Святополка. Вот если бы за это взялся Мономах, у него такая мощь и такое влияние на Руси, что перед ним и великий князь не устоит. Но за кого он теперь? Считает ли его невиновным? Тогда обязательно поможет. Но если встанет на сторону его врагов, то гнить ему в темнице до скончания века…
Однажды он лежал в кровати. Неожиданно открылась дверь, послышались легкие шаги, возле него кто-то остановился, и Василько чуть не задохнулся от волнения: он почувствовал запах существа, который не мог спутать ни с каким другим! Перед ним была Снежана! И тут же на лицо его упали горячие капли, и он понял, что это были ее слезы. Он встрепенулся, простер руку перед собой, нащупал платье, руку ее, грудь, шею, мокрое от слез лицо…
– Снежана, ты ли это? – не веря в свое счастье, проговорил он. – Как ты здесь оказалась?
– Что они с тобой сделали? – задыхаясь от рыданий, проговорила она. – Как можно решиться на такое, чтобы отнять у невинного человека белый свет?
– Бог наказал меня за высокомерие, – промолвил через короткое молчание Василько. – Наслал он на меня кару, низложил и смирил. Думал я: на землю Польскую пойду зимой и летом, и завладею землею Польскою, и отомщу за землю Русскую. И потом хотел захватить болгар дунайских и посадить их у себя. И захотел отпроситься у Святополка и Владимира Мономаха идти на половцев – либо славу себе добуду, либо голову сложу за Русскую землю. Других помыслов в сердце моем не было ни на Святополка, ни на Давыда, отца твоего. И вот клянусь Богом и его пришествием, что не замышлял я зла братии своей ни в чем.
– Я пойду снова к отцу и сделаю все, чтобы отпустил он тебя на волю!
– Ты говорила с ним? Он сказал, почему держит меня в темнице?
– Да. Его заставляет делать это Святополк. Он не может пойти против великого князя. А к твоим бедам он не имеет никакого отношения.
– Что говорят во Владимире о Мономахе? Не объявился он поблизости?
– Нет, ничего подобного я не слышала.
– Значит, никто меня не выручит и не выйти мне из темницы…
– Неправда! Я сегодня снова буду у отца! Я уговорю его освободить тебя! Он меня послушается!
Снежана не сказала, какой тяжелый разговор у нее случился с отцом, как Давыд кричал и стучал ногами, как обещал выгнать ее из дома, если она не перестанет думать о Васильке. Однако нашла коса на камень, не отступила Снежана, а пошла к охране, подкупила богатым подарком, и впустили они ее к князю.
– Не знаю я одного, – медленно проговорил Василько, – знает ли о том, где я нахожусь, мой брат, Володарь? Или по-прежнему считает, что еще живу в Киеве?
– Едва ли ему известно, потому что даже во Владимире мало кто знает о тебе…
– Снежана, любимая, у меня к тебе большая просьба, – горячо заговорил Василько. – Дай знать моему брату обо мне. Пошли с кем-нибудь весточку. Это моя единственная надежда. Кроме брата, некому мне помочь! Пошли верного слугу, уплати ему щедро, ничего не жалей!
