Членом бюро от ВЧК у нас является Есин, но Николай Харитонович приказал собираться и мне. Куда же без отдела по борьбе с контрреволюцией!
В кабинете Тимохина собрались человек десять, все мне хорошо знакомые.
– Что будем делать, товарищи? – спросил Тимохин на правах главного начальника губернии.
Товарищи лишь пожали плечами. Токарь с Судоремонтного завода принялся говорить дежурные фразы, что товарищу Аксенову следует усилить работу по выявлению контрреволюционных элементов, и вообще, Урицкого убили, потому что он слишком миндальничал с врагами революции, а если бы сразу прижал к ногтю всех своих кадетов и эсеров, то остался бы жив.
Все слушали, кивали. Что здесь еще скажешь? Надо усилить, улучшить и все прочее. Я вообще решил сидеть тихонько, как мышь под веником. С датами у меня всегда было плохо, но точно помнил, что в тот же день, когда был убит Урицкий, совершено покушение на Ленина, а затем объявлен Красный террор. Стало быть, о покушении на Председателя совнаркома мы узнаем не сегодня, так завтра! И тут тебе, товарищ начальник отдела по борьбе с контрреволюцией будет невесело. И работу придется выполнять, и руки бы чистыми сохранить. А вот получится ли, не знаю. Решив, что «заговорщических» организаций я создавать не стану, антисоветские выступления придумывать тоже не буду, но коли они возникнут (как показывает исторический опыт – после смерти вождя или при его тяжелой болезни – должны возникнуть), церемонится тоже не стану.
Неожиданно в кабинет вошла секретарша. Обычно она не позволяла себе входить без стука.
– Товарищ Тимохин, вас срочно к телеграфу! Москва на проводе!
Аппарат Бодо (если я его правильно называю) стоял в приемной у председателя губисполкома. Дверь оставалась незакрытой, мы слушали только треск и глухое рычание нашего губернатора. Спустя минут пять Иван Васильевич вошел в кабинет, держа в руках телеграфную ленту, которая мне казалась похожей на серпантин.
– Вот, товарищи, телеграмма из ВЦИК, слушайте, – Тимохин приблизил ленту к глазам и, перебирая бумажную полоску, принялся читать вслух, время от времени вставляя непечатные выражения, которые никто прежде от него не слышал: – Несколько часов назад совершено злодейское покушение на товарища Ленина (твою мать и…), роль Ленина и его значение… Ага, тут пропущу… товарищ Ленин, выступавший на рабочих митингах, в пятницу выступал перед рабочими завода Михельсона в Замоскворецком районе… при выходе с митинга был ранен, двое стрелявших задержаны (мать их ети!), да, двое стрелявших задержаны, их личность выясняется… призываем к полнейшему спокойствию и усилению борьбы с контрреволюционным элементом… на покушение против вождя класс ответит еще большим сплочением своих сил… беспощадным террором… Председатель ВЦИК Сверлов.
Некоторое время все сидели молча, «переваривая» услышанное. Товарищ Ленин – это вам не Урицкий. Меня же мучил такой вопрос – почему наши коллеги из Москвы, узнав о смерти Урицкого, не предотвратили покушение? Можно же было не пустить Ленина на митинг! С другой стороны – как остановить главу государства?
Потом молчание прервала Агриппина Петровна.
– Во-первых, товарищи, нам необходимо срочно отправить телеграмму во ВЦИК и в Совнарком с выражением товарищеской скорби и осуждением злодейского покушения, затем форсировать организацию и проведение губернской партконференции, чтобы создать единую организацию партии большевиков. – Вот это давно пора. У нас РКП(б) раздергана по организациям и ячейкам, нет даже общего партийного учета. Даже партийные билеты у всех разные! – Что же касается борьбы с контрреволюцией, думаю, этим займется товарищ Аксенов.
Я кивнул, посчитав, что этого достаточно, но не тут-то было. Кравченко, как и многие женщины-революционерки, любила конкретику. Пришлось начать речь. Скучную до умопомрачения.
– Прежде всего, обратим внимание на потенциальных контрреволюционеров: бывших офицеров, правых эсеров и прочих. Я сегодня же отдам приказ усилить агентурную работу среди этого элемента. Еще хотелось бы, чтобы мой отдел получил подкрепление. Уверен, что после покушения на товарища Ленина, по всей губернии увеличится число антисоветских выступлений, а у меня только пять человек. Красногвардейцы – то есть, отряд оперативной поддержки, занят, в основном, борьбой со спекуляцией и заготовками продовольствия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Если понадобится, отдам в ваше подчинение весь Череповецкий гарнизон, – вмешался губвоенком Королев, с некоторых пор зауважавший чекистов.
Кажется, все вопросы на сегодня решены, но тут взгляды присутствующих снова остановились на мне.
– Товарищ Аксенов, вы уже неоднократно высказывали предположения, которые сбывались. Что можете сказать сейчас?
Хм, а я даже не помню, что высказывал. Но раз говорят – значит высказывал. Трудно не быть провидцем, если будущее тебе более-менее известно. Однако мои коллеги считали, что молодой чекист просто умеет правильно анализировать полученную информацию.
– Я думаю, хотя и не уверен на сто процентов, что в республике будет объявлен красный террор, – высказал я свое «предположение», пояснив: –я слышал от петроградских товарищей, что «красный» или Большой террор уже собирались объявить, но против выступил именно товарищ Урицкий.
– Большой террор – это как? – не понял военком Королев.
– Нам, то есть, чека, могут разрешить расстреливать всех контрреволюционных элементов самим, без вынесения приговоров в ревтрибунале; могут приказать отправлять всех подозрительных в какие-нибудь специальные лагеря, вроде тех, что англичане устроили на Мудьюге.
Про концлагерь народ еще не знал, но спрашивать постеснялись. Но никто не удивился, что молодой начальник отдела осведомлен лучше, чем они сами. Работа у него такая.
Устраивать большой террор в губернии не хотелось. У нас и так проблем выше крыши, какой тут террор? Посовещавшись, решили бросить все силы на укрепление партийной организации – провести губернскую партийную конференцию, создать губернский комитет партии, избрать его руководство. И в самом деле, сколько можно терпеть разношерстные партячейки, которые и членские взносы забывают платить, а требуют от губернии агитационной литературы.
В общем, никто не сказал вслух, что мы не станем участвовать в решениях, которые примет Москва, но немножечко поволокитим.
Как водится, губисполком приказал срочно опубликовать текст сообщения ВЦИК в газете, а в уезды отправить собственные телеграммы, в которых предписывалось «решительно пресекать любые попытки врагов революции выступить против Советской власти». Кто мог подумать, какого монстра мы выпустим?
Уже 3-го сентября из Кириллова сообщили, что после получения телеграммы, Кирилловский уисполком постановил:
"Поручить ЧК всех подозрительных лиц и замеченных в контрреволюционных выступления немедленно арестовать и по усмотрению часть отправлять в Кронштадт, а важных преступников в случае надобности расстреливать. Привлечь всю буржуазию в возрасте от 18 до 50 лет на общественные работы на своем содержании. Бывшего исправника Хабакова, находящегося в местной тюрьме – расстрелять«.[7]
В губернии только ахнули. Не сказать, что я большой знаток истории революции и гражданской войны, но, как помню, нечто подобное было в декрете «О красном терроре». Вернее, еще только будет. Но что-то изменить, скорректировать, мы не могли. Я вообще иногда только башкой крутил, наблюдая на «партизанщину», происходившую в наших уездах. В мое время за такое бы слетели со своих кресел и главы администраций, не говоря уже о начальниках отделов нашей «конторы». С трудом себе представляю, чтобы, например, из райцентра современной Вологодской области, кого-нибудь отправляли в Санкт-Петербург, минуя областную столицу!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Но в Кирилловском уезде, похоже, начиналась своя «малая» война. В одной из деревень убит председатель комбеда Андрей Костюничев, совершено нападение на уездного военкома. В Кирилловской тюрьме, рассчитанной на двадцать человек, уже скопилось до сотни. Обычно всех сверх нормы они отправляли к нам, а тут что-то помалкивали. Уж не расстреливать ли удумали?
