дурой.
И кивнула головой на изукрашенный лентами и цветными нитками веник, поставленный у порога прутьями вверх. Василий попытался припомнить, где читал о таком, но уж слишком волновался за пропавшую Лушу, чтобы думать о чем-нибудь постороннем.
— Та-ак… — Василиса расстелила посреди кухни большой плат. — Чтобы пройти Навь и Лушу твой найти, нам нужны подарки тех, кому вы помогли.
Василий задумчиво поскреб лапой плитки пола:
— Мы расследовали…
— А не помогали? — сушила зубки Василиса. Издевается она, что ли?
— Ну, сапоги… — волк охотно продемонстрировал сафьяновую обувь. — От обокраденного Дормидонта.
— Вот, — сделала такой жест красавица, словно поправляла на переносице очки. И взмахнула рукавами. Поднялась мучная пыль. Баюн с волком зачихали.
А на плат упали из воздуха позолоченная ежиная иголка, топор-самосек и пара молодильных вишен.
— А говорили… — Василиса закусила кончик вороной с прозеленью косы, чтобы вовсе уж не смеяться. — Угощайтесь пирогами. Остальное я сама принесу. От меня.
— А мы тебе разве… — осторожно начал Василий.
— Еще как спасли! От бахвальства и самоуверенности.
И звонко шлепая туфельками по полу, унеслась.
Василий заметил, что ведет она себя совсем не так, как тогда, у Смородины и золотой кареты, когда зачаровала Вертлюжинских мужиков.
Вернулась свет Витальевна скоро. Уложила на тот же плат запечатанный горшок, подписанный «масло», свернутое нарядное платье, бусы, зеркальце и коробку.
— С косметикой, — пояснила она. — Яга своей Гулишне отродясь не дарила. А с дарами та будет уступчивей. И поможет. Вишни тоже для нее, пусть станет юной красавицей. Как распорядиться топором-самосеком и ежиной иголкой, поймете сами.
Вася сел, упираясь на лапы, и глянул на хохотушку искоса:
— А ты не сердишься, что мы тебя тогда Кощею вернули?
Лягушка громко фыркнула:
— Так работа моя здесь. И в библиотеке не все книги читаны. Пока жених-царевич подрастет, как раз успею.
— А в этой твоей… кулинарной книге не написано, как мне человеком стать? — хрипло мяукнул Василий.
— Не-а.
Василиса скорехонько завязала плат узлом и навьючила на волка. А прежде того смазала его и Василия вонючей мазью — чтобы живые не выдавали себя запахом в царстве мертвецов.
Достала из складок юбки золотой клубок. Василий пирогов не ел, терпел, но тут не вынес. Накинулся и стал гонять клубок по углам, запутываясь в нитках. Ну еле отобрали!
— Он не для того, — внушала Василиса. — Он дорогу вам будет указывать до хором Яги!
И бросила золотой клубок за порог. Тот стал разматываться, блестя золотой ниткой в траве. А Василий на волке поскакал следом. И даже упасть не боялся уже. Приноровился.
Лягушка долго махала им вслед платочком с порога, жалостливо всхлипнула и отбросила подальше мудрую книгу, та покатилась с горы, махая страницами:
— Зазнобу свою ты спасешь. Но чтобы тебе снова человеком стать, надо умереть. Это неправильно-о!!!
Но Василий с волком были уже далеко и ее не услышали.
…Эх, зря они отказались от Василисиных пирогов. Поспешали за золотым клубком с утра до вечера и с вечера до утра. И за все это время маковой росинки у них во рту не побывало.
Пришлось грызть и кислые яблочки с говорящей яблони, и зачерствевшие ржаные пироги, испеченные стоящей в чаще печкой. Спасибо, пироги хоть в угли обратиться не успели, пока печка ждала, чтоб их вынули.
Вкуснее всего оказались кисель с молоком. Волк похлебал из реки и брезгливо отвернулся. А Василий пробовал то одно, то другое… и вовсе бы там застрял, не подхвати за шкирку верный товарищ и под обиженное мяуканье не утащи через переправу.
Василий орал так жалобно, что волк ненадолго остановился, чтобы вразумить его лапой к тишине. Но баюн всего-то хотел прочитать воткнутую в кисельный берег табличку. Он уже ожидал страшного: что облысеет и помрет через день без противоядия. Но табличка красивым округлым почерком извещала: «Попей моего кисельку — шесть часов гарантированной беседы с любым без переводчика». Реклама, блин!
Без переводчика⁈
Василий завопил, подпрыгнул от счастья и опять оседлал серого. Часа два или три они шли на рысях без роздыху. И вот наконец среди мертвого леса показались хоромы Яги. Мрачно пялились с кольев позеленевшие черепа. На ветру злобно скрипели петлями запертые на засов ворота.
Похоже, сегодня был неприемный день.
«Пяточки ворот подмажьте маслицем… — прозвучал в голове баюна Василисин голос. — Иначе они вас задавят».
Нет, ну какие все «добрые» в этой Нави!
Василий прикинул высоту ворот. Такие, пожалуй, не перескочишь с разбега. Ну разве со страху, как в прошлый раз. Но вот тот осиновый сук очень удобно нависает. Вскарабкаться, пробежаться по нему и сигануть…
И стал распечатывать масло.
Перемазались они знатно. Большая часть оказалась на шерсти. Но и воротам досталось. Волк трудился внизу. Баюн полз по воротам, стараясь вниз не смотреть, впиваясь когтями, и промазывал все щели и металлические элементы, до которых мог дотянуться. Ворота перестали зловеще скрипеть и блаженно вздыхали:
«Яга на нас дегтю жалела, а вы с маселком! Добро пожаловать…»
И со вздохом распахнулись настежь. Василий вереща проехался на створке и сиганул вниз. Волк стеснительно вошел. Двор был пуст.
Баюн уселся, вылизывая лапу и мрачно пялясь на тот столб, где томился, прикованный цепью. По двору тянуло дымком — похоже, Гулишна топила баню.
Баюн, вильнув хвостом волку, побежал туда.
Служанка бабы Яги, напевая, мыла в корыте огромную пятнистую жабу. Мылила мыльным корнем, терла мочалкой… Жаба терпела безропотно, лишь мигала золотыми глазищами.
— По здорову вам, красны девицы! — поклонился Василий.
Обе подпрыгнули. Жаба сиганула под лавку, Гулишна замахнулась мочалкой.
— А! Это ты, приблуда…
— Я с подарками, — Василий указал на тот узел, что специально для Гулишны собрала Василиса. Та развернула на лавке плат. Увидела платье, зеркальце и косметику и стала от полноты чувств жмякать Василия. Тот мужественно терпел.
— Сколько служу — Яга мне передника не даривала, а ты целое платье притащил!
И полезла в обновку. Василий сумел вздохнуть и лихорадочно облизывал намятые бока.
— А это вот зачем? — Гулишна покатала в пальцах вяленую вишенку.
— А это чтоб ты не старилась. И краса твоя девичья прибавлялась, — ляпнул Василий.
Гулишна кинула вишенку в рот и смолола. Молодец Василиса, что не сунула в узел целую горсть. А то квакала бы тут жаба младенцу. А служанка Яги уже разглядывала себя в зеркальце. Поплевав в краску, наводила кармином губы и сурьмила брови.
— Вот уважили! Ох, уважили! — млея от счастья, приговаривала она. — Чем я отдариться могу? Обязанной быть не привыкла.
— Кощей девушку Лушу не привозил сюда?
Гулишна пожала покатыми плечами:
— Привез на седле сонную.
