Старая служанка Ида Келли прошептала это высокому темноволосому мужчине, стоящему по другую сторону детской кроватки. Умиление не было чувством, присущим Иде, но сейчас оно переполняло ее. Она даже смахнула слезу кончиком своего фартука.
— Просто не верится, что она с нами всего лишь несколько недель. — Женщина бережно поправила тонкое хлопковое одеяльце на крохотном тельце. — Но я уже не мыслю своей жизни без нее!
А это уже говорит о многом, подумал Бромлей Кулхейн, глядя на женщину. Внешне суровая, Ида допускала очень немногих людей в свою душу, в то беспокойное, тщательно охраняемое место, которое называют сердцем. Раньше такими людьми были только сам Кулхейн и его молодая жена, теперь к ним присоединилось это крохотное человеческое существо, которое пришло в его жизнь тогда, когда он в нем больше всего нуждался.
Бром вновь взглянул на ребенка и улыбнулся: уже сейчас можно было с уверенностью сказать, что малышка будет хорошенькой. Темные реснички полумесяцем лежали на щечках цвета зрелых летних персиков.
Ида вздохнула, и еще одна слезинка прокатилась по ее лицу.
— Она так похожа на миссис Алексис! — Старая женщина покачала головой и взялась за блестящее изголовье кроватки. — Как бы я хотела, чтобы она увидела ее. Ей стало бы так хорошо, если бы она могла хоть раз взять малютку на руки.
Бром представил себе Алексис, баюкающую этого ребенка на руках; но мысль об умершей жене была для него нестерпима. Должно пройти еще много времени, прежде чем он сможет думать об Алексис без боли, без гнева на судьбу. Господи, все было так ужасно, так неожиданно… Его молодая, красивая, нежная жена сгорела раньше, чем успела понастоящему расцвести.
Бром едва сдерживал желание дотронуться кончиком пальца до маленькой щечки, но он боялся разбудить ребенка, ставшего единственной отрадой в его безрадостной жизни без Алексис.
— Алекс полюбила бы ее, — согласился он. Это была заветная мечта Алексис иметь ребенка. Но через пять лет супружеской жизни и лечения она должна была признаться себе в том, что бесплодна. Тогда она обратилась к мысли об усыновлении. Но усыновление или удочерение обычным путем было долгой, изнурительной процедурой. Даже его Алексис, всегда такая оптимистичная, не верила в успех.
Именно тогда Бром наткнулся на Джека Маккензи. В детстве они часто вместе играли на берегу озера Тахо, вместе строили честолюбивые планы добиться успеха в жизни. Бром стал совладельцем и управляющим казино, в то время как Джек закончил юридический факультет и стал работать в престижной юридической фирме в Сан-Франциско. Постепенно они потеряли друг друга из виду и вот неожиданно столкнулись у входа в казино Брома.
Во время разговора за ланчем Бром с радостью узнал, что Джек сотрудничает с организацией, которая занимается частным усыновлением.
— Ты удивишься, когда узнаешь, как много детей бросают каждый день несовершеннолетние согрешившие девицы. «Бэби Блум» оказывает им помощь. Оно предоставляет им на время беременности и родов убежище, а потом подыскивает новорожденным подходящих приемных родителей. — Джек склонился над столом и доверительно улыбнулся: — Я уверен, что мы можем подобрать тебе и твоей жене хорошего ребенка, только скажи, кого ты хочешь — мальчика или девочку.
— О, Бром, это звучит как фантастика, — радостно засмеялась Алексис, когда муж рассказал ей о разговоре с Джеком. Ей показалось, что Господь услышал ее молитву.
Работа по сбору необходимых бумаг, которую Кулхейнам пришлось проделать, была сущей ерундой в сравнении1 с тем, что требовалось бы при удочерении обычным путем.
Бром взглянул на девочку и вспомнил о том, какой радостной и возбужденной была Алексис в предвкушении ее появления. Им казалось, что все складывается слишком хорошо, чтобы быть не сном, а явью.
Беда подкралась внезапно, когда супруги были всецело заняты заботами об обещанном младенце. У Алексис появились сильные боли, но она, с ее почти патологическим страхом перед докторами, вначале отказалась пройти обследование, пока Бром чуть ли не силой заставил ее показаться доктору. А потом сидел, держа ее за руку и выслушивая диагноз, звучащий смертным приговором: рак яичников в запущенной форме. От этого умерла и ее мать.
Он был слишком потрясен горем, чтобы делать что-то, слишком ошеломлен, чтобы думать о ребенке. Но Алексис умоляла его не оставлять этого дела, убеждала, что жизнь продолжается и что, возможно, они сумеют преодолеть это. Алексис, его смеющаяся золотоволосая девочка была сильным человеком. Не было рыданий, не было негодующих возгласов. Почему я! Она просто сказала это выпало мне, но не смирилась с судьбой. Со смертным приговором она боролась до последнего вздоха. Желая доставить жене последнюю радость, Бром продолжил начатое с Джеком Маккензи дело. Его единственным желанием было получить девочку, дочку, которая, повзрослев, будет напоминать ему жену.
Теперь этот ребенок был здесь.
Но Алексис уже не было с ними. Она умерла тихо, на руках мужа, полтора месяца назад. Кухлейну потребовалось две недели, чтобы оправиться от постигшего его горя, привыкнуть к мысли, что Алексис больше нет. Он забыл о приготовлениях к удочерению, о задатке, который выдал Джеку, пока тот сам не позвонил ему три недели назад и не сказал, что у него теперь есть дочь.
Словно в тумане, Бром едва не сказал Джеку, что изменил свои намерения. Он не мог заставить себя сказать, что Алексис умерла, а вместе с нею умерла и его душа. Это было слишком интимное чувство, чтобы о нем можно было говорить. Но перед ним возник образ утраченной любимой, и Бром решил вырастить ребенка в память о жене.
Итак, он согласился, и на следующий день Маккензи уже стоял в его дверях с замечательной новорожденной девочкой на руках. Осторожно забрав ее у Джека, Бром понял, что не совершил ошибки: покой поселился в его душе. Держа девочку на руках, в сопровождении Иды, хлопочущей вокруг них, Бром отнес ее в детскую, которую Алексис с такой любовной надеждой готовила для ребенка.
Кулхейн назвал девочку Алексис в честь жены. Джек сказал ему, что мать, семнадцатилетняя девушка из приличной семьи в Беверли Хиллз, не дала ребенку имени. Назвав ее именем жены, надеялся, что ее душа каким-то образом вселится в это крохотное существо.
Ида подняла глаза на хозяина:
— И когда же вы намереваетесь вернуться к работе, сэр? — вежливо, но с плохо скрытой тревогой осведомилась она.
Когда жена умерла, Бромлей совершенно отрешился от всех дел, потрясенный постигшим его горем. Так прошло уже семь недель.
— На следующей неделе, Ида. Казино пока может функционировать без меня. Адам со всем справляется, — сказал он, упомянув своего партнера. — Я хочу получше узнать мою дочку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
