Посмотрит ли он на нее? Узнает ли? А если узнает, не будет ли презирать за то, что она обманывала его все эти месяцы?
Прю резко встала и отряхнула сзади песок со штанов. Вместо того чтобы сидеть и строить воздушные замки, мечтая о мужчине, которого она, может быть, никогда снова не увидит, ей бы лучше подумать о том, как обеспечить больную бабушку. Если бы в этот момент сам капитан «Летучего голландца» восстал из мертвых и предложил ей кошелек, она бы выбрала другой способ. С нее уже хватит играть в грабителя с большой дороги, большое спасибо, наигралась!
Прю нашла Гедеона в его хижине одного. Склонившись над грубым столом, он помечал в своем гроссбухе заработки и бочки с китовым жиром. Не дожидаясь приглашения войти, она стукнула костяшками пальцев в дверь, та открылась, и Прю влетела, едва не споткнувшись о его башмаки, стоявшие у, порога.
— Капитан Макнейр, — начала она самым настойчивым, самым решительным тоном, — Нед говорит, что получил еще полдоли после того, как стал гарпунером.
Подбородок у Гедеона окаменел. Он три дня не брился, а к пруду не ходил с тех пор, как нашел там ее.
— Я знаю. Если это все, что ты пришел сказать, то можешь идти.
Или нарвешься на последствия моего чертовски вспыльчивого характера, мысленно добавил Гедеон. Он устал. Он как следует не спал с того дня, как увидел ее в пруду, гордо выставившую напоказ свою наготу. Маленькая распутница!
И как назло, чтобы окончательно испортить себе настроение, он потерял при расчетах пять бочек.
— Ну? — спросил он. — Ты туг на ухо?
— Тогда с нынешнего дня я тоже могу надеяться на такую долю?
С усилием подавив гнев, Гедеон произнес со зловещим спокойствием:
— Можешь надеяться, черт… Хэскелл. Прю не отступила, она все же была не вполне женщина, но и не вполне мужчина — ей не удалось удержать легкую дрожь нижней губы. Он произнес ее имя как проклятие.
— Я чем-то рассердил вас, Гедеон, то есть сэр?
Как ни обидно было ей спрашивать, она не могла вынести, чтобы он смотрел на нее словно на грязь, прилипшую к подошве башмаков.
Гедеон отодвинул лампу и уставился в гроссбух. Она ждала, желая убежать, но еще больше желая разгладить глубокие морщины, избороздившие его высокий лоб. Прядь выгоревших на солнце волос падала на одну бровь и сверкала при свете масляной лампы. Если бы он выглядел по-другому, призналась себе Прю, она бы его ненавидела. По правде говоря, внешность мужчины — это ничто, пустяковое семейное дело, случайность рождения, вот и все.
Но, как ни пыталась она настроить свое сердце против него, ее притягивало что-то более глубокое, чем внешняя красота, что-то более сильное, чем страстное влечение. Она твердо знала, не понимая, откуда она знает, что предназначена Гедеону Макнейру, а он ей.
Только как убедить его в этом?
Гедеон запретил себе смотреть на нее, но все равно остро ощущал ее присутствие. Почему она не уходит, черт ее побери? Ждет, чтобы он вышвырнул ее? Или собирается предложить ему себя и выпросить две полные доли?
Доли чего? В этом сезоне не будет больше китов.
— Ну? Чего ты ждешь? — прорычал Гедеон.
Она ничего не ответила, и он сделал ошибку, взглянув прямо на нее, о чем моментально пожалел. Она стояла на пороге хижины, утопая в грубой рубашке, выданной ей на стоянке, и в брюках, которые свободно болтались сзади, сглаживая очертания ее округлых бедер, гульфик смешными складками висел на плоском причинном месте. Это послужило бы ей…
На крохотную долю вечности глубокие голубые глаза Гедеона вспыхнули, встретившись с ее холодными и зелеными, как море, глазами. И он горько выругался. Если в этот же момент он не избавится от ее проклятого присутствия, то швырнет ее на песчаный пол и возьмет тут же, грубо и быстро.
— Убирайся, — спокойно проговорил Гедеон.
— Но, сэр, вы не сказали…
— Убирайся. Ты самый ядовитый мусор, плавающий в воде, какой когда-либо досаждал мне. И если ты не укоротишь свою наглость и не исчезнешь с моих глаз, я выпорю тебя так, что тебе и вправду будет из-за чего скулить! Тебе все ясно?
Гедеон быстро отвернулся, чтобы не схватить ее в объятия. Но все же не так быстро, чтобы не заметить, что глаза ее наполнились слезами. И тут же ужаснулся: что она делает с ним, будь проклята ее душа? Не в его правилах так обращаться с человеческим существом, будь то мужчина или женщина. Никогда он не бывал таким грубым.
Но не только Гедеон заметил, что Хэскелл слишком много грубостей терпит от капитана, а спасается от них только тогда, когда Гедеон делает вид, будто несчастного парня вообще не существует.
— Не знаешь, кэп не ставил на Бена, что тот выиграет в бросании гарпуна? — спросил один из гребцов, лениво выстругивая новое весло, чтобы заменить расколовшееся.
— Кэп Гедеон не делает ставок. Будь я проклят, если знаю, что грызет его. Но точно ему из-за чего-то прищемили хвост, это чувствуется.
Прайд по мере сил старался бывать рядом и прикрывать Прю от неприятностей, которые она ухитрялась навлекать на себя. Но он мало, что мог сделать, не раскрыв секрета их игры. И сейчас, когда почти наступило время возвращаться домой, едва ли стоило нарываться на опасность.
Крау наблюдал за происходящим, и понимание светилось в его глазах. Скоро он отведет девушку к Лии. Но даже если это случится завтра, все равно он, кажется, опоздал.
Глава восьмая
Апреля 25, 1729. На прошлой неделе ветер дул с северо-востока. Температуры средние, этим утрем в котле на четыре дюйма дождевой воды. Прилив поднимается выше нормального. Хижины сильно протекают, люди жалуются на мокрые постели. Если все пойдет так и дальше, к концу недели будем сворачивать стоянку. Нет дрифтеров, нет цели.
Собственной рукой Гедеон Макнейр, южный берег.Вся команда, пребывая в самом мрачном расположении духа, старалась избегать Гедеона, словно чумы, потому что у него появилась склонность снимать с человека голову за малейший проступок.
В таком существовании оставалось одно утешение — наблюдать за морем.
Прю даже это занятие опротивело, в последнее время у нее в душе нарастала неразбериха. Непрекращающийся дождь — куда уж хуже, но придирчивость Гедеона еще ухудшала положение.
Прю мечтала вернуться домой и мечтала остаться с ним навсегда. Она беспокоилась о бабушке и о том, как они сумеют сводить концы с концами. Она боялась разоблачения, потому что дольше уже стало невозможно маскироваться под слоями грубой одежды. Короче говоря, Прю стала приходить в отчаяние, не надеясь выбраться из лабиринта, в который сама превратила свою жизнь.
