Глава седьмая
Лия увидела его по пути на пристань, где собиралась купить рыбу. С врожденной гордостью, доставившей ей в жизни немало неприятностей, она приняла неприступный вид и еще выше задрала голову.
Это был тот самый мужчина, который принес ей послание от близнецов. Он назвал себя Крау, то есть Вороном. Его волосы и впрямь походили на вороньи перья, такие же прямые и черные. Но он не выглядел как те вороны, каких она в жизни видала. Его коричневато-оливковая кожа скорее напоминала хороший сироп из сахарного тростника или цвет воды в болоте, когда солнце сияет прямо над головой. И глаза у него не темно-карие и большие, как у ее народа, а суженные и цвета созревшего желудя.
— Ты принес другое слово от тех детей? — требовательно спросила она, когда он подошел так близко, что мог ее услышать. Лия не собиралась заговаривать первой. Только беспокойство заставило ее разразиться вопросом — беспокойство за свою мизус, так она произносила «миссис». И, наверно, доля страха, совсем небольшая, за близнецов, попавших в лапы Билзебуба, то есть Вельзевула.
Он шел своим обычным шагом, медленным и осторожным, будто бык, которого не оттолкнешь и не остановишь.
— Где дети моей мизус? Ты сказал, что они придут домой. Ты солгал. Говори, мужчина!
— Женщина, я не лгу. Мой капитан говорит, скажи женщине, с ними все хорошо. Я говорю тебе это.
— Сейчас время прийти им домой. Мизус, ей уже не хорошо. — Лия перекинула корзинку для рыбы на другое бедро. Крау протянул руку и забрал у нее корзинку, заработав за свой жест испепеляющий взгляд. — Тебе нужна моя корзинка, мужчина? Иди сплети себе собственную корзину. Твоя женщина сделает тебе корзину. — Она еще выше вскинула голову, отчего стала видна ее шея, длинная, словно у ночной цапли на охоте, торчавшая из чистой белой муслиновой косынки, которую она носила, закрывая лиф ветхого платья цвета индиго.
— Если бы у меня была женщина, она бы нашла более важные дела, чем плести корзины.
Насколько позволяла узкая тропинка, Лия подальше отступила от него. Она чувствовала в этом человеке что-то дикое и чужое, что-то такое, чего не могла понять, хотя легко читала в глубине глаз большинства мужчин. Она попыталась было прочесть, но легче увидеть темную сторону Луны, чем сердце этого человека.
— Дети, скажи им, это от Лии, — начала она снова. — Скажи им, Лия говорит, пусть сейчас же идут домой. Бабушка нуждается в них. — И про себя Лия добавила: и корзинка для рукоделия нуждается в них.
Лия не нанималась к мужчине, который не может платить ей жалованья. Она договаривалась с самим мистером Урией и задолго до того, как ясным мартовским утром 25-го года он отправился на своем корабле через пролив Окрэкок. Она осталась ради мизус и детей, но, если они больше не могут ей платить, Лии придется уйти.
С тех пор как Лия попала в этот мир, она узнала, что белый мужчина больше всего на свете ценит две вещи: свои деньги и свою бледную, как рыбий живот, кожу. Лия не стала бы торговать своей красивой иссиня-черной кожей, предложи ей хоть все золото, лежащее на дне моря. Но она очень быстро поняла: чтобы жить в мире белого мужчины, человеку надо иметь больше, чем откупная бумага, которую он дал. Человеку надо иметь монеты белого мужчины. Женщина мало на что может рассчитывать в любом мужском мире, а черная женщина и того меньше.
Хотя золото, серебро и даже медь уважают все.
Лия когда-то была собственностью старого больного мужчины, чей жестокий сын обращался с ней немного лучше, чем с собственной женой. Не так хорошо, как он обращался со своими собаками.
Никогда больше она не будет принадлежать какому-нибудь мужчине и страдать. Лучше умереть.
Нет такого мужчины, который смог бы завладеть ею. Она дала себе такое обещание в день, когда старый хозяин, умирая, вызвал ее в свою комнату и дал ей вольную, бумагу, освобождающую от рабства. Сын попробовал было остановить отца, но даже при смерти у старика хватило силы на двоих. Лия не стала медлить, чтобы услышать предсмертный хрип хозяина. Она выскользнула из дома и добралась до реки раньше, чем сын послал людей, чтобы уничтожить бесценную бумагу, а ее в цепях привести назад.
Мужчина по имени Крау заговорил снова, и его голос вызывал щекотное покалывание в спине.
— Эта девушка, Хэскелл…
— Ее имя не Хэскелл! Ее зовут Прюденс. Что-то дрогнуло в глубине глаз Крау, а по лицу скользнула гримаса. У Лии возникло странное чувство, что он знал это и раньше.
Лия глубоко вздохнула, а его взгляд моментально упал на то место, где завязанная узлом косынка стягивала лиф.
— Говори, что ты пришел сказать, и иди своим путем. Компания придет сегодня вечером. Старуха заставит меня сделать праздничный ужин из одной маленькой «лягушки» и пригоршни рвотного чая.
Осанна действительно послала ее на пристань за рыбой и китайским чаем. Этот жеманный щеголь Деларуш опять будет крутить носом за столом честных людей. К счастью, Лия умела применить свою магию к тому, что плавает в море. Вымоченная сначала в кислом молоке, приготовленная ею рыба будет годиться и для короля. А рвотный чай после ее колдовства покажется нежнее, чем тот, что привозят из какой-то жаркой страны на другом конце света. Ее чай слишком хорош для такого дьявола, как Деларуш.
С высоко поднятой головой она повернулась и продолжила свой путь. Лия думала о том, что очень скоро ей будут нужны все заклинания, которым когда-то научил ее старый Махаду, чтобы уберечь их от голода. А кто ей вовсе не нужен, так это носатый чужеземец, который лезет в ее дела и смеется над ней из-за того, что она остается с белой женщиной, которая больше ей не платит. Это ее собственная забота, которая его не касается!
Они почти дошли до пристани, где рыбаки с ближних островов выгружали улов. Лия смотрела прямо вперед, делая вид, что человек по имени Крау не вышагивает рядом с ней, помахивая лучшей корзиной, которую она сплела из гибких прутьев. Лия шла прямая как палка, скрестив оставшиеся без груза руки на груди.
— Эта Прюденс, она так разозлила капитана, что он не знает: или улизнуть, или срезать приманку, — лениво бормотал Крау, будто говорил сам с собой. — Он думает, что она мужчина, с ее курткой, туго застегнутой на все пуговицы, и с гульфиком плоским, как камбала. Он думает…
— Шшш, мужчина! Не говори мне такие алые слова! Мизус хорошенько ее выпорет ивовым прутом, если она вернется с бэби в животе!
На этот раз ошибки быть не могло: улыбка раздвинула широкое лицо Крау. Он не издал ни звука, а Лия смотрела на него и говорила себе, что он не самый красивый парень из тех, кого она видала, потому что у него слишком тонкие губы и слишком длинные волосы и пахнет от него китовым жиром и дымом, а не чистым, честным потом.
