— Чокнутая, — тянется ко мне, больно ухватив за подбородок, резко заставляет запрокинуть голову, посмотреть в тёмные от злобы глаза, в которых можно пропасть навсегда. — Совсем не понимаешь?!
— Не терзай ты малышку, — с фальшивой приторностью отзывается Вадим, вставая за моей спиной и целуя в макушку, а я отчётливо ощущаю, как его губ касается глумливая ухмылка победителя. — Она должок возвращает, только и всего. Правда, кукла?
Жаркое дыхание опаляет ухо, заползая мерзким вопросом в опустошённую голову, накручивая нервы в тугой серпантин, который обязан выстрелить цветастой бумажкой в наш маскарад. Я исподлобья смотрю на Андрея, а тот соперничает взглядом с Вадимом, выскребая из себя остатки самообладания.
— Что он несёт? — громогласно врывается в наступившую тишину.
— Расскажи, кукла, как мудак Штрих отсидел за тебя. Как блевал кровью в СИЗО вместо тебя, баланду жрал полтора года. А? — встряхивает с такой силой, что клацнув зубами, прикусываю язык, уж лучше бы под корень. — Молчишь, сука. А когда надо было так ты красиво пела и даже раком стать готова была, лишь бы прикрыл тебя. Лживая гадина. А перед ним загнешься? Я бы на это посмотрел.
Отталкивает, как ненужную вещь и Андрей протянув руки, ловит в свои объятия, жёсткие и душные. Боюсь задохнуться в них, но больше всего страшит безразличие, с которым Крутилин сжимает кольцо рук так, чтобы даже не касаться меня ладонями. Вроде я грязная, опущенная в его глазах женщинах. На половину так и есть. Горькие слёзы душат, спазмом сковывая горло, не давая вдохнуть или выдохнуть, лишь колкой истерикой царапая всю меня изнутри.
Медленно умирать страшно, лучше скоропалительно, так чтобы душа вылетела из израненного тела. И пусть моя плоть не кровоточит, не бьётся в предсмертной агонии, а просто догнивает от лжи и ненависти, которую испытывают ко мне оба этих мужчины.
— Да, я лживое и изворотливое существо. Я асоциальная, — упираясь сжатыми кулаками в скованную грудь Андрея, вовсе не чувствую под ней сердца. — Я сбила человека будучи под кайфом, а осознала это только когда отходняк словила, — глотать слёзы больше не получается, они бешеным потоком омывают лицо, проклятьем оседая в продажной душе изъеденной чувством вины. Вины перед Вадимом, некогда любимом человеке, который самоотверженно скрыл виновника аварии. Вины перед Андреем, чувства к которому сильней всех, что я когда бы то испытывала. — Мне жаль Андрей, что я настолько малодушна. Что врала, что втянула в это дерьмо…
— Тебе только перед ним стрёмно? — выдернув меня на себя, Вадим остервенело бьёт по лицу. — Убить бы тебя, — тоскливо бормочет, замахиваясь, но не успевая ударить.
— Пошёл вон отсюда.
Сквозь пелену, тугой оболочкой нависающей на глаза, улавливаю возню, слышу как грохочет дверь, после даруя звенящую тишину. Прячу зареванное лицо в ладошках, а те трясёт словно я вновь переживаю абстинентный синдром. Сухость во рту сродни опасному обезвоживанию, а желудок норовит вывернуться наизнанку, дрожа под рёбрами в неистовой пляске.
— Вставай, — шепчет так нежно, что мне кажется я наконец-то почила.
Схватив на руки, тащит меня в ванну, держит душевую лейку над головой так, чтобы прохладные струи воды смывали судорожные вздрагивания.
— Он живой остался, перелом бедра и лёгких испуг. Пьяный мужик, как и я ничего не понял, — сплевывая воду с дрожащих губ, продолжаю выворачивать душу. — Вадим пересел за руль и мы вернулись на место аварии, свидетели видели его и в суде подтвердили, что именно он был за рулём. Опекуны помогли с деньгами, выплатили моральный ущерб пострадавшему, наняли хорошего адвоката Вадиму. Срок скосили до полутора лет в колонии-поселении. А меня увезли в Москву, — испытанная в то время мерзкая зависимость, вновь возвращается в воспоминаниях, зазудев под кожей роем кусачих насекомых. — Принудительно заперли в наркологии. Я год провела в закрытом центре, — только сейчас осмеливаюсь поднять взгляд на Крутилина. — Андрей, я не могла к нему не вернуться, он меня спас, он дал мне шанс начать всё с нуля. Я не люблю его, больше не люблю, но…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Заткнись, — грубо обрывает меня, впиваясь пальцами в подбородок, не давая возможности опустить голову или отвести глаза. — Не хочу больше про это. Я тебя люблю, понимаешь?! Плевать мне на прошлое, если я хочу быть с тобой в будущем. Никто не без греха. И даже твой спаситель сполна выудил из тебя расплату за содеянное.
Глава 25
В тихой гавани отношений я не боюсь заскучать, скорее страшусь что в полной идиллии не всё так просто. Ведь для такого фатального везунчика как я обрести что-то ценное сродни выигрышу в лотерею. Вроде реально, но по статистике слишком спорно.
Незаметно минуло почти два месяца, но я с завидным упорством стою на своём и не спешу открывать перед всеми наших отношений. Андрей иногда закипает по этому поводу, но пока ещё терпит, в то время как я страстно пытаюсь избавиться от когнитивного диссонанса. А тот иногда возвращает меня в пережитые кошмары, нашёптывая в минуты одиночества, что своего счастья я не заслуживаю. Но я стараюсь привыкнуть, что в жизни всё может быть со знаком плюс. Радуюсь обычному ужину на не заправленной постели после секс марафона, когда не пугает даже сон среди крошек. С наслаждением слушаю как Андрей сопит в подушку, или перед сном бормочет в макушку приятности, воруя всё одеяло в личное пользование.
Он подходит, как всегда, неслышно, сзади, крепко обнимая за плечи, прерывая мыслительный поток. Воровато пробираясь пальцами в приоткрытый вырез блузки, надеясь урвать кусочек ласки, которой он лишился с утра, имея неосторожность проснуться позже меня.
— Я устал прятаться, — кончиком носа тычется в раскрасневшееся ухо, обдавая горячим дыханием с приторным вишневым запахом.
— А мы и не прячемся, — запрокинув голову, поворачиваюсь, ища губами его рот. — Счастье любит тишину. Зачем афишировать?
Замечаю боковым зрением, как моё упорство заставляет нахмуриться его, но не выпустить из объятий, а наоборот развернуть к себе лицом.
— Не обязательно делать заметку в нашем журнале, — целует в щёку, в самый краешек губ, дразня невесомыми, такими лёгкими касаниями, что я невольно жмурюсь. И проклинаю себя, что плавлюсь каждый раз в его руках, растворяясь в нежности, которую Крутилин умеет вкладывать в каждое своё движение. — Можно хотя бы просто не шифроваться. Ты не представляешь каких трудов мне стоит не обращать внимание на задрота Пашу, который своим хозяйством вечно трётся возле твоего рабочего места. Я ведь и предъявить ничего ему не могу.
Сжимает пальцы, ощутимо обхватывая ими талию, словно намереваясь переломить меня пополам, но совершенно беззлобно, а скорее от переполняющих эмоций бьющихся под этими самыми пальцами. Некоторые из которых ныряют под пояс юбки, ища более тесного контакта с кожей, чтобы оставить на ней мелкую россыпь возбуждения.
Импульс от близости вкупе с возможностью быть пойманными за непристойным делом с недюжинной силой прошибает, ускоряя сердцебиение нас обоих. Делая одним целым, прочным союзом двух тел с одним сердцем на двоих.
— А не надо ничего предъявлять, — руками притягиваю Андрея ближе к себе, чувствуя под ладонями скачущий пульс сонной артерии, загнанно качающей кровь к затуманенной ревностью голове. — Нашёл себе соперника. Смешной.
Веселья Андрей не намеревается разделять, хмуря лоб, как капризный мальчишка. А мне так и хочется его успокоить, но в то же время насладиться сполна тем, что Крутилин такой собственник. Привстав на цыпочки, целую в лоб, касаясь напряжённой морщинки, что сосредоточившись между Андрейкиных бровей, придаёт суровость.
— Чего ты боишься? Или кого? — плотнее жмётся ко мне, словно напрягаясь в ожидании и утверждаясь в порыве защитить меня от кого угодно. А такой подход к делу очень льстит, ещё раз доказывая что Крутилин настоящий мужчина, берущий ответственность за свою вторую половинку.
