Когда он удаляется, Юстус подходит к стене и рисует на каменном проёме двери знак, блокирующий звуки.
— Когда это вы с Ванче устроили поменяшки?
Он поворачивается ко мне и приподнимает одну бровь.
— Поменяшки?
— Когда он превратился в вас?
— Когда они с моей женой придумали этот идиотский план.
— То есть, вы были против?
— Ты действительно думаешь, что я отправил бы тебя полуголой и безоружной в покои короля?
— Где вы были?
— Мне надо было встретиться с тем недоумком, которого Данте оставил вместо себя присматривать за Исолакуори.
— Таво.
— Он самый, — ворчит Юстус.
— Лоркан его ещё не убил?
— Удивительно, но нет. Он всё ещё надеется, что Таво приведёт его к тебе.
— К слову об этом. Моя пара теряет терпение.
Уголок губ Юстуса приподнимается.
— Нельзя потерять то, чем никогда не обладал.
Я ухмыляюсь.
— Жёстко.
— Но это правда. Оцени по шкале от одного до десяти: каковы мои шансы уцелеть, если гнев твоей пары будет направлен на меня?
— Десять это без шансов?
Он кивает.
— Девяносто восемь. Девяносто девять, — пытаюсь пошутить я, но это печальная правда. — Если только вы не вернёте меня ему…
— Я пока не могу этого сделать, Фэллон.
Он опускает глаза на носки своих сапог, которые выглядят такими же убитыми, как лекарь.
— Послушайте, я понимаю, зачем вы меня тут держите.
Он смотрит на меня, и между его бровями появляется небольшая складка, словно он недоумевает. Признаться честно, это странно, так как он знает всё о пророчестве Бронвен.
— Я знаю, что именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мириам? Почему вы не можете перенести её в другое место?
Он всё еще продолжает хмуриться, хотя уже не так сильно. Думаю, что учитывая его зрелый возраст и необходимость заниматься всеми этими подковёрными интригами, появление морщин — неизбежно.
— Она не может уйти.
— Почему нет? Она не верит, что я его прикончу? Я, может быть, и не произвожу должного впечатления, но я полна решимости.
Он улыбается мне мягкой улыбкой.
— Держись этой решимости, так как очень часто именно она способна спасти нам жизнь. Именно поэтому я не могу её унести… то есть, я не так выразился. Я имел в виду не то, что она не может уйти, а то, что она этого не сделает. Это женщина очень о тебе переживает, хотя ты, наверное, в это не поверишь.
В это определенно очень сложно поверить. У нас было не так много времени, чтобы сблизиться. И да, мы можем быть связаны с людьми кровными узами, но если моё воспитание и научило меня чему-то, так это тому, что биология не диктует нам, кому отдавать наше сердце.
Я встаю и вытягиваю руку вперёд.
— Дайте мне ваш клинок.
— И как он помог тебе в прошлый раз?
— Он помог мне больше, чем помог Даргенто или Данте.
Я улыбаюсь ему самодовольной улыбкой, вспомнив о том, как кинжал торчал из лица короля.
Юстус вздыхает, но лёгкая улыбка приподнимет напряжённые уголки его губ.
— Он полный неббианского порошка сейчас.
Похоже, Юстус опять переключился на шаббинаский.
— Нападение должно подождать.
Другими словами, сейчас его тело невозможно проткнуть железным клинком.
— Долго?
— День. Или два. Когда дыхание сделаться нормальным, Мириам дать урок в темнице, а я запру внутри.
Чувство клаустрофобии усиливается при мысли о том, что меня запрут в бронированном сейфе с Данте. Я пытаюсь успокоить себя тем, что Мириам тоже будет там. Наверное. Если только…
— Всех четверых, Фэллон, — бормочет Юстус.
Я потираю шею, пытаясь усмирить своё хаотичное сердцебиение.
— Как Данте узнал о кинжале?
— Ластра поймал Ванса, выходящего из покоев короля.
— Вы имеете в виду… Дотторе Ванче?
Юстус наклоняет голову набок, и несколько прядок падают ему на плечо. Он как будто ждёт. Но чего, я не…
Подождите. Он хочет сказать… О, боги.
— Вы имеете в виду того самого Ванса?
В глазах Юстуса танцует блеск пламени канделябров. Ему явно доставляет удовольствие моё замешательство.
— Да, Фэллон.
— Прославленного лидера мятежников?
Он улыбается и добавляет два слова, которые полностью выносят мне мозг, и я раскрываю рот ещё шире, чем в тот день, когда Фибус привёл меня в подземелье Акколти.
— Моего сына.
ГЛАВА 26
Его сына? Моего… моего дядю? Ну… почти дядю.
Как так вышло, что нонна ничего мне не рассказала?
— Но его уши?..
Глаза Юстуса весело сверкают.
— Его мать — не Церес.
Я думала, что моя челюсть не может опуститься ещё ниже, но, по-видимому, она достаточно гибкая.
Святой Котёл, мой дядя — прославленный мятежник.
Неожиданно, мои мысли заполняет его лицо, его рана на шее, и я поправляю себя: был прославленным мятежником. Я рада, что мой шок позволяют Юстусу отвлечься от своего горя. Как же ему, должно быть, больно.
— Соболезную вашей потере, Юстус. Мне жаль, что я его не спасла, но… но вы с Мириам не научили меня хоть чему-то полезному.
— Он жив, Фэллон. Ему предстоит долгое восстановление, но он жив.
Мои веки взлетают так высоко, что концы ресниц касаются бровей. Он окончательно вынес мне мозг.
— Вас просто распирает от неожиданных новостей.
Лёгкая улыбка разглаживает жёсткие черты его лица.
Я хмурюсь, когда мне в голову приходит одна мысль.
— Антони знаком с Вансом. Почему он его не узнал?
— Мириам закрасить лицо.
Он хочет сказать, что он и Мириам его замаскировали?
— Мне знакомо его настоящее лицо?
— Нет. Я сделал всё, чтобы ваши пути не пересекались.
— Почему?
— Потому что он, как и ты, — он внимательно смотрит на спиралевидные полки с винными бутылками, — очень импульсивный.
Я настолько поражена, что у меня на языке собирается куча вопросов, подобно рыбацким лодкам на пристани Тарелексо.
Наконец, мне удаётся собраться с мыслями.
— Есть ли у вас ещё мини-Росси, о которых мне стоит узнать?
— Нет.
Долгое время никто из нас ничего не говорит, но когда вопросы начинают переполнять меня, я спрашиваю:
— Когда мы шли в сторону покоев Данте, я прикоснулась к стене туннеля, и она содрогнулась. Почему?
— Потому что туннели находятся под водой. Змеи могут тебя чувствовать. Надеюсь, они не выдадут твоё местоположение воронам в Тареспагии.
— А я-то надеялась, что это были именно они. Знаю, знаю… эгоистично. Мне надо избавиться от Данте, чтобы отменить Армагедон, или что там должно случиться с Люсом, если я этого не сделаю.
Я в триллионный раз прокручиваю пророчество Бронвен в своей голове, анализируя каждое слово, каждый слог, каждую согласную.
— Бронвен сказала, что Лор потеряет свою человечность. Почему?
— Потому что кровь Данте содержать магию Мириам, а вороны не причинять вред вашему роду. Таково было… как вы там это называете?
Он, должно быть, не смог найти правильное слово, потому что понижает голос и заканчивает предложение на люсинском:
— Предостережение королевы Мары из Шаббе — или Морриган, как её называют вороны — когда она подарила людям умение перевоплощаться. Это была своего рода гарантия, что раса, которую она создала, не ополчится против неё.
У меня в голове загорается огонёк, который проливает свет на все те разрозненные кусочки информации, которые предоставила мне Мириам в день освобождения моей магии.
— Лор не потерял свою человечность, когда обезглавил Марко, потому что Марко не был родным сыном Андреа.
Юстус кивает, хотя это был не вопрос.
— Он сделал его своим наследником только для того, чтобы задобрить свою жену, которая угрожала убить любовника Андреа.
Мои глаза округляются от шока.
Юстус подходит к входу в туннель и рисует ещё один знак. Интересно, зачем ему новый знак, если кровь проникает сквозь камень? Как дополнительная гарантия того, что наш разговор не будет услышан в коридоре?
