— Именно. И тут, скорее всего не подтвердится.
— Боб, я сам прекрасно осознаю, что шансы ничтожны. Но они всё-таки есть. И если, прилетев домой, мы выясним, что кораллы были разумными. Слышишь, я говорю «были»!
— Ну ладно, — хлопнул ладонью по подлокотнику кресла Чекерс. — Что ты предлагаешь?
— Нельзя уничтожать колонию кораллов.
— То есть нельзя взлетать?
— А какие будут последствия взлёта?
— Сейчас узнаем, — Роберт сдвинул панельку на пульте, привычно настучал задание корабельному компьютеру. Сразу, как только он окончил передачу, из печатного устройства поползла тонкая чёрная лента, испещрённая кружками. — Как я и думал, — сказал Чекерс, бегло просмотрев ленту.
— При взлёте на самой малой ионной тяге средняя температура воды в радиусе шестьдесят метров вокруг дисколёта поднимется до восьмидесяти двух Цельсия.
— Плохо, — нахмурился Игорь. — Рыбы погибнут все. А кораллы — их в лучшем случае уцелеет процентов десять-пятнадцать. Не более. Скорее даже меньше.
— Слушай, Игорь, — непривычно тихо и как-то просяще обратился Роберт к экологу, — а может, колония выживет, восстановится? Ведь за века существования у неё должна была выработаться чертовская жизнестойкость. Как у той барракуды.
— Возможно, если это колония обыкновенных кораллов. Но тогда и разговор вести не о чем. А если предположить, что это мыслящая структура, то на восстановление рассчитывать не приходится. Чем сложнее мозг, тем чувствительнее он к обширным травмам.
— А не наоборот? — удивился Чекерс. — Высокая организация предполагает высокую выживаемость?
— Нет, в том-то и парадокс. По мере эволюции в сторону интеллекта у существа, помимо первичных средств защиты, — клыков, когтей, ядовитых колючек, — вырабатывается как бы вторая линия обороны. Сперва это камень, палка, потом орудия всё усложняются, совершенствуются, и «вторая линия» становится основной, а позже и вовсе сводит значение первой почти на нет. Отбери у дикаря его топор или у средневекового рыцаря его доспехи — и вряд ли они долго проживут на белом свете. А мы, люди космической эры, — предкам мы бы показались всемогущими, но могущество наше в коллективности знаний и средств, отдельно же, каждый сам по себе, мы отнюдь не исполины тела и духа. Окажись я, к примеру, сейчас в осенней тайге в одном костюме, без запасов и рации, — думаю, я больше недели бы не протянул. Кораллы, если они разумны, давно уже обезопасили себя от врагов. Да и какие у них враги? Морские животные и рыбы? Силовое поле от них — прекрасная защита. Штормы? Смешно, какие могут быть штормы на шестидесяти метрах. Нарочно или нечаянно, но кораллы живут в идеальной экосистеме, они неуязвимы, давно уже неуязвимы, а потому не готовы, скорее всего, к таким неведомым катаклизмам, как тепловой удар. Это будет конец.
— Та-ак. — задумчиво протянул Чекерс. — Будем считать, что с возможностями кораллов мы разобрались. Ясно, что ничего не ясно. Подумаем, что останется нам.
— Боюсь, не так много, Боб.
— Короче говоря, есть два варианта: либо взлететь, либо не взлететь. Первый мы обсудили — колония при взлёте, по всей видимости, будет уничтожена. Результат нежелательный.
— Недопустимый, Боб.
— А если мы останемся… — Пилот снова пробежал пальцами по клавиатуре компьютера, считал ответ. — Системы жизнеобеспечения дисколёта отдельно от прицепа смогут нормально функционировать 108,72 дня.
— Это значит, что у нас всего три с половиной месяца.
— Выходит, так. Мы можем отсидеть на дне ещё сотню дней, наблюдая кораллы, а потом всё равно придётся стартовать. Что-нибудь это даст?
— Нет, Боб, сидеть нет смысла, — покачал головой Игорь. — За три месяца всё, что мы можем сделать, — получить, если повезёт, пару аргументов в пользу разумности кораллов или против. Быть может, мы даже убедимся в их разумности. Но доказать, что они определённо лишены интеллекта и надо, не терзаясь сомнениями, взлетать, мы не сумеем — нам это не по силам. Всё равно остаётся тот же выбор. Если только… Скажи, Боб, есть шанс, что за это время нас успеют найти и поднять без вреда для кораллов?
— Исключено. Хватятся нас самое раннее через два месяца. Пока из центра вызовут аварийку, пройдёт ещё месяц. Потом им надо будет ещё долететь, найти на орбите прицеп, взять с борта журнал маршрута и искать наше блюдце по всей трассе. Нет, помощь не поспеет, абсолютно точно.
— И сигнал никак не дать, — с досадой сказал Игорь. — Это же надо — не оборудовать дисколёт передатчиком!
— Ты не прав, Игорь. Аппаратура сверхдальней связи есть на прицепе. Но зачем перегружать дисколёт — автономно он действует недолго — редко больше месяца, и абсолютно надёжен. Надо будет — он пробьётся не то, что через океан, через лёд, через плазму пройдёт. А нужно вести тебе передачу — поднимайся на орбиту и веди сколько душе угодно. То, что у нас сломался пропеллер, пустяк, системы планетарных функций все продублированы, а пропеллеров в прицепе так целых три запасных. Инструкторы предусмотрели всё, чтобы прицел обеспечил любую потребность дисколёта, и всё, чтобы дисколёт к прицепу мог всегда вернуться. Они не предусмотрели только, что экипаж может не захотеть взлетать. Или пойдёт над незнакомым морем на бреющем полете. Или надумает кормить собою барракуд. Человеческую глупость и её последствия предусмотреть невозможно.
— Ну зачем же глупость? — сразу заершился Игорь. — Ошибки. Никто не застрахован от ошибок. Кстати, за полет не только я их понаделал, но и ты. И если ты хочешь всё свалить на меня.
— Ничего я не хочу на тебя сваливать, — махнул рукой Роберт. — Я хочу избежать новой ошибки. Уже непоправимой. Второй раз мне не простят.
— Второй? — Игорь с удивлением посмотрел на Чекерса, ему трудно было поверить, что у пилота в прошлом могли быть серьёзные неприятности.
— Давняя история, Игорь. Впрочем, не такая уж давняя, чтоб забыть.
— Роберт поднял левый локоть, кивнул на прямоугольную нашивку с двумя маленькими золотистыми спутниками. — Тебе, наверное, странно, что у меня всего второй класс, по возрасту пора уже иметь и первый.
Игорь пожал плечами и промолчал: он, конечно, видел нашивку Чекерса, но не обратил на неё никакого внимания. Он считал, что каждый имеет такой класс, какого заслуживает, а о пилотских способностях Чекерса судил не по званию и был о них, кстати, довольно высокого мнения.
— Можешь думать обо мне что угодно, — по-своему истолковал его жест Роберт, — но в двадцать четвёртом году в Солнечной регате моя космояхта пришла второй. Патрик Симон звал меня в профессиональные гонщики.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
