Еле-еле я успокоил Хуана. И в конце вечера мы так поднабрались, что я не помню, как дополз до дома.
Утром перед работой я зашел в магазин и купил себе дымчатые очки.
Теперь я снимаю их только на ночь, когда гашу свет, перед тем как лечь в постель.
Жена моя опять перестала меня понимать, но это, пожалуй, меня только радует. Люди не оборачиваются, когда я пристально смотрю на них. Дон Палестино вежливо со мной раскланивается. С Хуаном мы по-прежнему друзья.
Иногда, когда за окном идет дождь и кажется, что в комнату вползают сумерки, мне трудно проверять отчеты сквозь дымчатые стекла моих очков. Серые колонки цифр совсем сливаются с серой, плохой бумагой. Но на мое счастье, в Амазонии так много прекрасных солнечных дней.
1966ДОМОВЫЙ ЖЭКа № 13
(Детектив по-советски)
1
Все началось, как и всегда начинается, в один прекрасный день, когда майор Хирга пригласил меня на «ковер» и строгим, хорошо отработанным начальственным голосом, не допускавшим ни малейшего возражения с моей стороны, приказал заняться делом гражданки Бурдовой.
Тут же в кабинете я пролистал тоненькую папку, а тем временем майор Хирга изо всех сил изображал из себя гордый и неприступный айсберг. Он колыхался за столом, обдавая меня потоками служебно-делового холода, что, по моим наблюдениям, свидетельствовало о немалом смущении начальства.
— Вопросы есть? — рявкнул майор Хирга, пытаясь сохранить в кабинете суровый арктический микроклимат.
Вопросы были. Первый и естественный — за что? Меня так и подмывало спросить: «Александр Ильич, ну чем я перед вами провинился? Ведь я никому не мешаю, наверх не рвусь, никого не подсиживаю, и вроде у нас с вами были отношения дружественно-субподрядческие». Итак, первый вопрос мог быть чисто личного свойства. Зато второй напрашивался сугубо мундирно-амбициозный: с каких это пор старшие оперуполномоченные Московского уголовного розыска — МУРа — должны заниматься розыском старых тряпок? Конечно, согласно статистике, в Москве преступность ежегодно планово снижается, однако не до такой степени, чтоб нас вдруг заинтересовали дела, влезать в которые сочтет ниже своего достоинства даже самый тупой и ревностный участковый.
Лично на мне до сих пор «висит» похищенный пистолет, изнасилование в подъезде, и Бог ведает, когда я со всем этим расхлебаюсь. В конце концов есть такое понятие: «честь мундира». Но тут же у меня в голове по ассоциации всплыло «честь картошки в мундире», «часть картошки в мундире» — и чтоб не ляпнуть чего-нибудь, я постарался забыть о своей амбиции, проглотил ее, как кусок картошки без мундира, в мундире, тьфу ты черт!..
Что же касается вопросов по существу, то тут — спрашивай не спрашивай, а результат можно было предсказать заранее. Дело было тухлое, безнадежное, абсолютно нераскрываемое. Вообще-то за Московским уголовным розыском числилось много славных деяний. Бывало, когда сотрудник в одиночку разматывал ниточку и выходил на большую, хорошо законспирированную шайку-лейку. Бывало, когда вся милиция города Москвы вкупе с Комитетом и частями военного округа сообща ловила, и в конце концов успешно, убийцу-маньяка. Но чтоб какой-нибудь, пусть самый выдающийся муровец, один или с помощью всего министерства, нашел пропавшие старые галоши — такого в нашей истории еще не отмечалось. То есть галоши пропадают, и в большом количестве, только никто никогда дела на них не открывает.
И вот мне подарочек! Как говорится, кинули подлянку... У гражданки Бурдовой свистнули старое пальто и хозяйственную сумку. Гражданка Бурдова имеет место проживать в коммунальной квартире, и если это не запойное выступление алкоголика-соседа или проба пера его сына-шестиклассника, то злополучное пальто гражданки Бурдовой будет переползать за мной из одной отчетности в другую и никакой Шерлок Холмс не отделается от этой компрометирующей страницы своей карьеры.
Видимо, это прекрасно понимало мое дорогое начальство, да, наверно, у начальства не было другого выхода, видимо, начальство приперли — и поэтому оно, опасаясь, что я начну отчаянно качать права и взывать к совести, сознательно нагнетало атмосферу ледникового периода — «да», «нет», «слушаюсь».
— Нет вопросов! — и я встал, чтоб отчалить в коридор.
— Подожди, Вадим Емельянович, — начальство оттаивало на глазах, и в воздухе пахнуло водорослями Гольфстрима. — Что и говорить, материалец занозистый, не разбежишься. — (»Сейчас он достанет платок и начнет долго сморкаться, классическая ремарка, заполнение паузы», — подумал я. И точно.) — Но, — продолжал майор, — эти пенсионеры, мать их... — (Подробности про ихнюю мать, которые доверительно сообщил мне майор, я благоразумно опускаю). — Да житья от них нет! Вот, жалоба от Бурдовой, копия в исполком, копия в «Правду», копия в «Известия», копия в Верховный Совет. Хочешь почитать, что она пишет про милицию? Участковый у нее «разбойник», а в райотделе — «самогонщики». Читай, наслаждайся!
— Не хочу, — сказал я, — эту классику не раз проходил. А случайно, уважаемая бабушка не «чайник»?
Майор как-то странно глянул на меня, и я почувствовал, что слегка краснею. Ну конечно, он проверял.
— Нет, Вадик, — вздохнул майор. — На учете в психдиспансере она не состоит... Здоровая бабуся. — Северный циклончик на секунду повис над столом — и поделом: не сомневайся в начальстве. Снова пахнуло Гольфстримом. — Ладно, Вадик. Если б не резолюция самого, я бы как-нибудь отбрыкался. А то — «срочно разобраться и доложить». На тебя вся надежда. Посмотри, покопайся. Попробуй умаслить старушенцию. А в крайнем случае мы в отделе по рублю скинемся и на Преображенке ей вскладчину другое пальто приобретем. Модное. И на сумочку сообразим.
Словом, майор здорово рассуждал и портить радужную процентовку отчетности было явно не в его интересах. Но зачем он заранее меня отпевал?
И я несколько обиделся.
* * *
Не стоит вспоминать, как меня поздравляли в отделе. И немудрено: это было время, когда на телевидении свирепствовали супруги Лавровы, и каждая их новая серия «Следствие ведут знатоки» вгоняла страну в паралич. Не то чтоб жизнь на улицах прекращалась — но заводы останавливались в вечернюю смену. «Знатоки» на телеэкране изощрялись в остроумии, и поэтому у нас считалось модным иронизировать друг над другом. Вообще-то отношения наших профессионалов к этому «дефективу» было критическим, а уж песенка «Если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет...» вызывала зубовный скрежет у всех муровцев без исключения.
Но что любопытно: сама манера поведения телевизионных следователей понравилась, более того, прижилась. И я честно подставил свою голову под ушат отдельского юмора, понимая, что вряд ли у ребят выпадет еще повод так повеселиться. Для справки сообщаю: следователи МУРа, в отличие от своих экранных собратьев, заняты в основном скучной работой — читают бумаги, сочиняют бумаги, подшивают бумаги.
И вот, когда все вернулись к своим привычным занятиям, я подсел к Пете Гречкину (как вы уже догадались, Гречкин был единственным человеком, не принимавшим участия в конкурсе «веселых и находчивых») и тихо рассказал ему, что я думаю про это дело и что думает майор Хирга. Дядя Петя (он был самым старшим из нас по возрасту) не блистал интеллектом, а злые языки поговаривали, что вбить в Гречкина новую мысль можно только из противотанкового ружья, однако от своих молодых коллег, окончивших юрфак и способных более или менее связно бормотать про теорию Ломброзо и парапсихологию, дядя Петя отличался тем ценным достоинством, что он знал нашу службу с самого начала: был постовым, участковым, младшим опером в отделении и привык барахтаться в тихих заводях коммунальных квартир еще с эпохи примусов и керосинок.
— Влип ты, Емельяныч, — сказал дядя Петя. — Замки в коммуналках открываются пальцем или спичкой. Тебе покажут гвоздь — вот здесь висело пальто и сумка. Ты подергаешь гвоздь и больше никаких улик или вещественных доказательств не найдешь. Хреновая ситуевина!
— Зачем же наш «вождь» мне такую гирю на шею повесил?
— А ты посиди на месте Ильича (имелся в виду наш начальник Александр Ильич). Знаешь, на чем у нас горят? На жалобах трудящихся. Я с Хиргой давно работаю. Он ножа не боится, но как попадает ему сопроводиловка, да косая резолюция красным карандашом... Была резолюция?
— Показывал.
— Так вот, от этой резолюции его в дрожь кидает. Но ты не дрейфь. Хирга — мужик толковый. Сказал тебе, чтоб умаслил бабушку — вот, в этом и ключ. Бабка шустрая, ей известно, что по закону положено расследование. А раз по закону положено, то она своего не упустит, до Совета Министров дойдет. Емельяныч, ты человек интеллигентный, в театры ходишь. Так сделай видимость — дескать, вся милиция на ноги поставлена: не спит, не ест, похитителя ее сумки ловит. Главное для твоей Бурдовой, чтоб она могла перед соседками похвастаться: вот, мол, органы ее уважают, всерьез за дело взялись. Твоей Бурдовой что важно? Внимание. Милиция ей внимание окажет, глядишь, она и успокоится, заявление назад возьмет. Тогда ты иди к «вождю», ногой дверь распахивай и пол-литра требуй. Поставит на радостях.
