губы к ее шее, открыл рот и приложил зубы к ее терпкой коже. Ее волосы, когда она их отпустила, упали мне на лицо как шелковая завесь. Мои руки обвили ее талию, притянули ее ближе, заставив ее вздохнуть, и я закрыл глаза, молясь богу вервольфов, чтобы я не менялся всего еще одну минутку. Всего еще минуту. Еще немного, пожалуйста.
Глава 10
Здесь могут водиться вервольфы
Механику после такой работы нужен был стаканчик шоколадного мороженого на стоянке грузовиков. Большинству девятилеток не доводится работать на больших грузовиках, сказал его дядя.
На это ушло все утро. Сначала им пришлось убрать старый поручень с водительской двери дядиного грузовика – выцветшего старого «Кенворта» [22] с белой полосой, загибавшейся назад под ветровым стеклом, как скулы робота. Затем им пришлось установить новый. Два винта наверху, два внизу. Его дядя предложил поддержать механика, но тот вскарабкался наверх сам. Все время в кабине работало радио.
Поскольку поручень был такой новый и блестящий, его дядя потребовал столик у окна, чтобы следить за ним. Потому что каждый захочет его спереть, сказал он. Ни у кого нет такого хорошего и так хорошо установленного. Во всей истории грузоперевозок такого не было. Если бы они были достаточно сильными, они могли бы поднять весь грузовик за этот поручень, такие крепкие эти четыре винта.
Вместо того чтобы напомнить дяде о своем возрасте, о том, на что он купится, а на что нет, механик погрузился в поедание мороженого.
– Ох ты! – говорит дядя, подавшись вперед в кресле, широко расставленными руками опирается о стол, уставившись на парковку.
Механик тоже смотрит из окна.
Еще один дальнобойщик выходит из своего грузовика и проходит мимо машины дяди механика.
– Он смотрит, он смотрит… – говорит дядя, готовый выскочить, как черт из табакерки, на парковку.
Тот дальнобойщик заканчивает выбивать кепку о бедро.
– Конечно, – разочарованно говорит дядя механика, откидываясь на спинку стула.
– Конечно что? – невольно говорит механик.
– Он хочет спереть его на обратном пути, – говорит дядя шепотом. – После того как возьмет себе кофе.
Дальнобойщик снимает солнечные очки, как только заходит внутрь. Затем ныряет в коридор, ведущий к платным душевым.
– Только подожди, – говорит дядя. Его глаза как две щелочки.
Футболка, которую он носит, с дефектом. На ней должно было быть написано «Бар Волк». Но написано на ней то, от чего его тетя покачала головой – «Бра Волк». Слово окружали не то волчьи, не то акульи зубы.
Наверное, волчьи.
На механике футболка, которую выдают в школах. Его школа в Лобосе. На собраниях болельщиков все воют на луну.
Они в Алабаме. Она пахнет стоялой водой, так что все постоянно курят сигареты.
– Она смотрит? – спрашивает дядя механика об официантке.
Механик отрицательно качает головой.
Дядя кивает и, не глядя вниз, выливает остаток своего земляничного кулера из жестянки в стакан воды и выпивает его одним глотком.
– Ох-ох, – говорит затем дядя, снова глядя на парковку, когда проходит очередной водитель. – Тот, что близко, – говорит дядя.
Механик съедает еще ложку мороженого.
Поскольку дядя видит механика раз в несколько недель или около того, то механик уверен, что дядя считает его наполовину менее взрослым, чем на самом деле.
– Ты знаешь, почему нам нравится наш новый поручень больше, чем старый ржавый? – спрашивает он.
Механик поднимает только взгляд.
Обычно его дядя находит способ украсть то самое мороженое, которое только что ему купил.
– Потому что мы вервольфы, – говорит его дядя, наклоняясь вперед, чтобы сказать это тихо. – В старину, – говорит его дядя, подперев ладонью подбородок, – в старину – ты ведь знаешь о серебре, верно?
Когда механик не отвечает, дядя вытаскивает из-за левого уха свой термометр. Он приучился за эти месяцы жевать его вместо зубочисток. Поскольку по влажным щепкам, которые он выплевывает, кто-то с нужным нюхом может его учуять. А термометр напоминает ему, что нельзя кусать слишком сильно. Надо всегда быть осторожным. Осмотрительным – это слово он позаимствовал из фильма про карате.
Это также позволило ему обнаружить, что у него всегда лихорадка. Как и у тети, после того как дядя вымыл термометр в раковине и позволил ему остыть до нормальной температуры.
У механика не было жара.
Однако ждать оставалось недолго. Через несколько лет он будет горячим, как настоящий вервольф. А почему он еще не такой – так ведь надо как-то скрываться от школьной медсестры?
В этом есть какой-то смысл.
– Серебряный криптонит, – говорит, наконец, механик о ртути в стекле термометра.
Дядя кивает, тянется вперед к мороженому механика, отхватывает кусок. Он сует его себе в рот.
– Обычно, – говорит дядя, проглотив мороженое, – типа в старые времена, когда все говорили «да» и «ты», и ты не рождался, а появлялся на свет, в те времена никто не хотел, чтобы вервольфы приходили на ужин второй раз.
Механик пододвигает свой стаканчик ближе к краю стола.
– Никто не хотел, чтобы мы приходили на ужин потому, что мы съедали все, – говорит дядя. – Гуся, утку, старомодные гамбургеры, когда еще не изобрели кетчуп и всем приходилось во‑от такую морду делать, когда они их ели. А затем мы просто уходили, набив животы. В те поры нам даже не приходилось охотиться. Мы просто ходили из дома в дом и просились на ужин, а закон был такой, что голодного надо накормить. Деревенские были вежливые. Но у них кончалась еда. Они голодали.
– У них что, хот-догов не было?
– У них были хот-доги из шерстистого мамонта.
Механик не может справиться с улыбкой.
Его дядя кивает.
– Но то, что случилось в конце концов, было к лучшему. Мы забывали, как охотиться. Как нюхать, слушать и видеть. Нам больше не приходилось загонять добычу. Мы просто ждали подачки с кухни.
Механик смотрит на свое мороженое. Оно тоже с кухни.
– В общем, вот что сделали наконец люди с домами – они начали выкладывать красивые ложки, ножи и вилки. Серебряные. Так что каждый раз, как мы тянулись к серебряной ложке или к ножу, чтобы отрезать кусок ветчины, они нас обжигали. А если мы касались ими нашего рта, они обжигали наши губы. Очень скоро мы перестали ходить от дома к дому.
– И что случилось? – спрашивает механик.
– Многие вервольфы стали голодать. Но те, кто не стал голодать… короче, мы происходим от них. И вот почему мы любим блестящие штуки. Они заставляют нас думать обо всем-что-ты-можешь-съесть.
Дядя механика опорожняет свою бутылку земляничного кулера, словно подтверждая свои слова. А затем он
