— Ты бы хотела увидеть представление? — спросил Син таким интимным тоном, словно в зале не было нескольких десятков людей, которые могли его услышать.
— Да, — призналась она, покраснев.
— Тогда мы идем. — Он улыбнулся Люси.
— Вам повезет, если вы достанете билеты, — проворчал лорд Джеффри. — Я не смог, хотя даже предлагал пятьдесят фунтов Гаррису, чтобы он отдал мне свою ложу.
— У моей бабушки есть собственная ложа.
Виктория пыталась не смотреть на него так, словно он только что разгадал тайну сфинкса. Еще один сюрприз, и еще одна оказанная ей любезность. Трудно сохранять равновесие, когда земля уходит у тебя из-под ног.
Она проводила своих друзей до двери. Син, то ли нарочно, то ли случайно, держался между ней и Пэрришем. Когда все ушли, он взглянул на нее.
— О чем вы беседовали с ним?
— О том, что произошло между тобой и Марли прошлой ночью, — ответила она, многозначительно глядя на Майло, который все еще находился в холле.
Синклер жестом направил ее в сторону своего кабинета.
— И что он тебе сказал?
— Посоветовал спросить у тебя. — Как только она вошла вслед за ним в комнату, он закрыл дверь. — Полагаю, разговор снова шел о моих добродетелях или отсутствии оных. Интересно, в каком свете я предстала на этот раз?
— Боже, — пробормотал он. — Тебе чего-то не хватает?
— Так же, как и тебе. Итак, что случилось?
— Ничего такого, из-за чего стоит беспокоиться.
— Ясно. — Виктория сложила руки на груди. — Как прошли лодочные гонки?
— Две лодки затонули, но никто не пострадал. — Синклер прошагал до стола и обратно, обходя кресло, в котором был застрелен его брат. — Лисичка…
— Я сказала, что тебе не нужно ничего мне рассказывать, я спрошу у Марли.
Его лицо стало суровым.
— Ты ни о чем не будешь спрашивать Марли, тебе ясно?
Она выдержала его взгляд.
— Насколько я понимаю, ты исключил меня из вашей маленькой веселой компании тайных агентов, зато ты не можешь приказать мне не встречаться с друзьями.
Он приблизился к ней.
— Я твой муж.
— И поэтому предполагается, что я должна подчиняться тебе? — Она повернулась на каблуках и направилась к двери. — Попробуй заставь меня!
— А что ты знаешь о лорде Марли? — спросил он вслед.
— По крайней мере больше, чем о тебе. — Виктория помедлила в дверях. — Полагаю, сегодня вечером мы отправимся в оперу, чтобы ты мог шпионить за всеми?
— Да, — ответил он после короткого молчания.
Очевидно, жена не много значила для него, если он был больше занят своими мелкими играми, чем тем, какой рассерженной и уязвленной она чувствовала себя. Виктория и сама не знала, почему она надеялась на что-то иное.
Синклер вышагивал по кабинету и ругался добрых пять минут, прежде чем собрался с мыслями и попытался решить, каким должен быть его следующий шаг. Виктория не понимала, что люди, которых она называла друзьями и приглашала в свой дом, совсем не те, кем казались. По крайней мере один из них убийца; из своего опыта в Европе он знал, что добрая половина их была лгунами, прелюбодеями, обманщиками, предателями и спекулянтами.
Однако это не относилось к жене, и Синклер не хотел, чтобы она находилась рядом с ними. Отныне он сам будет искать нужные ключи, лишь бы она согласилась оставаться в стороне от его забот.
Продолжая шепотом ругаться, Синклер сел за стол и вытащил стопку бумаги, рассчитывая написать несколько писем. Полученная им сегодня записка была простой и ясной. Леди Стэнтоп писала своему племяннику Уолли Джеррисону, который в настоящее время остановился со своими друзьями на Уэйхаус-стрит, что лорд Марли не согласен со взглядами Томаса Графтона на торговлю с Францией и на Бонапарта. Написать короткий ответ не составило труда.
Вторая записка, которую он написал, была столь же короткой, но он переписывал ее пять раз и наконец остановился на следующем варианте: «Бабушка, если в твоей ложе найдется лишняя пара кресел, мы с Викторией будем очень рады присоединиться к тебе в опере сегодня вечером. Синклер».
Слова «очень рады» были вычеркнуты из первого черновика, однако он действительно испытывал это чувство, что и добавил в окончательный вариант. Находиться в его компании могло быть опасно, но те, кто хорошо знал Томаса, увидят: все три брата обожали свою бабушку. Избегать ее было бы столь же опасно, как и показывать иное отношение к ней. После вчерашнего обеда маркиз понял, как на самом деле скучал по ней — и по Кристоферу.
Вторая причина подобного изложения просьбы была еще сложнее. Он снова солгал Виктории. Они поедут в оперу не затем, чтобы шпионить за всеми и каждым, а потому, что ей хотелось пойти на это представление. Приятно провести время с женой там, где нет места для препирательств и лжи.
Ответ на вторую записку пришел минут через двадцать после того, как Синклер ее отправил. Несмотря на короткий ответ: «Кристофер и я будем счастливы, если вы присоединитесь к нам. Августа», — он даже по почерку почувствовал ее изумление. Кит, конечно, не испытывал никакой радости по поводу посещения оперы, но так как подруги Виктории, казалось, материализовывались прямо из воздуха, когда бы она ни появлялась на публике, его младший брат, без сомнения, получит достойную компенсацию за свои страдания.
Послав Майло сообщить жене, что они непременно пойдут в оперу, маркиз направился в библиотеку, где Виктория оставила ящик с рисунками Томаса. Сев за стоявший посреди просторной комнаты стол, он придвинул к себе деревянный ящик, развязал кожаные ремешки, которыми он был связан, и осторожно открыл. На первом рисунке был запечатлен Кристофер, когда ему исполнилось шестнадцать; его волосы, как всегда, находились в буйном беспорядке, а лицо освещала открытая улыбка.
Виктория оказалась права — даже на непрофессиональный взгляд рисунки казались великолепными; некоторые из них изображали имение Олторпов — деревья на берегу озера, конюшни и сам огромный старый дом. Рисунки не подсказали, кто мог убить брата, но многое поведали о спокойном, задумчивом Томасе. У него, вероятно, было хобби зарисовывать знакомых пэров. Поскольку Син ни от кого, кроме Виктории, не слышал упоминаний о занятиях живописью бывшего лорда Олторпа, Томас, вероятнее всего, делал зарисовки по памяти, а не с живых людей. На нескольких листках можно было увидеть его хорошего друга Остина Ховарта, графа Кингсфелда, на лошади и в одежде для охоты, леди Грейсон, бабушку Августу, лорда Ходжеса и мисс Пикеринг.
Осторожно вынув из ящика очередной рисунок, Синклер замер: на нем, в окружении смутных безликих фигур, без сомнения, представляющих ее многочисленных женихов и поклонников, перед ним предстала леди Виктория Фонтейн. Их занятие любовью не утолило его тяги к ней.
