В последние дни декабря 1916 г. послы союзников — французский посол Палеолог и английский посол Бьюкенен, по поручению своих правительств, решили, в интересах успешного ведения войны, повлиять на царя в сторону принятия программы "Прогрессивного блока". Царь холодно отчитал послов за непрошенные советы. История, как и мемуары послов, сохранили нам результаты их аудиенции у царя. Первым посетил царя 25 декабря французский посол, но когда он начал говорить о тяжелых внутренних делах России, о брожении "лучших умов" в столице, то царь резко прервал его вопросом; "А что делается с вашим приятелем Фердинандом Болгарским?”, — не суй, мол, свой нос в русские дела. Через пять дней, 30 декабря, английский посол, в надежде на лучший прием, попросил царя разрешить ему изложить свой взгляд по вопросу, как выиграть войну. Посол изложил царю программу "блока" насчет необходимости создать правительство "доверия народа", чтобы заодно парализовать и "германские интриги", на что царь ответил вопросом: "А не так ли обстоит дело, что моему народу следовало бы заслужить мое доверие?" — и не дав послу досказать, царь встал со словами: "До свидания, господин посол!". Английский джентельмен несолоно хлебавши смылся восвояси. Отвергнув спасительный совет союзников и их трезвых наблюдателей, царь сделал еще один шаг навстречу катастрофе: союзников он толкнул в лагерь заговорщиков из "Прогрессивного блока". Вот это было победой не мнимой, а действительной "немецкой партии" — победой стратегии Парвуса!
Дума возобновила свою сессию 14 февраля 1917 г. Представители "блока" повторили еще и еще раз: только ответственное перед Думой министерство может спасти Россию от революции. Керенский от имени социалистических партий, обращаясь к Думе, сказал в речи от 15 февраля 1917 г.: — "Величайшая ошибка — искать всюду и везде изменников, немецких агентов… У вас есть более сильный враг, чем немецкое влияние — это царская власть". Обращаясь специально к "блоку", Керенский заметил: "Если, господа, у вас нет воли к действиям, тогда не нужно говорить слишком ответственных и слишком тяжких слов. Вы, ставя диагноз болезни страны, считаете, что ваше дело исполнено… Вас, господа, объединяют идеи империалистических захватов, вы — одинаково с властью — мегаломания". Керенский несколько завуалированно пророчил, что если "блок" не перейдет от слов к делу, то это сделает сам народ. В эти дни, за десять дней до февральской революции, пророком мог быть каждый, но, увы, не сам царь. После "все-подданейшего доклада" царю от 10 февраля 1917 г. Родзянко сказал ему: "Я Вас предупреждаю, что не пройдет и трех недель, как вспыхнет революция, которая Вас сметет". Царь: "Откуда Вы это берете? Бог даст…" Родзянко: "Бог ничего не даст. Будет революция". Что произошло дальше, летописцы и наблюдатели событий рисуют следующим образом; "Царь уехал в Ставку 22 февраля. Ничто, казалось, не предвещало грозы. Правда, на заводах происходило брожение… В хвостах у лавок толпа проявляла озлобленное настроение, но в этом не было ничего особенного… В Думе тянулись прения по продовольственному вопросу. Скобелев и Керенский грозили грядущей революцией… Газеты, придавленные военной цензурой, были пусты… Стояли сильные морозы… На фронте было затишье. И правительство и оппозиция знали, что спокойствие это ничего общего не имеет с благополучием. Тишина всех обманывала… В четверг 23 февраля с утра в Петрограде началась забастовка на заводах. И сразу приняла форму уличных народных волнений, вследствие того, что у лавок не хватало хлеба… К 25 февраля забастовка стала всеобщей… В толпе появились красные флаги, слышались крики: "Долой войну! Дайте хлеба! Долой самодержавие". Рабочие пели революционную марсельезу… На Обуховском заводе рабочие вышли на улицу с лозунгами: "Долой самодержавие, да здравствует демократическая республика"… Власть повторила роковую ошибку всех властей предреволюционного времени. Она не уловила момента, когда народное движение переходит в революцию, восстание… От войск не требовали стрельбы по толпе и войска не расположены были стрелять… Создалось прочное убеждение в народе, что войска с ними, и что стрелять они ни в каком случае не будут, что полиции они не союзники, а враги… 25 февраля полицейский пристав Крылов во главе отряда донских казаков ворвался в толпу и, вырвав уже красный флаг, хотел было повернуть назад, но толпа зарубила его насмерть собственной шашкой. Казаки его не поддержали"… (Д.С.Заславский и Вл. А.Канто-рович "Хроника февральской революции", Петроград, 1924 г.). Так началась февральская революция.
По требованию думского большинства кабинет Голицына потребовал у министра внутренних дел Протопопова, чтобы он вышел в отставку, на что тот выдвинул контртребование: распустить Думу. Тем временем получили от царя телеграмму: "Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки". Телеграмма не произвела впечатление даже на Протопопова и командующего войсками округа генерала Хабалова. Когда на улицах началась стрельба, председатель Думы Родзянко телеграфировал царю:
"Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано. Транспорт продовольствия и топлива пришел в полное расстройство. На улицах происходит беспорядочная стрельба. Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца".
Весь день Родзянко тщетно пытался найти в правительстве влиятельных лиц, еще трезво мыслящих, но таких не оказалось. Вернувшись поздно вечером домой, Родзянко нашел на своем рабочем столе следующий ответ царя: "Повелеваем: занятия Государственной Думы и Государственного Совета прервать 26 февраля сего года и возобновить не позднее апреля 1917 г… Николай".
Керенский потребовал немедленно собрать Думу, чтобы взять власть на себя, но ни октябристы, ни кадеты, ни "блок" в целом на это не согласились. Перешедший на сторону "блока", Шульгин не разделял оптимизм Родзянко, что "правительство народного доверия" остановит начавшуюся революцию. Говоря о настроениях в "блоке", он писал впоследствии: "Я чувствовал их, моих товарищей по "блоку". Мы были рождены, чтобы под крылышком власти хвалить или порицать. Мы способны были в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… но под условием, чтобы Императорский караул охранял нас. Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала, — у нас кружилась голова и немело сердце".
Однако председатель Думы, один из лидеров "блока" — Родзянко все еще надеялся на чудо спасения "Императорским караулом", поэтому он послал вторую телеграмму царю, еще более отчаянную, чем первая: "Положение ухудшается. Надо принять немедленные меры, ибо завтра будет поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии". Это было 27 февраля. В тот же день был создан и Петроградский Совет рабочих депутатов во главе с председателем Чхеидзе и вице-председателем Керенским.
28 февраля 1917 г. революция в Петрограде победила. Воинские части — наземные и морские — подчинялись только указаниям, исходящим от Временного думского комитета, организованного в ответ на роспуск Думы для сношений с властью. Поскольку никакой власти в столице не было, то сам Думский комитет, вопреки своей воле, стал номинальной властью, тогда как Совет рабочих сделался — фактической властью. Думскому комитету и Петроградскому Совету власть навязали сам народ и гарнизон столицы, которые не признавали иных распоряжений, кроме Думского комитета и Петроградского Совета. Царь собирался поступить с мятежниками в Петрограде так, как он обычно действовал в подобной ситуации. Он послал генерала Иванова с отрядом отборных частей из георгиевских кавалеров на Петроград с приказом навести там порядок, но его не пропустили восставшие железнодорожники даже на подступы к столице. Телеграфные и телефонные связи тоже допускались только по разрешению Думского комитета и Петроградского Совета. Царь хотел добраться к семье, ближе к столице, но его поезду тоже не дали хода дальше Пскова. Запрошенные начальником штаба Ставки Алексеевым командующие на фронтах генералы советовали царю отречься от престола в пользу сына.
2 марта царь занес в свой дневник известные слова: "Кругом измена, трусость и обман". Все-таки нашлись два генерала, которые ему не изменили, и то не русские патриоты, а подозрительные "нацмены": генерал Келлер и генерал Хан Нахчиванский. 2 марта к царю в Псков прибыли Гучков и Шульгин от имени Думского комитета, чтобы уговорить царя отречься от престола в пользу сына, но уговаривать царя не пришлось. К их удивлению царь отрекся от престола за себя и за сына в пользу великого князя Михаила Александровича, который отказался принять престол. До отречения царь подписал три важных назначения: князь Львов из "прогрессистов" был назначен премьером, великий князь Николай Николаевич Верховным главнокомандующим, генерал Корнилов командующим Петроградским военным округом.
