- Не тяни. Сколько?
- Офицерской зарплаты не хватит. Дим, давай я тебе авиационную пушку вдую. У меня "кусок", прапорщик знакомый мается. Пушку спер, когда часть расформировывали, а покупателя найти не может.
Спрятал в сараюшке у тещи на даче. Куры дерьмом ее маскируют. Задешево отдает.
- Издеваешься?! - Дмитрий вновь приоткрыл крышку футляра.
Профессиональная тяга к классному оружию брала верх над выдержкой.
- Подкалываю! - барственным тоном сказал Анатолий. - Прячь в штаны свой "шпалер", - он употребил термин налетчиков двадцатых годов, - и не вспоминай о "капусте". Все проплачено. Кассовый аппарат монету заглотнул. Мы же кореша! - Бокун повернул голову к Рогожину, подкрепив сказанное широкой улыбкой.
- Если не понадобится, верну, - пообещал Дмитрий.
- Товар возврату не подлежит. Храни у себя как именное оружие от Бокуна Анатолия, несостоявшегося генерала и закадычного дружка...
Сумку с оружием Рогожин сдал в камеру хранения Ленинградского вокзала.
Зачем он раздобыл пистолет? Без него Рогожин чувствовал себя голым младенцем, намеревающимся проползти через заросли крапивы. Не умрешь, но обожжешься до волдырей.
Городок, который он собирался навестить и там провести собственное расследование преступления, якобы совершенного недотепой Сергеем, мог стать западней для него. Подставлять голову в петлю с тупой покорностью Дмитрий не хотел.
Рогожин не был ни священником, ни политруком, ни школьным учителем. Он, офицер частей специального назначения, носил кличку Святой, но был обучен пользоваться для достижения избранной цели не словом и убеждением, а иным аргументом - оружием.
Дмитрий купил билет на электричку, блок сигарет про запас. Прогулялся, быстро устав от людской толчеи и пожалев, что не принял приглашение Бокуна посидеть до поезда в каком-нибудь уютном кафе, повспоминать былое.
Анатолий, высадив Рогожина у Ярославского вокзала, умчался, по его выражению, "ковать деньгу".
Время тянулось, и, только войдя в вагон, Дмитрий ощутил, что оно сдвинулось с мертвой точки.
Попутчики - мужчина и две женщины, все с синюшными физиономиями сооружали дорожное застолье: выложили на кусок газеты жареную курицу, облепленную крошками хлеба. Мужчина поставил перед каждой женщиной пластмассовый стограммовый стаканчик, запечатанный фольгой. Самая нетерпеливая ногтем поддела блестящую упаковку, принюхалась и расплылась в улыбке:
- Русский йогурт!..
ЧАСТЬ III
Глава 1
По канонам тайной войны перед операцией разведчик подбирает себе маску и легенду. Дмитрию предстояло выполнить грязную работу: поговорить с приятелями Сергея, "выпотрошить" свидетелей преступления для воссоздания картины того дня, вплоть до мельчайших штрихов, выяснить, чем вообще дышит этот городишко.
Грязную часть дела Святому следовало проделать, не привлекая к себе внимания, оставаясь в тени. Затем, уединившись в каком-либо укромном местечке, свести в единое целое собранную информацию. Зная, какие карты перетасовались в колоде, можно было решать - проиграна партия или кто-то по-крупному блефует. На кон выставлялся его брат...
- Мамаша! - Рогожин обратился к женщине, метущей веником асфальтовую площадку перед главным корпусом "Шпулек". - Где мне Степаныча найти?
- Ты что за гусь? Не из милиции? - Сморщенное, словно печеное яблоко, лицо пожилой женщины выражало неприязнь. - Ходите, почитай, месяц. Вынюхиваете. Степаныча измордовали вконец. При Сталине таких извергов не было! - Старуха присовокупила пяток крепких словечек. - Степаныч лучшие годки армии отдал, берег наше мирное небо... - всхлипнула Клавдия Демьяновна. - А вы, говнюки, отставного майора мордой об асфальт! За что? За то, что он рядом был, когда этого борова Хрунцалова жизни лишали! - Старуха хлестнула веником по ногам Рогожина.
- Бабушка... - Дмитрий тут же истолковал полученную информацию. - Я из районного военкомата.
Степанычу прибавка к пенсии полагается. Надо только справки кое-какие нам принести.
Старуха оттаяла:
- На свалке он.
- Как на свалке?
- Обыкновенно. Построил хибару, забрал к себе Юрчика и живет. Нам, пенсионерам, самое место на свалке. Директор рассчитал Степаныча, выгнал из кочегарки, - она громко высморкалась, вытерла пальцы о телогрейку. - Его в камере мордовали, а директор прогулы поставил. Что хотят, то и творят. Степаныч - мужик гордый, да крылья ему подрезали. Артачиться не стал. Собрал узелок - и на свалку, подальше от людской злобы. Ему же внутренности в тюрьме отбили! Кровью харкает! - проникшись доверием к Рогожину, полушепотом сообщила баба Клава. - Истинный крест, зазря мужика сгубили. Бабы балакают, бумаги подписать требовали, а он упирался. Настоящие полицаи... - она, сжав кулак, несколько раз ударила им по ладони. - Ты, мил человек, доложи своим генералам о безобразиях..
Городская свалка бытовых отходов поднималась к небу терриконами мусора. Некоторые вершины чадили удушливым дымком тлеющих недр. По тропкам сновали люди с нагруженными тачками и царапками в руках. Царапкой - палкой с железным крючком - они добывали пропитание, выуживая из отбросов стеклотару, годные для носки вещи, подпорченные завонявшие продукты, которые желудки граждан переваривать не могли, а кишки бомжей перемалывали за милую душу.
.
Заблудившись среди гор мусора, Рогожин отловил существо неопределенного пола. Оно было укутано в тряпье. Поверх драпового пальто красовалась безрукавка апельсинового цвета, как у дорожных обходчиков. Завязанный по-бабьи платок сполз на глаза.
Дмитрий, не зная, кто перед ним, обратился нейтрально:
- Эй ты, где Степаныч обосновался?
Существо низким прокуренным голосом ответило:
- Суворов, что ли?
- Не знаю я ваших кличек. Отставной майор, кочегаром в котельной "Шпулек" работал.
- А не знаешь, так поройся собственным носом, - нагло посоветовало существо, скребя царапкой себе спину. - Авось откопаешь! - Оно вперевалочку двинулось к машине, доставившей свежую порцию отбросов.
- Стоять! - рявкнул Дмитрий, беря бомжа на испуг.
- Че сифонишь! - Существо, взяв царапку наперевес, словно средневековый рыцарь копье перед турниром, наступало на Рогожина. - По харе проедусь, мама родная не узнает!
Сточенные зубья мусорных граблей свистнули у лица. Дмитрий, перехватив древко царапки, рванул на себя, предварительно выставив колено.
Смелое существо получило настолько ощутимый удар в диафрагму, что грохнулось спиной на картонные короба.
Рогожин не церемонился. Придавив ногой потерявшего резвость бомжа, он успел разглядеть чахлые усики. Дмитрий пригрозил:
- Веди к Степанычу, вошь в жилетке. А не то на пельмени пущу!
У грунтовой дороги, делавшей петлю вокруг отвала, ближе к лесу была вырыта полуземлянка. На четверть жилище уходило под землю. Верхнюю часть составляла сложная комбинация из древесно-стружечных плит, ржавых листов жести и остатков просмоленных железнодорожных шпал. Дверь в жилище была вполне приличной, с кусками дерматиновой обивки и дыркой для "глазка".
- Суворов! - Провожатый Рогожина обратным концом царапки постучал в дверь. - Вылезай из берлоги! Руки за спину и на выход с вещами!
Дмитрий схватил юмориста за ворот и пинком под зад дал понять, что в его услугах больше не нуждается.
- Катись отсюда!
В дверную дыру смотрел человеческий глаз.
- Впусти, хозяин, - учтиво попросил Рогожин, не надеясь на взаимную вежливость.
- Канай вслед за Ким Ир Сеном, - ответ был весьма исчерпывающ, но Дмитрия он не устраивал.
Дверь задребезжала под его ногой.
- Открывай, вышибу! - предупредил Рогожин.
Атмосфера свалки напрочь отбивала хорошие манеры. Среди отбросов городской цивилизации они облетали, как шелуха.
Дверь отворилась. Человека в дверном проеме было видно по грудь. Остальная часть туловища скрывалась в земляной яме. Голова постояльца землянки подрагивала.
- Чего озорничаешь? - Брови мужчины, на коем был китель старого образца со стоячим воротничком, сошлись к переносице.
Было заметно - он бодрится, чтобы спрятать страх, грызущий его изнутри.
- В гестапо свое поволокете? - от бессильной ненависти голос его сипел.
Рогожин молча рукой отстранил старика и вошел в убогое жилище.
В центре землянки, имевшей форму не правильного овала, стояла печка-"буржуйка" с выведенным через крышу дымоходом. Кроватей не было. Их заменял дощатый настил, положенный на кирпичи. Стены от осыпания предохраняли листы многослойного картона, вспученные сыростью. Керосиновая лампа с надколотой колбой - единственный источник света - сильно коптила.
Рогожин подкрутил колесико, регулирующее пламя, и несколько секунд привыкал к полумраку.
Спертый воздух, пропитанный могильной сыростью, вонью пота и тошнотворным запахом перебродившей браги, заставил Дмитрия закашляться.
- Не нравится озон? - ухмыльнулся хозяин подземной резиденции. - Дверь открытой оставь, а то не ровен час задохнешься.
