- Не нравится озон? - ухмыльнулся хозяин подземной резиденции. - Дверь открытой оставь, а то не ровен час задохнешься.
- Прикрой, Степаныч! - Дмитрий подобрал щепку, забросил ее, присев на корточки, в топку "буржуйки". - На кой ты брата моего оговорил? - без подготовки, в лоб, спросил Рогожин, интуитивно угадав - свидетель подставной. - Суворов из крысиной норы! - Он вложил в последнюю фразу заряд презрения.
- Ты кто? - задал вопрос Степаныч. - Брат? Того? - он указал пальцем в неопределенность.
- Рогожин Дмитрий Иванович. Старший брат Сергея! - отчеканил непрошеный гость.
- Судить меня пришел! - Хозяин безразлично усмехнулся, показывая свою готовность ко всему.
Он протянул руки к огню. На запястьях мужчины Рогожин увидел фиолетовые следы от наручников.
Степаныч поймал его взгляд:
- Симпатичные браслеты? Тебя приковывают к батарее и бьют ногами под дых, по голове, в грудь. Ты дрыгаешься, пробуешь закрыться, а ручки-то пристегнуты! - Он повертел ладонями. - Потом тебя освобождают. Добренький следователь угощает сигаретой и стаканом воды, усаживает на стул. Просит подписать бумаги. Ты отказываешься, объясняешь, что был залит водкой до гланд и не помнил тогда, как зовут родную мать. Следователь начинает грустить, - блики огня плясали в налитых слезою глазах Степаныча. - Ему хочется повеселиться. Он подает знак, и тебе опять надевают наручники, старика колотило. - Верзила под два метра ростом заходит сзади и поднимает твои руки вверх, суставы хрустят, ты зависаешь в воздухе, железо режет запястья... - Степаныч затравленно оглянулся. - Уматывай из города, парень. Брательника твоего в расход списали и тебя обломают.
Он закрыл лицо ладонями, помолчал. - Тварь я последняя, - глухо признался отставной майор. - Не выдержал...
- Кто пытал? - Рогожину было жаль старика, но он подавил эмоции, могущие помешать делу.
- Марк Игнатьевич. Старший следователь Баранов.
Память Рогожина зафиксировала фамилию.
- Уезжай, парень! - молитвенно просил Степаныч, моргая влажными глазами. - Здесь тебе правды не найти. Накатай "телегу" в областную прокуратуру, в Генеральную... А тут - стая. Всех Хрунцалов, чтоб ему в гробу перевернуться, одной веревочкой повязал.
Подох, а мафия его осталась.
- Поподробнее расскажи. На чем покойный мэр жировал? Взятки?
- Он сам их раздавал. Местных подмазал, московским шишкам мзду выплачивал. Таньгу покойничек лопатой загребал. Умел организовать производство, - разговорился Степаныч, но, спохватившись, спросил:
- А ты того.., действительно брат Рогожина?
Дмитрий показал служебное удостоверение. Бордовую книжицу Степаныч старательно изучил, прочитал каждое слово.
- Ишь ты, майор! - сказал он, возвращая документ. - Я тоже до майора дослужился, - с оттенком печали произнес старик. - Дослужился, - сникнув, повторил он.
- Взбодримся?! - Дмитрий ногой придвинул свою сумку.
Зацепившись за неровности пола, наполовину расстегнутая сумка перевернулась. Ее содержимое высыпалось. Покряхтывая, старик нагнулся, помогая складывать небогатое имущество обратно.
- Ты, паря, бутылец спрячь, - твердо произнес Степаныч, пресекая попытку Рогожина свернуть винтовую пробку с бутылки коньяка. - Отпил я свое! - лохматые брови, посеребренные сединой, сошлись у него на переносице. - Если желаешь согреться, вот тебе тара. - Он подал чисто вымытую консервную банку с загнутыми краями.
- Что так, старик?! - недоуменно усмехнулся Рогожин. - Печень бережешь? - Он все еще не мог преодолеть неприязни и, недоверия к хозяину землянки.
- Пей, майор, не стесняйся. После выпивки черти ангелами кажутся!
- Не привык в одиночестве, - парировал Рогожин.
- А я до тюрьмы закладывал, - признался старик. - По-черному пил. Сам себя в грязь втаптывал и не замечал! - Он вдруг заговорил точно в горячечном бреду:
- Знаешь пословицу: "От тюрьмы да от сумы не зарекайся!" Так вот, у меня в кутузке глаза открылись, какое я быдло. Баранов, следователь этот поганый.., когда я бумаги подписал, он с кодлой своей ментовской банкет устроил в кабинете. Откуда что взялось? И закуска, и водка на столах. Мне наливали... Представляешь, майор, в пепельницу водки плеснули и пододвигают, мол, лакай, старая псина.
Массивная такая пепельница, из зеленого стекла. А в ней окурки плавают...
Дмитрия передернуло от отвращения. Он зримо представил картину: кабинет с казенной мебелью, обязательным железным сейфом в углу, раскрасневшиеся от выпитого и духоты мужики, обступившие поникшего, избитого человека.
- ..Баранов схватил меня за волосы, - Степаныч сгреб прядь своих волос, показывая, как все происходило, - и лицом в это болото! А остальные гогочут!
После такой терапии я не пью, - рубанул ребром ладони по хлипкому столу Степаныч. - Я все-таки продолжаю человеком себя считать...
- Мало от человека в тебе осталось. Больше от побитой палкой собаки, не щадил хозяина землянки Рогожин. - Зубы скалишь, но укусить боишься: Ты же офицер, а опустился до помойки. Живешь, как крыса.
Степаныча била нервная дрожь:
- Не дави на психику, майор! Я свое отвоевал...
Они проговорили еще с полчаса. За это время у Дмитрия крепла уверенность - один союзник в этом городе у него уже есть. Пускай дряхлый, измочаленный в застенках старик, но что-то подсказывало Рогожину - Степаныч последнего слова еще не сказал.
- Я скоро приду, - хозяин землянки достал из-под дощатой лежанки царапку. - Сейчас мусор завезут.
Надо рассортировать, - он пытался скрыть неловкость за усмешкой. - Что поделать, приходится добывать хлеб насущный в поте лица. Подождешь меня? Этот вопрос был как рукопожатие, как знак готовности заключить договор. Чаю завари. Жрать, извини, у меня ничего нет, а чай знатный. Подфартило. Нашел короб с истекшим сроком годности. Ничего, только мешковиной воняет! Отставник, чьим домом стала свалка, вышел, не дожидаясь ответа.
Рогожин пользоваться припасами хозяина землянки поостерегся. Он предпочел налить себе граммов пятьдесят коньяка и медленно смаковал янтарный напиток. В топке "буржуйки" потрескивали доски. Искры взлетали вверх и исчезали в жерле коленчатого дымохода...
Дмитрий проснулся от холода. Огонь в "буржуйке" погас, лампу потушил хозяин. Степаныча в землянке не было.
"Что ж так ноги закоченели? - Рогожин пошевелил онемевшими пальцами. В горах меньше мерз.
Старик следующую зиму не перенесет. Околеет или помогут умереть".
Сидение в земляной норе надоело, и Дмитрий по хлипким ступеням поднялся наверх.
Над свалкой гомонила закрывшая полнеба темная птичья туча. Кое-где виднелись костры. Обитатели свалки приступали к приготовлению ужина. Приближалась ночь, и эта местность переходила под правосудие неписаного закона, установленного сильными для слабых, стаей для одиночек, хитрецами для глупцов и слишком доверчивых. Приговор нарушителям выносился моментально и обжалованию не подлежал.
Совершив вечернюю прогулку среди зловонных терриконов, надышавшись испарениями разлагающихся нечистот, Дмитрий наткнулся на живописную группу бомжей у большого костра. Горели автомобильные покрышки. Черный столб дыма упирался в небо.
Разговор у костра велся на повышенных тонах. Отдельно стоявшую четверку, судя по всему, готовились поколотить. Из основной группы поочередно выбегали люди, чтобы влепить затрещину или огреть царапкой по спине этих изгоев.
- "Пушнину" собираешь, а денюжку заныкать от хозяина хочешь! Бля, вас урыть мало! - доносились до Рогожина обрывки гневных фраз.
Обстановка накалялась.
Четверку теснили к костру ударами длинных шестов, причем нападавшие подчинялись единой команде невидимого руководителя. Палки то взлетали, то опускались.
Дмитрий сменил позицию. Он наблюдал из-за костра; пламя перекрывало панораму обзора черно-багровой стеной. Зайдя с другой стороны, Рогожин рассмотрел всех участников сходняка у мусорных отвалов.
Нападавших было ровно вдвое больше. Они вели себя, как стая разбушевавшихся павианов. Выли, подбадривая себя воинственными кличами, подпрыгивали, совершая невообразимые кульбиты, бросали в четверку испуганных людишек все, что попадало под руку.
Руководил ими упитанный мужик в пыжиковой шапке. На нем была дубленка-пропитка, и он имел вид довольного жизнью человека.
Пыжик - такое прозвище присвоил ему Рогожин - ; задом опирался на радиатор серой "восьмерки".
Машина из-за цвета была незаметна в ночном мраке. Стояла она поодаль от костра, словно брезговала беснующимися бомжами, готовящимися линчевать в чем-то провинившихся собратьев.
- Козлищи смердючие.., пеньки.., пеньки обрыганные...
Рогожин подивился богатству русского языка и виртуозности сравнений. Таких эпитетов он не слышал даже в армии, а там, как известно, к языку уставов прилагается набор ругательств, от которых уши в трубочку сворачиваются.
Удары становились все сильнее. Один из несчастных схлопотал царапкой по голове и упал. Его бросился поднимать товарищ.
