- Лекаря у нас сроду не водилось, есть одна знахарка смышлёная, да Арепка никого подпущать к Настасье Микитичне не хочет. Акромя попа.
- Вот ещё паскуда! Я сейчас ей всыплю!
Пробежав по дощатой галерее, Ярослав распахнул двери спальни и увидел на одре свою ненаглядную: та лежала ничком, руки на груди, а дородный священник мазал ей елеем губы и виски.
- Настенька, любимая! Слышишь ли меня? - Князь рванулся к её постели, наклонил лицо к изголовью. - Это я, родная!
Приоткрыв глаза, та смотрела на него с отчуждением.
Но потом узнала.
- Батюшка, мой свет… - прошептала радостно. - Ты приехал! Вот как хорошо!.. Не серчай, что побеспокоили…
- Ай, о чём ты! Только поправляйся скорее.
- С Божьей помощью… Мне теперь, после елеосвящения, стало много легче.
- Слава тебе, господи! Я пойду надену сухое и вернусь к тебе.
- Приходи быстрей.
Обнаружив Арепу в смежной горнице, он едва ли не с кулаками набросился на приспешницу: отчего не пускает знахарку, отчего не лечит сама? Та сидела поникшая, вроде в полусне; отвечала невнятно, сбивчиво; но наследник Владимирки понял главное - силы свои потратила на спасение заболевшей и сейчас жизнь его зазнобы вне опасности.
- Что с ней было-то, говори скорее!
- Было, что и есть…
- Я не разумею.
- Твоего ребёночка носит под сердцем… первый месяц покуда… чувств лишается то и дело… ничего есть не может - всё наружу лезет… видно, сглазил кто… порчу я сняла, Настю заговорила… лучше всякой знахарки…
Осмомысл, счастливый от полученного известия, крепко обнял старую:
- Ты прости, Арепка, что журил тебя понапрасну. Я ж не знал, отчего Настасья недужна!
- Ничего, касатик, не извиняйся. Ты гляди сам не захворай: мокрый весь до нитки. В баньке пропотей да горячего вина выпей. А меня отпусти соснуть. Не в себе я что-то…
- Ну, иди, иди. Бог тебя спаси!
После бани он опять поднялся к подруге. Молодая женщина не спала и смотрела на него с умилением. Ярослав поцеловал её в щёку и почувствовал на губах вкус оливкового масла, сохранившегося после соборования. Произнёс негромко:
- Душенька, голубушка… Мне Арепка открыла тайну…
- Так ты, стал быть, знаешь? - засмущалась она.
- Знаю и спешу успокоить: я невиданно, несказанно счастлив.
- Правда, что ль?
- Правда, правда. Это дорогое и очень желанное для меня дитя…
- …но побочное.
- Но побочное… Отчество моё он носить не сможет. Ну, да что с того? Ведь необязательно быть наследным княжичем. Я его и так обеспечу как законного отпрыска.
- Или, овдовев, женишься на мне… Осмомысл усмехнулся:
- О, такие мысли грешны! Смерти никому не желаю, даже Ольге Юрьевне. И вообще, - иронично добавил он, - я подозреваю, что она переживёт нас обоих!
- Не накличь беды! Через левое плечо трижды сплюнь.
- Ох уж эти твои приметы! - Но повиновался и сплюнул.
2
Янка не ожидала, что отец обрадуется её появлению, и была немало обескуражена. Много раз она представляла, как свершается придуманное ею отмщение: нож под самую рукоятку в животе у Берладника, в крайнем случае - яд в бокале вина; и заранее приготовленные слова: «Ты упрёшь как червь, ибо никогда благородным не был!» Но фантазии рассыпались в прах от приветливых и весёлых слов Ивана, от гостеприимства и того неподдельного удовольствия, что блистало в его глазах при общении с дочерью. Он предстал в совершенно новом свете: не холодным убийцей, не зловещим татем, а неглупым молодцеватым дядечкой с белоснежной улыбкой и красивыми сильными руками. Идеально сидел в седле и за словом в карман не лез. После некоторых раздумий девушка решила с казнью повременить; съездит пока в Берлад и подышит воздухом половецких степей, поживёт, посмотрит, а потом видно будет.
Ростиславов сын объявил своим бродникам, что намерен искать счастья на Дунае. Кто захочет с ним - с радостью возьмёт; для кого Днестр краше и родней - зла держать не станет и отпустит с миром. И, в конце концов, с ним отправились полторы тысячи разбойников, остальные растеклись по южным рубежам Галицкой земли.
По совету Губана, поостереглись заходить во владения хана Чугая - тот держал обиду за невзятый город Ушицу. И поэтому двинулись не на юг, а на запад, к речке Сирету. А поскачешь берегом по её течению вниз - обязательно окажешься рядом с Берладом: ведь река Берлад и впадает в Сирет. Очень даже просто.
Одного не учёл Губан (заодно с Берладником): отношения болгар к беглым русским смердам. Ведь недаром же слово «сброд» одного корня с «бродником»! Не успели люди Ивана отвести душу в первом же попавшемся болгарском селе, поозоровать и поизмываться, как мужчины соседних сел их подкараулили и отделали почём зря. Загоняли в реку и нещадно топили. Ноги унесли человек четыреста. А по мере продвижения к цели шайка продолжала редеть: кто-то погибал в новых стычках с болгарами, кто-то уходил грабить в паре, в тройке, а кого-то убивал сам Берладник за непослушание. И к заветному городу подошли самые упорные и надёжные, около сотни, вместе с ними - Янка.
Несмотря на трудности, девушке понравилась эта жизнь - полная опасностей, рукопашных, скачек, вздыбленных коней и забрызганных кровью сабель; жар костра, обжигающе горячее мясо только что застреленного и зажаренного оленя; удалые песни, подожжённые соломенные крыши болгарских хат… Об убийстве родителя дочка больше не помышляла - он ей очень нравился, и она его почти что любила. Ростиславов же сын просто с ней носился, опекал во всём и держал в обозе во время схваток; но такую сорвиголову-то не больно удержишь - много раз она надувала телохранителей и, вскочив в седло, вламывалась в гущу сражения; получала от отца нагоняй, но гордилась своей отвагой, тем, что не отставала от мужчин-соратников.
А уже в Берладе ожидало Ивана грустное известие: половчанка Тулча, окрещённая Акулиной и обвенчанная с ним в православной церкви, умерла восемь лет назад. Но была жива ханша Карагай - мало постаревшая, всё такая же прямая и строгая; посмотрела на князя-изгоя с укоризной: где ж ты был, дорогой зятёк, отчего не прислушался к предсказаниям моего отца - чародея Чарга? Он, склонив голову, спросил:
- Сможешь ли простить? А она ответила:
- Я простить смогу. Но простит ли Небо?
За её спиной стоял пятнадцатилетний отрок, чем-то неуловимым в лице схожий с Настенькой; общая порода чувствовалась во всех - в Насте, в Карагай, в этом мальчике - тот же профиль, чёрные глаза, матовая смуглая кожа…
- Здравствуй, Ростиславе, - произнёс Берладник и шагнул вперёд. - Хочешь ли обнять блудного отца? Или тоже сердишься?
Наклонив голову почтительно, тот проговорил без какого-либо смятения:
- Мне сердиться не за что. Я тебя судить не могу. Коли странствовал столько времени, стало быть, имел вескую причину. Рад, что ты вернулся. И обняться могу с превеликой радостью.
Ханша не препятствовала этому порыву родственных чувств, только наблюдала со стороны с плохо скрываемым недовольством. Наконец, мужчины наобнимались, разглядели друг друга как следует, и Иван сказал:
- А теперь я представлю вам дочь мою Янку - Иоанну. Я любил её матушку, Людмилу, сидючи в Звенигороде, до побега из Галича, до венчания с Акулиной. И не знал о её рождении. После многих лет, после страшной и безвременной Людмилкиной смерти, мы соединились. И, Бог даст, надолго. Будьте с нею как с равной, привечайте, как я. А коль скоро кто обидит Янку, дело станет иметь со мною.
Девушка заметила гордо:
- До тебя дело не дойдёт, мой любезный тятенька: за себя постоять сумею и обидчики от меня получат весомо!
Все заулыбались, даже Карагай. А Иванов сын, протянув руку единокровной своей сестре, произнёс по-доброму:
- Разреши мне по-братски поцеловать тебя, Янка. Я всегда тужил, что расту один. И поэтому радуюсь вельми твоему обретению.
- Да, и мне неплохо, - подтвердила она. - Я жила взаперти в женском монастыре и внезапно вырвалась на свободу, а к тому же заполучила столько милых родичей! - И, как старшая, с долей снисходительности, щёку подставила, чтобы Ростислав-Чаргобай её чмокнул.
Словом, поселились под одной крышей.
Городишко Берлад чем-то напоминал Василёв: небольшой, в меру грязный, с православным храмом и монастырём, узкими горбатыми улочками и гусями в пруду. Янке он не слишком понравился, и она бы затосковала, если бы не дружба с братом. Чаргобай к ней благоволил, приглашал кататься на лошадях и показывал местные красоты. Между делом говорил откровенно:
- Я в Берладе долго не засижусь. Здесь - медвежий угол, «берлога», дикари, светлой дали не видно.
