Я в свою очередь рассказала о своем детстве — о том, как я делала куколок с мамой, ходила в библиотеку с папой, училась у мамы шитью — и о том, как сделала в штаны в первом классе и запомнила тот стыд на всю жизнь.
Его мать представилась мне в вечных заботах о муже и детях, а отец — молчаливым механиком. Он говорил мало, но над машинами возился вместе с сыновьями, как хирург. Потом Том заговорил о бейсболе и о том, что с пожилыми родителями возникают свои трудности…
— Ты поддерживаешь связь с семьей? — спросила я.
— В известной степени — да. Но наша семья никогда не была особенно сплоченной. Отец умер пару лет назад, мать живет вместе с моим старшим братом, Джоном. Я звоню им, посылаю открытку ко Дню матери, каждые год-два к ним наезжаю. После моих несчастий все стали более нервными. Конечно, они любят меня и мать доверяет мне во всем, она никогда не допускала мысли, что я могу сделать что-то плохое. Но…
И снова я почувствовала холодок. Не знаю, в чем моя вина, я чувствовала себя виноватой.
Потом я узнала, что незадолго до отъезда в армию Том женился и взял жену с собой в Колумбию — там он был замечен после статьи о внутренних беспорядках. Он стал экспертом и ему предложили неплохое место в департаменте общественных учреждений в штате Калифорния. Он должен был беседовать с заключенными, обвиняемыми и давать оценку их состояния.
— Значит, в основном ты общался с людьми, что не в ладах с законом?
— Причем я заранее знал, что далеко не все они виновны в том, что им приписывалось. Некоторые были осуждены на основании ничтожных улик — их адвокаты не выдерживали никакой критики. Некоторые нуждались в медицинском обслуживании, бывали, конечно, и преступники. Я занимался теми, кого направлял мне суд. В тестировании мне не было равных — до тех пор, пока я не потерял осторожность…
Мне не хотелось еще раз выслушивать завязку его истории, меня интересовало другое:
— Но тебе чего-то не хватало?
— Мне не хватало интереса, мне не требовалось напрягать все свои силы. Черт побери, я даже статьи писал.
— Серьезно? А для кого?
— Для денег.
Мне стало смешно:
— Я имею в виду — ты посылал их в журналы?
— Конечно. Я написал несколько статей по психоанализу, о тестировании, писал и для женских журналов. Давал советы, что делать, если поведение мужа кажется жене странным, — как разобраться в этой странности и прочее.
— Какое дело тебе больше всего запомнилось? Конечно, не считая твоей трагедии и того парня, который любил забираться в чужие автомобили.
— Трудно сказать, — ответил он, жуя мясо. Я подлила ему еще вина. — Была одна нимфоманка — забавно, конечно…
— Забавно или соблазнительно?
— В обычном смысле — ничего соблазнительного, уж поверь мне. Я уже признался, что когда-то сам был не очень разборчив в этих делах, но маньяки ко мне не липли. Представь себе двух маньяков, медленно убивающих друг друга. Бр-рр. Забавно было то, что после четырех сеансов открылась новая область, где ее одержимость была не так опасна — она начала без устали рассказывать про свои сексуальные переживания. И мне с трудом удавалось ее останавливать.
— И о чем же вы тогда говорили?
— Она была замужем, имела двоих детей и работала в конторе по торговле недвижимостью. Вокруг нее всегда было достаточно мужчин и у нее не возникало трудностей с поиском подходящего момента. Она показывала клиенту продающийся дом или же помещение для офиса, а потом показывала свои трусики. — Он рассмеялся. — Она смешно рассказывала о своих подвигах. Бывало, она показывала дом, пока хозяин ожидал во дворе, и где-нибудь в ванной или на крышке стиральной машины предполагаемый покупатель совершал с ней быстрый акт. Ей приходилось заниматься этим в примерочной магазина готового платья, в кинотеатре… Представь себе — мне было двадцать шесть лет, я был полон сил — и эта женщина не только посвящала меня во все подробности своих бесконечных совокуплений, но и постоянно пыталась меня завлечь. А я, конечно, должен был сохранять полный нейтралитет и оставаться за своим столом, как ни в чем не бывало. Но я с удовольствием предвкушал каждый ее визит. В конце концов, я все же передал ее другому консультанту — женщине. Но бедняжка быстро перестала к ней ходить. Я часто спрашиваю себя, что с ней стало? Мне было бы горько, если бы она умерла от СПИДа.
— А у тебя остались друзья, с которыми ты поддерживаешь отношения с тех пор?
— Да, кое-кто остался. Но то, что произошло со мной, поразило всех. А потом я надолго исчез.
Он по-прежнему никого не называл по имени — ни друзей, ни коллег по работе, ни преподавателей, ни начальников. Единственное имя, которое я от него услышала, было имя его брата. Обычно же он говорил: «тот парень» или «та женщина». Безымянные, безликие люди без всяких корней.
— Ты отправился в Орегон. И там никто не знал, что тебе пришлось пережить. У тебя могли остаться друзья в Орегоне.
— Там я работал консультантом по частным вопросам. Общался главным образом с попавшими в беду домохозяйками, запутавшимися бизнесменами, алкоголиками и тому подобными личностями.
— Обычная клиентура…
— Нет, ничего обычного в них не было. Взять хотя бы один пример. Представь себе парня, который до сорока лет жил совершенно безоблачной жизнью. Занимал важный пост в крупной корпорации, не знал проблем с деньгами, много путешествовал. Но неожиданно он переменился до неузнаваемости — потерял вкус к жизни, стал страдать необъяснимыми приступами ужаса. Он страшно кричал у меня в кабинете — и не мог объяснить, почему. Разумный, вполне привлекательный человек, неожиданно впавший в глубочайшую депрессию. Наш доктор выписал ему антидепрессант, — продолжал Том. — Ему назначили лечение. Постепенно я обнаружил, что он не может вспомнить довольно значительный отрезок своих детских лет. Он был чем-то совершенно подавлен. В кругу семьи — вместе с женой и двумя отроками — он еще как-то держался, но у меня в кабинете полностью терял власть над собой. Я хотел немедленно отправить его в лечебницу.
В конце концов мы узнали, что у него был когда-то младший брат — умственно и физически неполноценный. Он отнимал у родителей все их время, и в результате, когда он умер, они тоже оказались уничтоженными — по крайней мере, морально. Наш клиент не получал от них ничего и, мысленно возвращаясь в те годы, он верил, что это он убил своего брата, чтобы вернуть родителей.
— А на самом деле все было не так?
— Его брат умер в больнице, и на этот счет имеются все необходимые документы. А родители не могли пережить эту потерю и не оказывали никакой поддержки сыну, который был жив. Их поведение говорило о том, что в доме он остается весьма нежелательным гостем. Но несмотря на то, что мой клиент был изгоем в семье, он до последнего заботился о своем брате, любил его, навещал в больнице. Но потом в его уме возник замысел в котором он убивал брата, и хотя позже он избавился от этой иллюзии, обрел спокойствие, в результате вымысел все же взял верх над разумом. То, что с ним произошло, непрофессионал мог бы назвать нервным расстройством.
