Пока корабль чинили и нагружали провиантом, моряков поселили в богатых покоях на суше. Через несколько недель отдыха они отправились в путешествие по Новой Атлантиде, только должны были держаться подальше от жителей городов.
Новая Атлантида – страна, где гильдии и церкви, земледельцы и торговцы живут в мире. В ее холмах темнеют пещеры и шахты. Ученых на веревке спускают вниз, и там они занимаются всякого рода сгущением, замораживанием и сохранением тел. Отшельники сидят в тех же пещерах без свечей. На вершинах холмов стоят каменные башни, предназначенные для наблюдения за метеорами, молниями, ветром, снегом и градом.
Жители Новой Атлантиды изучают природу и подражают ей. Они создали летающие машины, скользящие с вершин холмов, и «суда и лодки для плавания под водой и такие, которые выдерживают бурю».
В городах имеются учреждения, напоминающие современные исследовательские институты. Там изобретен гироскоп, вроде того, который значительно позже использовался на атомных подводных лодках, и «сложные механизмы, часовые и иные, а также приборы, основанные на вечном движении», и все они «удивительны по равномерности и точности». Изобретатели, ученые и таинственные «торговцы светом» живут в городах. Лучшие из них увековечиваются в галерее статуй, «иногда из меди, из мрамора и яшмы, из кедрового или другого ценного дерева, позолоченного и изукрашенного, из железа, из серебра, а иногда и из золота».
Если ему бывало тяжело, он частенько представлял себя в прохладной галерее изобретателей в Новой Атлантиде. Она была слишком далека от лагеря джихадистов начала двадцать первого века, но все же была совсем рядом – в его разуме. Как города джиннов были рядом в разуме мусульман. А вот подводный мир Дэнни все равно оставался далеко. Галерея была выстроена из лучшего кирпича – красного, венецианского, свет падал из высоких окон совсем иначе, чем в мечети, которую часто посещал Юсуф аль-Афгани.
Если бы он мог остаться в этом зале, его нашли бы жители Новой Атлантиды и вылечили. Его здоровье бы восстановилось, и ему показали бы разные диковины. Например, заводного голубя, который улетал бы на другой конец луга и возвращался, взмахивая деревянными крыльями, все медленнее и ниже, уставая, пока не замирал бы наконец в его руке.
* * *
Ему все было ясно. Религия не проживет и дня, если войдет в конфликт с выживанием вида. Мораль сдвинется от «хорошего» к «необходимому». Ислам и Евангельская церковь падут так же быстро, как Римско-католическая церковь в Квебеке в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом. Чем испугает нас Страшный суд после фашистского правления будущего? Он верил, что новые культы, предусматривающие ампутацию конечностей и мозгов, поглотят мистическую составляющую с ангелами, демонами, чудесами и мифами творения. Религия сведется к самым разумным элементам.
С политической точки зрения, джихад выдыхается со своими аргументами, методами, отвлекающими маневрами и появлением агитаторов среди других агитаторов. Как в дни агонии анархизма.
В теннисе будущее определяет прошлое: финальное положение ракетки определяет движение мяча. Все зависит от завершения. А в современной политике нет завершения. Это очевидно по неспособности политиков справиться с глобальным потеплением и болтовне философов о потерянном поколении.
Тысячи нелегальных мигрантов, которые путешествуют морем, превратятся в миллионы. Когда суденышки и плоты повернут назад или утонут, что обязательно случится, то же случится и с авторитаризмом. Начнутся расовые беспорядки. Стены, которые уже строят, станут выше и сомкнутся в лабиринт. И он – один из тех, кто кладет кирпичи. Он заметил это в британских посольствах в Африке: по новому закону африканец, желающий получить визу для въезда в Соединенное Королевство, может встретиться только с мелким чиновником из местных, но никогда – с британским консульским работником.
Конечно, ничто из этого не подтверждало идеи Дэнни о перезагрузке человечества, в ходе которой исчезнет всякое генетическое разнообразие.
* * *
Один из признаков морских созданий – их постоянное движение. Ни горе, ни что-либо еще не способно их остановить. Тунец, помеченный на Мартинике, был выловлен пятьдесят дней спустя в Бросундете, Норвегия, рядом с рыбачьим городком Олесунн.
Клюворылы ныряют, прикасаются к сердцу моря и всплывают снова. Вырываются подышать на свет и снова уходят в глубину. Это похоже на Вознесение. Христос поднимался из ада по всем видимым небесам на самый верх, к Богу.
Латинский термин для Вознесения – ascencio, он предполагает, что Христос оторвался от земли собственным усилием, оставив на камне следы ног.
* * *
Она взяла с собой карманный калькулятор, цифровой фотоаппарат, блокнот, мягкий карандаш, термос кофе и упакованный ланч из хлеба, сыра и салями, купленный в супермаркете в Исландии. Том выдал ей сборник музыки, чтобы поставить на борту.
Стояло ясное утро, море оставалось спокойным. Штурман влез первым, потом второй ученый, потом уже она. Двое мужчин, одна женщина. Она надела те же кроссовки, в которых бегала по дорожке. Поднялась по трапику и спустилась в люк.
Глубоководный аппарат представляет собой никелевый шар с толстыми стенками. Необходимость декомпрессии отсутствует: внутри поддерживается постоянное давление в одну атмосферу. Стены покрыты датчиками и переключателями. Имеется три смотровых окна и три мягких скамейки. Пахнет отбеливателем и немного болезнью. Коврик под ногами очень тонкий, коричневый и лоснящийся: такие обычно встречаются у входа в тюрьму или военное учреждение. Она натянула лыжную шапочку. Люк закрыли и загерметизировали.
«Нотиль» лебедкой спустили с борта и опустили в Гренландское море. Треск цепей, финальная проверка – и погружение. Цвета менялись, как меняется цвет неба для ракеты, запущенной в космос, хоть и при другой плотности всего: темно-синий, чернильный, черный. Она разглядела гольца, морскую звезду и стайку мелких креветок. Аппарат начал дышать. Кислород загонялся внутрь, а диоксид углерода, который они выдыхали, очищался литий-гидроксидным фильтром. Самое большое окно предназначалось для штурмана. Ее окно было размером с экран ноутбука. Она прижалась лицом к толстой кварцевой панели. Ей хотелось почувствовать, как дрожит вода снаружи. Она почти ничего не видела – лучше уж было ориентироваться по камерам. Но все-таки ей было очень важно смотреть своими собственными глазами. Она смотрела в темноту, а темнота смотрела на нее.
Атомные подводные лодки не имеют окон и пробираются по воде не рискуя всплывать. Только слушают, сами не издавая звуков. А глубоководный аппарат – наоборот. Он создан, чтобы смотреть. Именно с борта «Нотиля» люди осматривали корпус «Титаника».
– Дэнни, включи музыку, – попросил немец Петер.
– Это же дрянь от Тома, – возразила она.
– Нам придется провести вместе весь день, – заметил штурман, которого звали Этьен. Пришлось поставить подборку Тома. В первой песне бесконечно повторялась строчка «Я путешествовал по свету и семи морям».
Этьен запустил бортовой движитель. Они погружались все ниже и ниже. Вода смыкалась над головой. Шестьсот семь метров… шестьсот тридцать четыре… вышли из мезопелагического слоя… вошли в батипелагический. Когда-то юрисдикция государства распространялась на глубину в пять фатомов, до корабельного киля, до якоря. Поле Энки лежало на глубине три тысячи сто тридцать три метра – тысяча семьсот сорок один фатом.
Шар был слишком мал, чтобы встать. Через час у нее затекли ноги. Она стерла скопившуюся от дыхания влагу с окна и выглянула наружу. Оставался еще час спуска.
– Этьен, не могли бы вы выключить свет? – попросил Петер.
– Весь?
– Да, пожалуйста.
Все человеческое исчезло, осталась только подсветка выключателей и тревожной кнопки. Вода ожила, засветились биолюминесцентные рыбы и угри. Сальпа и медузы закружились в почти дискотечных огнях, когда «Нотиль» их задел. Здесь, внизу, все переговаривалось с помощью света: это самая распространенная форма коммуникации на планете. У самых слабых рыб самые яркие фонарики. На одной рыбе была целая кольчуга из серебряных цепочек, отражающих свет. Еще один способ защиты – прозрачность. То есть испускание красного света, чтобы казаться черным и стать невидимым. Или можно наполнить желудок чернилами и исчезнуть таким образом, как будто проглотив магическое кольцо.
На этой глубине они двигались медленнее. Как в песне Рэя Чарльза, которая как раз играла. Вот и мы, она снова в городе…
– Это ты, Дэнни, – сказал Петер.
– Тебе виднее.
Темнота была такой непроглядной, что она вспомнила о летних сумерках в Лондоне.
