— У человечества должна быть мечта, — задумчиво сказала Надежда Солнцева, словно бы никому не адресуя свои слова. — Мечта о звездах — это красиво…
Как ни странно, ее далекая от логики реплика отчего-то подействовала на собравшихся куда сильнее, чем напористые построения Антона и невнятные контрдоказательства Игоря.
— Любая мечта или исполняется, или с ней приходится расстаться, — парировал Королев, но прежней уверенности в его словах уже не слышалось.
— А как же братья по разуму? — спросила Барби. — Может быть, чтобы с ними встретиться, никаких миллиардов не жалко… Может, они нам такое покажут, такое…
Что именно смогут нам показать далекие галактические родственники, Барби не придумала, закончила фразу обворожительной улыбкой — такой, что всем стало понятно: покажут, еще как покажут…
— Не знаю, стоит ли многого ждать от такой встречи, — ответил Антон. — До сих пор все подобные рандеву заканчивались крайне печально.
— Тарелочки? — уточнил Стас. — Зеленые человечки? Фи… Ерунда всё это. Не верю.
— Да нет, при чем тут тарелочки… — поморщился Антон. — Я и сам в них не верю. На Земле тоже ведь была не единственная разумная раса. Просто нам когда-то нарисовали в учебнике эволюционную цепочку приматов по Дарвину: австралопитек — питекантроп — неандерталец — кроманьонец — хомо сапиенс… Нарисовали и чересчур упростили для наглядности, до сих пор бытует убеждение, что одна раса разумных приматов тихо-мирно происходила от другой, что мы — это распрямившиеся питекантропы или научившиеся бриться и пользоваться компьютером неандертальцы. На самом деле эти расы существовали параллельно — и резались не на жизнь, а на смерть за право остаться на Земле в гордом одиночестве. Последних кроманьонцев истребили уже в исторические времена — крестоносцы де Бетанкура, на Канарах. Последние неандертальцы если и в самом деле скрываются в глухих лесах и горах, то ведь ищут и ловят их не для того, чтобы пожать руку родственникам по разуму, — в лучшем случае в зоопарк, в худшем — чучело в зоомузей. А ведь ближайшая родня, можно сказать… Нет, сдается мне, что агрессивным потомкам обезьян не стоит соваться в дальний космос, к братьям по разуму.
— Питекантропы, хе-хе…. — хохотнул Стас. — Вспомнила бабушка… Когда это было-то? Сейчас всё по-другому, да и люди другие. Найдем уж общий язык с зелеными человечками, столкуемся.
— Не верится… — усомнилась Марианна. — Даже сейчас, если кто-то по-своему жить решил, иначе, нет нам покоя — лезем, учим: так надо, так правильно; а если не слушают — бомбами и ракетами вразумляем…
Игорь к тому времени несколько взял себя в руки: да какого же дьявола он вообразил, что Катя — убийца?! Ну молчит, мало ли причин тому может быть, не в настроении сегодня девушка… И он вступил в разговор, вспомнив довод, самому казавшийся неопровержимым:
— Антон, наше Солнце не вечно. Через несколько миллиардов лет вспыхнет, превратившись в сверхновую. Расселиться по галактике — единственный шанс человечества пережить этот катаклизм.
— А стоит ли?
— Что «стоит ли»? — не понял Игорь.
— Стоит ли выживать? Стоит ли существовать вечно? Каждый человек привыкает к мысли, что рано или поздно умрет. Через двести лет не останется никого из ныне живущих — то есть человечества в его нынешнем виде не будет. Нас эта мысль не шокирует, мы знаем, что всё, что когда-то начиналось, обречено закончиться, уйти… Уйдет и род людской в свой срок. И срок этот, думаю, куда короче твоих миллиардов. Так что вспышка Солнца нам не грозит.
В кают-компании повисла тяжелая тишина. Возражений ни у кого не нашлось. Но Игорь думал сейчас не о грядущем уходе человечества с исторической сцены. О другом, о словах Антона: «через двести лет не останется никого из ныне живущих». Если руководствоваться таким постулатом: «все когда-то умрут», — то жизнь одного человека имеет не слишком большую цену. Все когда-то умрут — и какая разница, чуть раньше или чуть позже умрет отдельно взятый человек. Например, Настя Чистова.
— Мне кажется, — нарушил общее молчание Орлов, — что у землян все-таки есть шанс. Шанс оставить свой след «на пыльных тропинках далеких планет». Только, боюсь, это не будет след ноги человека.
— А кто же его оставит? Кибернетическая, машинная цивилизация, сменившая человечество? — спросил Антон с явным скепсисом. — Или люди-киборги, наполовину состоящие из чипов-имплантатов?
— Не киборги… На Земле есть ветвь на эволюционном дереве, прямо-таки предназначенная для космоса.
— Какая?
— Насекомые.
Барби захихикала. С трудом, сквозь смех, произнесла:
— Представляю, хи-хи, приземляется тарелочка — ма-а-а-аленькая, хи-хи, такая, а из нее — хи-хи, тараканы. А мы их — дихлофосом, дихлофосом…
Многие в кают-компании заулыбались, но Орлов ответил совершенно серьезно:
— Зря иронизируешь. Тот же таракан при перегрузке в восемь «же» вполне бодро разгуливает по полу, а ты лежишь пластом, ни рукой не шевельнуть, ни ногой. И к перепадам давления, и к изменениям состава атмосферы насекомые гораздо менее чувствительны, чем люди. Излучений не боятся, — там, где человек быстренько загнется от лейкемии, тараканы живут и размножаются. Да и наружный скелет — гораздо более совершенен и функционален, чем внутренний. У нас кости только опора — а для защиты своего мягкого, ранимого тела приходится натягивать на себя кучу разных вещей, начиная от плавок и заканчивая космическим скафандром. У таракана свой хитиновый скафандр всегда при себе.
Говорил он с серьезным лицом, так что Игорь не понимал: взаправду всё или же непонятный ход в хитрой психологической игре? Может, убийца сейчас по-особому мыслит, и отреагирует на абсурдную теорию тоже по-особому, как-нибудь выдаст себя… На всякий случай Игорь не дал угаснуть тараканьей теме, подбросил довольно-таки ехидную реплику:
— Чтобы в космос летать, одного скафандра маловато! Даже хитинового… Космический корабль нужен, или, на худой конец, — мозги, чтобы его когда-то придумать и построить.
— С мозгами у насекомых проблема, — легко согласился Орлов. — У нынешних, по крайней мере, — обмельчали, выродились, в крохотном тельце просто места нет для развитого мозга… Гигантских насекомых прикончил тот же катаклизм, что и динозавров, а сейчас эволюция застопорилась, топчется на месте.
— Эх, жалость, не полетят навозные жуки к Альдебарану… — с притворным сожалением вздохнул Стас.
— Шанс у них есть, — сказал Константин; и по-прежнему не понять, в шутку или всерьез. — Читал я одну книжицу, там всерьез доказывалось, что предназначение у хомо сапиенсов одно-единственное: создать условия для нового витка эволюции. Извлечь из земных глубин радиоактивные изотопы, существенно повысить радиоактивный фон; сжечь нефть и газ, в разы увеличив содержание це-о-два в атмосфере. И эволюция снова рванет вперед: строительного материала — углерода — избыток, геном активно мутирует от излучения… Вновь встанут травы до неба, а между ними муравьи в человеческий рост шнырять будут.
— А как же мы? — спросила Марианна.
— Нас не станет, — ответил ей Антон с ласковой издевкой. — Мы в такой атмосфере и при таком излучении жить не сможем. Сделаем свое дело и уйдем. Не к звездам — навсегда, насовсем.
— Глупая теория, — надула Барби свои ярко накрашенные губки. — Придурок какой-то выдумал, а вы ерунду повторяете…
Дурочка с кукольным личиком на сей раз права, подумал Игорь. Теория дурная, но не зря же Орлов ее изложил? И Антон тут как тут, вновь вылез со своим мизантропическим настроем… Неужели действительно он?
Глава четвертая. И снится нам не рокот космодрома…
Поразмыслив, Знайка понял, что эти стены могли быть сделаны лишь какими-то разумными существами, и, когда вернулся из своего путешествия, опубликовал книжку, в которой писал, что когда-то давно на Луне жили разумные существа, так называемые лунные коротышки, или лунатики.
Н. Носов, «Незнайка на Луне»Внеземелье, ДОС «Немезида-17», каюта Звездного, условная ночь
Проснулся Игорь от звука, природу которого не понял. Открыл глаза с чувством: что-то не так, прозвучало то, что никак не должно было прозвучать, — но что именно, непонятно.
Полежал, вглядываясь в темноту, напряженно прислушиваясь. Звук не повторился. Игорь решил было, что все ему приснилось, — и тут ЭТО прозвучало снова.
Трудно было определить, что служит источником негромкого, но какого-то всепроникающего шума, — казалось, что металлический лязг издает вся многотонная громадина «Немезиды».
Поломка?! Где? Он пытался представить, какой из бесчисленных агрегатов и механизмов при неисправности зазвучит подобным образом, — и не смог.
