к шпионской деятельности. Но главное, в карманах санитара, кроме солдатских бумаг, был обнаружен крохотный "Браунинг Ml906" без двух патронов в обойме, калибр которых точно соответствовал калибру пуль, убивших Волчанова, — 7,65. Именно его он пытался достать из кармана, но сделать это ему не позволил ротмистр Листок! Повторные же допросы санитара Хмельнова и обоих дневальных уже не оставляли сомнений: убийцей Волчанова и, вероятно, ополченца Асманова являлся Дидлов — шпион германской или турецкой разведки.
И все же, после сопоставления всех фактов, стали возникать вопросы, ответы на которые уже не находились. Прежде всего по убийству Волчанова. Как рядовой санитар сумел боевого, находящегося при исполнении капитана выманить в госпиталь и увести, как барана, в лес? Значит, Волчанова он знал и даже мог безгранично влиять на него! Тогда кто сам Волчанов — случайная жертва или сотрудник иноземной разведки, раскрывший себя убийством армянина-перебежчика и убранный своими же хозяевами? В конце концов, у него нашли кучу купюр и ампулы с ядом; причем ядом, идентичным тому, каким отравил себя Дидлов! Однако Волчанов не мог быть отравителем перебежчика, поскольку в канцелярии, где произошло убийство, капитана не было и в помине! Тогда зачем было его убивать? Сманили и убрали, чтобы тень пала на офицера с сомнительной репутацией картежника? Тогда кто сманил? Дидлов? Или Наталья Берт, с которой Волчанов был хорошо знаком? Но у неё, похоже, было что-то вроде алиби. Во всяком случае, по мнению штабс-ротмистра Драча, причастность девицы к исчезновению Волчанова была маловероятна, ибо на основании показаний ее самой, а также ближайших ее подруг — сестер милосердия Марии Евдокимовой и Дарьи Гришко — девушка питала к капитану более чем дружеские чувства. И что особенно поразило Листка — по словам штаб-ротмистра, Берт в последний раз встречалась с капитаном неделю назад и, судя по всему, искренне страдала от мысли, что тот избегал ее по причине навязчивого преследования сотника Оржанского. К слову сказать, из тех же показаний следовало, что с убитым санитаром Асмановым она знакома не была и, значит, к его убийству отношения также не имела.
Не меньше вопросов возникало и по Дидлову, его причастности к убийству ратника ополчения Асманова. Убит тот был из громоздкого "люггера", но подобного оружия среди вещей Дидлова обнаружено не было. Да и немудрено: подобный пистолет простому санитару схоронить в госпитале трудно, а еще труднее скрытно вынести его и так же незаметно занести! Значит, либо Дидлов прятал "парабеллум" вне госпиталя, либо передал сообщнику, либо стрелял вообще не он… И тогда был еще кто-то, а это уже не шутки! Это уже шпионская сеть!
В пользу этого соображения свидетельствовал и чин Дидлова. Он прибыл около двух месяцев назад из Тифлиса в составе группы санитаров-ополченцев и сестер милосердия, набранных специально для сарыкамышского хирургического госпиталя. И хотя по санитару был сделан срочный запрос в Тифлисское ГЖУ, но и без того было ясно, что это не "офицер с "Анной"", каким должен был оказаться агент, исходя из сведений перебежчика. Трудно было представить, что столь безумная миссия, как изменение исхода целой войны, была возложена на агента, носящего самый незначительный чин ратника государственного ополчения!
К третьему часу утра стало понятно, что смерть санитара больше поставила вопросов, нежели приблизила к разоблачению шпиона. И только одно представлялось более или менее очевидным — санитар принадлежал к действующей в Сарыкамыше агентурной сети, но играл в ней какую-то до конца непонятную второстепенную роль. А значит, главный враг оставался неизвестным, и со смертью Волчанова и Дидлова все нити, ведущие к нему, были напрочь оборваны!
А потом был звонок со штаба: в Сарыкамыш прибывает шеф жандармов, генерал Свиты Его Величества, генерал-майор Джунковский. Жандармам и начальнику контрразведывательного отделения штаба армии надлежало собраться в канцелярии начальника гарнизона.
— Что будем докладывать, Константин Иванович? — невесело спросил Авилов штабс-ротмистра.
Тот задумчиво провел рукой по лысине.
— Что ж остается… Как есть, так и доложим! В нашем деле бывает всякое. Сгноить, может, и сгноят, так не расстреляют же!
Контрразведчик тяжело вздохнул.
— Закругляемся, господа… Алексей Николаевич, оставайтесь у себя в "конторе". Можете понадобиться!
С тем и разошлись. Жандарм и Авилов направились в сторону штаба, соседствующего в паре десятков метров от внешнего ограждения госпиталя; Листка же верный Яшка повез в "контору".
Уже трясясь в двуколке, Алексей Николаевич вдруг почувствовал усталость. Усталость такую, что трудно было думать, ибо любая мысль приносила, казалось, физическую боль. Тупо глядел он на черное небо, нависавшее над головой Яшки, не замечая россыпей мерцающих звезд, от мороза двуколка покрывалась шершавым налетом инея, но он не ощущал холода… До его ушей доносился хруст приминающегося под колесами снега, заглушающий бормотание Яшки — дурацкой привычки вестового разговаривать не то самим с собою, не то с Сивухой, пегой лошадкой, — но ни один звук не достигал его сознания… Он был опустошен. Только оглушенное чувство чего-то невыполненного, безрезультатного, бесплодного…
Единственный, кто мог вывести их на сарыкамышского агента, был санитар… А теперь его нет. Как и капитана Волчанова… Но главный агент остался — истинный, матерый. В этом Листок теперь был убежден. Ибо ни Волчанов, если он вообще имел какое-нибудь отношение в шпионажу, ни Дидлов — рядовой санитар — на роль истинного агента не тянули. Главного агента свои же не убивают, как Волчанова, и главный не стал бы мараться покойницкой, как Дидлов… К тому же Дидлов не "агент с "Анной"". И оба мертвы… и, значит, все надо начинать сначала, с "нуля"… А времени — один-два дня… И с чего начинать? Только и остается, что со "Святой Анны"…
По приезду в "контору" Листок велел Яшке вести лошадь на конюшню подвижного санитарного отряда, где они держали двуколку, Рослякову — завести дела по Волчанову и Дидлову, скинул ему протоколы с изъятыми вещами санитара и приказал нести водки.
Первый же выпитый стакан несколько отогнал апатию. Алексей Николаевич снял ремень, расстегнул гимнастерку; развернув стул, вытянул ноги на притянутую табуретку и, сев поудобней, замер.
И вновь мысли вернулись к прерванным размышлениям — с чего начать? Вероятно, с самого начала — с перебежчика… С его "агента с "Анной""…
Листок достал папиросу из брошенного на стол портсигара, помял ее между пальцами и, сунув в рот, чиркнул спичкой.
Допустим, агент тот, кто имеет орден "Святой Анны"… и, так или иначе, связан с канцелярией сто пятьдесят шестого полка — до или в момент отравления армянина… Однако, "Взвейтесь, соколы, орлами!" — таких, собственно, кот наплакал… Один Лавренюк и есть — генерального
