в покойницкой…
— И что ж стряслось с ним? — в одно мгновение став серьезным, спросил Листок.
— Так убили его, гады… прямо на Торговой, говорят… Уж не по его ли вы душу? Тогда… может, в сторожку войдете, господин… ротмистр? Там у меня топлено.
Листок нарочито дыхнул в сторону паром.
— Пожалуй, что и войдем. Разговор долгий, а здесь и окочуриться не трудно.
Поручик кашлянул и со слабой надеждой в голосе попросил:
— Тогда я пойду?
Листок про себя ухмыльнулся.
— Что ж, спасибо за помощь! С этой канальей, полагаю, вы еще успеете наговориться…
"Сторожка" — то бишь комната санитаров — действительно была натоплена до духоты. Крохотная, с окошком напротив дверей; под оконцем видавшая виды тумбочка, используемая одновременно как единственный стол; по обеим ее сторонам две койки; у дверей печурка, пышущая жаром…
"А пойло успел припрятать… — подумал Листок, осмотревшись. — В тумбочку запихнул, урод!"
— Садитесь… сюда, Вашсокбродь, на койку прямо! — пригласил хозяин коморки. — Это моя… не Иваныча. Так что не беспокойтесь…
Листок расстегнул верхние пуговицы шинели и, проскрипев пружинами, сел.
— Садись! — скомандовал он.
Верзила кивнул и, плюхнувшись на койку покойника, промял ее чуть ли не до пола. Листок некоторое время смотрел на показавшиеся снизу натянутые пружины, словно ожидая, что они непременно лопнут, но они не лопнули, и он поднял глаза.
— Так, говоришь, убили товарища?
— А то… как же, если дырка во лбу… — промямлил санитар. — Говорил я — не лезь с этим покойником, накличешь беду… на голову! Боже, и как же я его уговаривал… господин ротмистр, не поверите! Так вот и вышло…
— С каким покойником? — насторожился ротмистр.
— Была здесь… вчерась история…
Внезапно санитар словно протрезвел:
— Только, господин ротмистр… Ваше Высокоблагородие, вы уж заступитесь, Христом-богом прошу! Выпил… конечно… Но с горя! Скрывать мне нечего… вины на мне нет, только заступитесь… все расскажу — вот вам крест!
Детина быстро и мелко перекрестился.
— От тебя будет зависеть, — медленно произнес Листок, удивленный столь быстрой переменой. — Насколько будешь искренен… Так что за история-то?
Хмельнов уныло вздохнул.
— С того все началось, Вашсокбродь… что табачок у нас с Иванычем закончился. Вот он и пошел… за табачком. Нельзя, конечно, без спросу… Только это на лавочную улицу — туда и обратно. А работы у нас не каждый день пока, сами понимаете. Только ушел он — и нет, да нет… Сказывал потом, сотник задержал — искать кого-то посылал…
— Сотник? Какой сотник?
— А бог его знает! Того не сказывал.
— А за кем посылал?
Санитар задумался.
— Виноват, Вашсокбродь, запамятовал… Вспомню — скажу.
— И во сколько это было?
— Да, часов в два или три, поди… Или четыре… Помню только… после харча обеденного. Так вот, жду я его, жду… а товарища мово все нет и нет. А тут стук в дверь — санитар заходит… новенький, значит. Я его и видал-то раза три…
— Как фамилия? — перебил Листок.
— Бог его знает! Не то Дятлов, не то Дидигов… Знаю только, что Романом кличут… Вот, значит, он заходит… и говорит — раздобыл, мол, самогону… бутылку, а выпить не с кем и негде. Давайте, говорит, на троих сообразим по-быстрому. Я и говорю… нет третьего, скоро будет. А он мне — и ему останется, чего ждать! Времени у меня, мол, нет, спохватиться могут…
— И ты, конечно, согласился…
— Не удержался, Вашсокбродь… есть грех. Вот только выпил я стаканчик, и, поверите ли — никогда такого не было… Тут же свалился! Не то самогон больно крепок был… А может, с того, что не пил давно — организм ослаб…
Хмельнов замолчал было, переживая свой позор, но ротмистр не дал ему забыться:
— Со своим организмом ты сам разберешься, дурак! Ты скажи, что потом было?
Санитар тяжело вздохнул:
— А что потом — не знаю. Заснул я… вот на этой самой койке, где вы сейчас… Сколько времени прошло — не помню. Только разбудил меня Иваныч… А я ничего и понять не могу: собутыльника мово нет, и бутылки нет — допили, получается… И голова… что ваш чугун! А Иваныч и спрашивает — покойника прикатили, что ли? Нет, говорю, ничего такого не было. А пошто, говорит… в книге запись стоит? И тычет мне книгу покойницкую… Гляжу — точно… есть запись: "Рядовой первого батальона… семьдесят седьмого Тенгинского полка… Иванушкин Петр Петрович, скончался двадцать пятого ноября… четырнадцатого года". Умирать буду, а этого Иванушкина… не забуду!
Санитар вдруг смолк.
— Ну? Чего молчишь? — выждав, напомнил о себе Листок.
— Вашсокбродь… Вы уж простите, невмоготу что-то… Дозвольте еще глоток?
"Ну уж дудки! — решил про себя Листок. — Развезет — начнет плести черти что!"
И вслух пригрозил:
— Под арест захотел, к дежурному офицеру? Не дозволяю! Говори скорее, мне с тобою рассиживаться некогда!
Детина вытер со лба пот.
— А что… говорить-то?
— Черт бы тебя побрал! — выругался в сердцах Листок. — Да что дальше было с покойником?
— Ах, да… Ну, кинулись мы в мертвецкую… И точно — лежит Иванушкин… покойник! Только Иваныч мне заявляет — нет, говорит, это не Иванушкин — другой. Спрашивает — кто притащил? А я и понятия не имею…
И тут произошло неожиданное — Хмельнов сник и, с невыразимой тоской глядя на жандарма, простонал:
— Господин ротмистр, что теперь будет со мною? Расстрел?
Листок опешил.
— Расстрел? Натворил что ли чего?
— Это мне Иваныч расстрелом грозил… Схватил за грудки да как заорет — если все выйдет, как я думаю, не миновать тебе расстрела!
Листок даже заскрипел пружинами койки.
— Что подтвердится?
— Не знаю… — испуганно прошептал детина. — Того не сказывал… Только я говорю ему — не губи душу! Завтра закопают… а земля все скроет, всё одно мертвец! Коль принесли по ошибке, то не моя в том вина, оставь все, как есть…
— И… что он?
— Он только и сказал — "расстрел"! И ушел.
— Куда? К начальству?
— Нет… К земляку своему… Тот вестовым у капитана какого-то…
Листку стало жарко. Он торопливо расстегнул остальные пуговицы шинели и, не снимая ремня, раскинул полы в стороны.
— Что потом?
— Когда вернулся… Иваныч — не знаю. Я, признаться, опять на грудь принял… Сами понимаете, такая загвоздка случилась! Да и голова гудела, точно колокол…
Хмельнов вновь смахнул пот со лба.
— А самым этим утром он вновь ушел куда-то. Проснулся — а его уж нет. И теперь, получается… навсегда! Даже не попрощались… Господин ротмистр, может, дозволите?
— Труп Иванушкина закопали? — не обращая внимания на мольбу санитара, спросил Листок.
— Нет еще, — поникшим голосом произнес тот. — Завтра должны… Вот и гробы на
