Истязание длится и длится, медлительно, тяжко и неумолимо.
Вот за дверью слышится какой-то шум, голоса. Отдыхавшие на стульях сменщики вскакивают со своих мест. Дверь отворяется, — в комнату входят три человека в хороших костюмах и с лицами серьезными, как у животных. Они бросают беглый взгляд на окровавленного распятого Максима, осматриваются.
— Сейчас хозяйка будет, — отпускает, как приказ, один из них.
Тут же люди разворачиваются и уходят, а инквизиторы утраивают свое усердие.
А вскоре появляется и Роза Цинципердт, — она въезжает на черной инвалидной коляске, мрачно поблескивающей никелированными деталями, в сопровождении тех же трех серьезных господ и маленького рыжего человечка неопределенного возраста с кожаным кейсом в руке.
— Роза Бенционовна, — пытается заглянуть в ее большое лицо рыжий человечек, — Роза Бенционовна, послушайте меня, вам пока еще нельзя наблюдать такие волнительные сцены… Вам показан постельный режим…
— Слушай, заткнешься ты или нет? — наконец замечает его хозяйка. — Я сама знаю, что мне показано, а, что — нет. Положительные эмоции еще никому не были вредны. Что вы тут у меня на пути стулья расставили, — бурчит она, пытаясь проехать поближе к Максиму.
Тотчас вжавшиеся в стенку живорезы срываются с места, — и стулья исчезают.
Роза подбирается к злосчастному Максиму почти вплотную.
— Так что ж ты меня утопить-то хотел? — слегка раздвигает она жир лица в улыбку. — За что, зайка? За то, что я тебя кормила высококачественными продуктами? Помнишь, как ты любил разварного молочного поросенка под хреном. А теперь сам ты оказался поросенком, и — хрен тебе. А как любил ты сорочки от «Кристиан Диор»… Впрочем, что это я все в прошедшем времени? Ты пока еще здесь. Выглядишь, правда, похуже прежнего. Но это… Что-то я и вправду немного разволновалась…
— Вот видите, Роза Бенционовна, — подскакивает к ней рыжий лекарь, — я же говорил, вам необходимо лечь в постель.
— С тобой?
— Роза Бенционовна, сейчас не до шуток. Нужно лечь, положить грелку…
— Я ведь тоже долго не шучу, — меняет тон всевластная Роза. — И, раз уж я плачу тебе за то, чтобы ты приглядывал за моим здоровьем, то пора бы запомнить: если я говорю, что разволновалась — значит, нужно быстро принести мне что-нибудь перекусить.
— Так ведь…
— Очень быстро!
Без лишних слов рыжий человечек тут же ретируется.
— Ну, а теперь, Симочка, давай поговорим о том, кто же эти дурные люди, которые надоумили тебя так паскудно поступить. Ты всегда был таким нежным и кротким мальчуганом… Мася, ты меня хорошо слышишь?
Максим молчалив. Он безвольно висит на стене, уронив разбитую голову на грудь, и только помятые его бока время от времени вздымаются.
— Мальчики, — зовет своих работников Роза, — он очень устал, его нужно освежить. Сделайте ему упражнение номер шесть.
Видно, не в первый раз слыша об «упражнении номер шесть», мальчики уверенно направляются к Максиму, отстегивают его от крюков в стене, — они едва успевают поймать рухнувшее тело, — заламывают ему руки за спину, скрепляют их наручниками, и вот уже пристегивают к карабину, которым заканчивается тонкий металлический трос, свисающий с потолка. Оказывается, если приглядеться, в этой комнате можно обнаружить немало подобных приспособлений.
— Ну-ка, мальчики, вздерните-ка его немного, — командует Роза.
Ее приказание послушливо исполняется, — и стон первобытного существа рождается, проносится по комнате, тая в резиновом покрытии стен.
— О, проснулся! — радуется Роза. — Еще!
И новый крик оживляет жирное лицо Розы легким румянцем.
— Так, кто с тобой говорил? — повторяет она вопрос.
— Ник-хто… — скрежещет зубами вздернутый на дыбе Максим.
— Но я же знаю, ты не мог сам до такого додуматься. С тобой беседовали люди Фейги Вакс? Айзеншпица? Сколько они тебе пообещали за такой нехороший поступок? Или уже заплатили? Мальчики, давайте еще немного.
— Не надо! Не надо! — кричит страстотерпец. — Я случайно! Честно, я случайно! Я не хотел!..
— Ты не хотел топить меня этим своим веслом? Ты думаешь, на почве произошедшего у меня развилась ретроградная амнезия?
Рядом с Розой возникает рыжий докторишка, в его руках поднос с тарелочками, на которых красиво разложены разнообразные закуски.
— Роза Бенционовна, — нерешительно протягивая ей поднос, говорит он, — я бы вам все-таки пока не рекомендовал…
— А, это ты, — замечает его хозяйка, забирает у него поднос и ставит себе на колени, — очень кстати. Где твой чемодан?
— Да здесь.
— Давай-ка, вколи ему чего-нибудь неприятного. И чего-нибудь, чтобы он заговорил, — Роза подхватывает с тарелочки перламутровый лепесток копченой севрюжины и отправляет в широкое отверстие своего рта. — Ишь, молчун противный. И приготовьте там электрошок. Сима, если ты будешь запираться, иголки под ногти я буду загонять тебе сама. К слову, маникюр тебе в четверг делали? Делали, спрашиваю, или нет?
— Делали, — хрипит Максим.
— Ну вот, мне вдвойне будет приятна эта операция.
А вот в руках у айболита уже и наполненный шприц.
— Куда колоть прикажете?
— Куда-куда? — недоумевает Роза. — Куда вы обычно колете? В задницу. Кстати, Максюля, у тебя всегда была великолепная задница, — вдруг начинает она мечтательно растягивать слова. — Большая, крепкая. Я всегда так любила твою задницу. И вот ты сам оказался задницей… плохой мальчик.
С Максима стягивают красные плавки и вкалывают дозу какого-то адского снадобья. Результат не заставляет себя долго ждать: все тело Максима начинают сводить судороги, он что-то выкрикивает о своей невиновности, и на губах его появляется розовая пена. А на физии Розы вырезывается неподдельное сладострастие.
— А, знаешь, честно, так ты еще сексуальнее, — раз за разом проводит по пухлой нижней губе сочной земляничиной Роза, видно в порыве вдохновенного любования забывая положить ее в рот. — Ты так эротично кричишь, так соблазнительно извиваешься… Давно я не наблюдала в тебе такой яркой страстности. О, что ты со мной делаешь!.. — она роняет ягоду на пол и принимается ласкать свои складки жира, находящиеся на передней части туловища, не отрывая глаз от Максима. — О. Я уже почти готова тебе все простить! Я ведь всего лишь слабая женщина…
Но мученик кричит все тише, да и крики эти все больше начинают смахивать на собачий скулеж, — сладострастный блеск в маленьких черных глазах Розы гаснет.
— Но, ладно, что-то это я, да, отвлеклась… — говорит она себе самой.
Ее глаза вновь замечают поднос, — и очередной кусок снеди вновь приводит в движение могучие щеки. Тщательно прожевав пищу, она обращается к своей свите:
— Дайте мне какой-нибудь колюще-режущий предмет!
Тут же ей подают белую медицинскую посудину, в которой мертвенно поблескивает недобрый инструментарий. Роза останавливает свой выбор на узкой трехгранной штуковине, напоминающей итальянский стилет.
Она с трудом вытаскивает себя из кресла, тяжко ступая, идет к подвешенному за руки уже почти безучастному Максиму, обходит его, долго прилаживает к его спине узкое лезвие, затем медленно погружает его в задрожавшее тело и несколько раз с силой проворачивает его там.
— Так кто же тебя подучил, — попутно выстраивает она вопрос, — Фейга?
— Фейга! Фейга! — воет Максим.
— Или Кригер?
— Кригер! Кри-игер!..
— Пожалуй, и впрямь… — приходит к заключению Роза. — Никто тебе ничего не доверит и не скажет. А самому понять — где уж тебе, межеумку.
Она возвращается к своему креслу на колесах, с помощью своих челядинцев усаживается в него и вот едет к выходу. Ей открывают дверь, но она останавливается.
— Кончайте его скорее — толка все равно не будет. Потом поговорите с людьми Фейги, которых вы там взяли. Только очень вежливо, но отпустите попозже. Да перед тем, как их сюда вести пол выдраить и кондиционер включить.
Еще раз окинув брезгливым взглядом остатки былого фаворита, она удаляется.
Встреча со Святославом была назначена на два часа. То был выходной день, — в общем-то редкость в моей телевизионной поденщине. Мы столковались пойти в стрелковый тир. Вернее, это было предложение Святослава, договорившегося о таких стрелковых тренировках где-то по своим каналам, остававшимся для меня не проясненными.
