– Мама ждёт тебя, – говорит Виталик недовольно, а сам буравит нас с Киром непонятным взглядом. По его поросячьим глазкам я не могу ничего понять, зато по оброненной фразе делаю вывод, что тете Лене он приходится сыном, а мне соответственно – двоюродным братом.
– Сейчас приду, – отвечаю. Мне не нравится тон, которым этот Виталик общается, будто я успела в чем-то провиниться перед ним. Жду, что он уберётся обратно в квартиру, но брат не спешит оставлять нас с Киром наедине. – Спасибо, что проводил, – поворачиваюсь к Подольскому и стараюсь игнорировать присутствие третьего лишнего. – Я пойду.
Какое-то время мы смотрим друг другу в глаза, будучи не в силах разорвать этот контакт. Голубые радужки меня приковывают, завораживают, заставляют видеть в них то, чего там возможно и нет, а я уже себе напридумывала.
– Хорошо. Я позвоню тебе, – Кир моргает, и волшебство рассеивается.
Затем переводит взгляд на Виталика и демонстративно прижимается к моим губам. Это даже не поцелуй, лишь продолжительное касание его горячих губ к моим, но, тем не менее, этого оказывается достаточно, чтобы меня полностью дезориентировать. В квартиру захожу, как в тумане. В ушах стучит, поэтому, что там бубнит идущий следом братец, не слышу.
– Спасибо, что привел Яночку, Виталик, – улыбается тетя Лена, и мне чудится сладковатый привкус яда в ее слишком широкой, и оттого неестественной улыбке. Всю негу после прощания с Киром как волной смывает, а на освободившееся место приходит раздражение. – Иди к себе в комнату, а мы на кухне, поговорим.
Виталик послушно разворачивается и почему-то скрывается в МОЕЙ! комнате. Вряд ли он мог перепутать, ведь женская одежда, духи и косметика отчетливо свидетельствуют о том, кто в помещении проживает. Меня накрывает откровенной злостью. Сжимаю кулаки и глотаю все гадкие слова, что крутятся в данный момент в голове. Приличных там нет. Теть Лена явно видит мое состояние, потому как приобнимает за плечи и увлекает в сторону кухни.
– Ты уж не обижайся на меня, Яночка, – воркует она ласково, но меня держит крепко – не вырвешься. – Я тут похозяйничала, пока тебя не было, выделила отдельную комнату Витальке. Он мужчина, ему отдыхать надо, да и не гоже в его-то годы с матерью одну спальню делить. С тобой – тем более неприлично. А уж мы с тобой по-женски уживемся в бабушкиной, правда? – выдаю в ответ какой-то неопределенный скрип, но тетка не обращает на него никакого внимания.
Глава 30
Да и вообще, чувствуется, что мое мнение ее не интересует, она уже давно все решила и распределила. Остается только удивляться, как это мне здесь еще место нашлось, не иначе как только душевная доброта тетушки тому причиной. Тетя Лена сажает меня за стол, накладывает в тарелку пюре и котлет и ставит передо мной. Ее речь при этом льется все тем же приторно-сладким сиропом, призванным скрыть истинную горечь отравы. Она рассказывает, как дружно и по-семейному мы будем жить, расспрашивает про бабушку и больницу, заливается про то, как переживает, а в конце и вовсе журит:
– Яночка, не знаю, рассказывала ли тебе мама, или какие были правила тут, у бабушки, но водить в квартиру посторонних мужчин – неприлично для молодой девушки. Я знаю, у тебя были с этим определенные проблемы, и ни в коем случае не хочу о них напоминать или осуждать тебя, но пока я тут за старшую и отвечаю за тебя, прошу жить по моим правилам. Никаких посторонних у нас дома, иначе я вынуждена буду принять меры. Договорились, моя хорошая? – улыбается она мне, а меня тошнит от вида этих желтоватых зубов, обрамленных ярко-красными, кривовато напомаженными губами.
– Договорились, – цежу, отодвигаю от себя тарелку с ужином, к которому так и не притронулась и поднимаюсь.
Топаю в свою бывшую комнату, чтобы забрать кое-какие вещи. От мысли, что все они будут в распоряжении борова Виталика, становится дурно. Бухаю в дверь кулаком, отдавая дань приличиям, и распахиваю створку. Братец лежит на моей кровати, сминая своей тушей нежное покрывало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Чего тебе? – он откладывает телефон и принимается пялиться на мои ноги. Джинсы скинни впервые начинают казаться мне слишком обтягивающими и откровенными.
– Не стесняйся, располагайся в моей комнате, – я обвожу пространство рукой. – А я вещички заберу и удалюс-с-сь, – последнее слово вырывается со свистом.
Начинаю выдергивать одежду из шкафа. Движения получаются нервными и рваными, часть вещей валится на пол, но хуже всего то, что среди них мое нижнее белье. Кружевные и обычные трусики и бюстгальтеры приковывают взгляд Виталика, мгновенно делая тот тяжелым, а я резко сажусь на корточки и начинаю все собирать.
– Помочь, сестренка? – вдруг нагло говорит он, но к счастью, не двигается с места.
А меня передергивает от отвращения при одной только мысли, что его пальцы, больше напоминающие сосиски, притронутся к моим интимным вещам. Наверное, это не хорошо так относиться к человеку из-за одной только неидеальной, да что там – отталкивающей! внешности, но ничего подделать с собой я не могу. Виталика не переваривает само мое ДНК, если так можно выразиться.
– Вы уже с мамой помогаете, – скалюсь ядовито, хоть и понимаю, что так вести себя неразумно. – Не перенапрягись, – поспешно сгребаю упавшее белье в руки, накрываю другими вещами, так чтобы его не было видно и уматываю в бабушкину комнату.
Тетя Лена смотрит телевизор, сидя на диване, на котором, судя по брошенной на бабушкину тахту ночнушке внушительных размеров, предстоит спать мне. Спасибо, что не валетиком. Некоторое время пялюсь на совсем не современную трикотажную вещицу в мелкий цветочек с дешевыми кружавчиками по подолу и иду к шкафу. Бабулины вещи приходится потеснить, благо их у нее не так уж и много. Выделяю себе пару вешалок и полочку, куда кладу белье и футболки.
– Ты еще не ложишься, Яночка? – снова сладкая улыбка и псевдо-заботливый тон сопровождают слова тетки. – Я тут телевизор смотрю, надеюсь, не помешаю. Привыкла уже вечером свой сериал смотреть. И научились же наши снимать – не оторвешься!
– К соседке схожу, – цежу я и пулей вылетаю из комнаты.
Она что предполагает, что я рядышком присяду и стану в экран пялиться? А в перерывах на рекламу буду ее нотации слушать? Или же мне полагается скромно посидеть это время на кухне? Табуретки или уголок – выбирай, что душе угодно, дорогая племянница! Уж лучше посижу на балконе, там хоть никто трогать не будет.
Наливаю чай в термос, хватаю куртку, еще одну беру, чтобы подстелить под попу, сую ноги в кроссовки и выхожу на лестницу. Может, я и придумываю, но тут даже дышится легче, как-то свободнее, чем в ставшей тесной и душной квартире. Ноги сами несут меня на наш с Киром балкон, хотя я бы могла выбрать и тот, что находится на моем этаже. Перед деревянной дверью испытываю давно забытое чувство предвкушения, будто сейчас все еще лето, а там, на балконе, меня ждет мой кумир с гитарой и покой, что его песни несут моей душе. Как же, оказывается, все тогда было просто, несмотря на то что мне в тот момент так не думалось.
Стелю старый пуховик на бетонный пол и сажусь. В темноте двора знакомо светятся окна чужих домов, каждое со своей историей и неповторимой атмосферой, но воздух свеж и уже совсем не напоминает летний. Прошедшего не вернешь, как бы нам того ни хотелось, и в одну реку не войдешь дважды.
Первым делом я, как и обещала, звоню маме. Рассказываю про бабушку, отвечаю на вопросы. Говорю, что тетя Лена приехала, и с завтрашнего дня она будет ездить в больницу и общаться с врачами.
– У вас точно все в порядке? – кажется, по моему тону мама что-то заподозрила.
– Да, нормально, – заверяю против воли. Но что я могу сказать? Что родственница – не самая приятная дама? Что любит смотреть сериал и заняла мой диван? Бред какой-то. К тому же мама наверняка лучше меня знает натуру собственной сестры. – Она со странностями, конечно, но сегодня даже ужин приготовила, – про то, что я к нему так и не притронулась, благоразумно не упоминаю.
