– А меня заворожил твой голос, – тоже признаюсь неожиданно для самой себя. И под внимательным взглядом серых глаз мне дается это на удивление легко. – Я была так потеряна и несчастна, когда только переехала сюда. Мне казалось, жизнь сломана, и ничего хорошего меня больше не ждет. Поэтому я ходила на балкон. Там хотя бы присутствовала иллюзия свободы, да и стены не давили. Я думала, что в этом мое успокоение, но потом впервые услышала твой голос. И с тех пор могла думать только о нем. Ты не знаешь, но я стала твоей одержимой сталкершей. Каждый вечер я приходила на балкон в надежде услышать голос кумира. Естественно, я ни на что такое с тобой не рассчитывала, даже мыслей подобных не было, но твои песни удивительно метко попадали в мое состояние. Каждая как выстрел точно в цель. И с тех пор я не могла заставить себя от тебя отказаться. Сначала, конечно, от твоих песен и внутреннего покоя, который они дарили, а потом уже и от самого тебя, – смотрю прямо, не таясь, а Кирилл не перебивает, внимает каждому слову, и я точно знаю: ни одно не осталось неуслышанным. – А я старалась. Изо всех сил не позволяла себе влюбляться в чужого мужа, боролась с собой и своими чувствами. Но твоя власть над моим сердцем оказалась сильней.
– Взамен у тебя есть мое сердце. Такое же израненное, как твое, так что, может, это и равноценный обмен, – завершает он шуткой этот серьезный разговор.
– Но сначала я должна поговорить с Лехой, – предупреждаю. Сделать все правильно на этот раз – для меня жизненно необходимо. Не хочу строить отношения с Киром на угрызениях совести. Не позволю ничему омрачить этот дар, тлеющие угли – не лучший фундамент для чего-то нового.
– Когда он возвращается? – теперь Кирилл смотрит на меня напряженно, и я впервые осознаю, что кроме нас в квартире никого, и всю расслабленность с меня как ветром сдувает.
– Зависит от того, как сыграет его команда, – голос почему-то садится.
– Ты меня убиваешь, моя кровожадная сталкерша, – хрипит Кир.
– Ты столько терпел, и еще потерпишь немножко, – пытаюсь отшутиться, но номер не проходит.
– Дарю Дымову еще три дня счастливого неведения, а потом, если он не вернется, сам говорю с ним по телефону.
– Но так нельзя, Кирилл!
– Скажи это кому-нибудь другому, – отрезает он.
Кир уходит минут через двадцать. Все это время мы чинно пьем чай. Подольский пожирает меня взглядом, а я совсем нелогично начинаю поджариваться на костре собственных угрызений совести, которая очень уж прониклась его страданиями и настойчиво подталкивает меня раскрыть объятия, шепча, что Леха все равно ни о чем не узнает.
Поэтому, когда Кирилл наконец оставляет меня одну, вздыхаю с некоторым облегчением. Впереди ждут два дела, которые я одинаково не хочу выполнять. И какое из них из них тяготит сильнее, сказать трудно. Хватаю Пушка на руки, как и всегда, когда мне нужна моральная поддержка, и набираю номер. Каждый гудок – удар по и без того расшатанным нервам. Наконец раздается далекое и удивленное «алло».
– Привет, мам, – вздыхаю и говорю тихо.
– Яна? Что случилось? – сразу улавливает она мое состояние. – Ты в порядке?
– Бабушка в реанимации, – горло давит, и в конце я срываюсь на всхлип: – У неё инсульт.
– Господи! – я почти вижу, как мама теряет ориентацию и оседает на ближайшую поверхность. – Как так? Когда?
– Она на даче была и упала. Соседка скорую вызвала, оттуда ее и увезли, – говорю жалобно. Но в данный момент мама – единственный человек, способный разделить мои чувства. И удивительным образом во время этого разговора наша разорванная связь восстанавливается. Медленно и неохотно, сейчас она похожа скорее на прозрачную нить паутинки, но я точно знаю: она снова есть. – Потом из больницы мне позвонили, потому что мой номер последний был в журнале звонков, и сообщили. Я ездила к ней уже. Бабушка в сознании, но почти не шевелится и говорит плохо.
– Ох, что же делать! – причитает мама. – Я попробую отпуск взять и приехать. Как эта больница называется? Хочу номер найти, чтобы самой все узнать у доктора.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Диктую название и говорю:
– Они сказали, что у ба есть все шансы восстановиться. Главное, чтобы повторного приступа не случилось.
– Да, да, хорошо, – бормочет мама, а я чувствую, что она уже не со мной, а где-то в собственных мыслях. Прощаюсь и слышу напоследок:
– Я что-нибудь придумаю, дочка. Ни о чем не переживай и учись, – говорит она те самые слова, что мне так нужно было услышать ещё три месяца назад.
Я их принимаю, но обида на мать не даёт ничего ответить. Сковывает горло и сердце каменной коркой. Ее бы прорвать, разбить усилием воли, но не получается… Некоторое время глажу Пушка, успокаиваясь, но очень быстро он убегает к игрушкам – молодому котику скучно долго сидеть на одном месте, пусть и с любимой хозяйкой. Я же понимаю, что пришло время прочесть сообщения от Лехи и как-то на них ответить. В общем чате с девчонками тоже полно сообщений, но туда я не захожу. Боюсь вопросов и прочих намеков. Ну и наворотила я, пока пыталась убежать от Кира! Ещё и Дыма придётся обидеть за все то доброе, что он для меня сделал! Хороша же я оказалась в попытке жить правильно и по совести. Думать об этом не хочется, но мысли навязчивы и просто так не отпускают.
«Придётся к тебе охрану приставить:))» – пишет он в ответ на высланные ещё утром фотографии в провокационной одежде. Кажется, это было совсем в другой жизни, более спокойной, упорядоченной и понятной. Более правильной на вид.
«Ты – красотка! Сам себе завидую;)» – читаю и отбрасываю телефон. Внезапно безобидный пластиковый чехол начинает жечь руки. Встаю и наворачиваю пару кругов по комнате. Когда собираюсь с силами, снова беру в руки смартфон и продолжаю читать.
«Я соскучился, малышка***»
«Когда вернусь, устрою тебе сюрприз, жди»
«Мои сегодня рвали всех соперников, так что мое возвращение откладывается»
«Наорать на них что ли, чтобы в следующий раз проиграли…»
«Все в порядке, Ян?»
«Малышка, ты куда пропала, я волнуюсь, перезвони мне»
«Яна, ответь, я уже готов звонить в МЧС!»
Набираю побольше кислорода в легкие и тыкаю на иконку звонка. Трубку Дым снимает незамедлительно, будто только и ждёт, что я наберу его.
– Яна! – в его голосе паника перемешивается с возмущением и облегчением. – Ты где? – требует он ответа.
– Дома, – мой голос звучит уныло. Большей частью, конечно, из-за гложущего чувства вины перед Лешкой, и я мысленно обещаю все ему честно рассказать, сразу же как только он вернётся в город. Расставаться по телефону – ещё хуже и некрасивее, чем держать его в неведении, так я убеждаю себя.
– Что-то случилось? – спустя короткую, едва заметную паузу интересуется Лёха.
– Бабушку сегодня в реанимацию увезли с инсультом, – признаюсь надломлено и молчу о гораздо большем, о чем как раз и следует сказать, но мне не хватает смелости и решимости. – Поэтому мне не до телефонных разговоров было. Прости, что напугала, Леш.
– Ничего. Главное, чтобы с бабушкой все было в порядке. Как она? Что врачи говорят.
– Что может, все и обойдётся. Непонятно пока ничего, нужно ждать.
– Все хорошо будет, малышка, – твёрдо обещает он. – Жаль, я не могу сейчас быть рядом.
– У тебя же соревнования, – мямлю. – Я все понимаю.
Лёха вздыхает, разговор не клеится. Мы оба это чувствуем, потому быстро прощаемся. На меня наваливается такая усталость, что даже чистить зубы сил нет. Скидываю мини-юбку и кофту с дурацким вырезом прямо на пол и забираюсь в кровать. Так и засыпаю, свернувшись калачиком, в одном нижнем белье.
Глава 28
Утром первым делом на меня обрушиваются воспоминания. Страх за бабушку, чувство вины перед Лехой и робкая, неуверенная ещё надежда на то, что в ближайшем будущем все будет хорошо. В мессенджере два сообщения с таким похожим посылом, но от разных адресатов. Потому и воспринимаются они совершенно по-разному.
«Спокойной ночи, малышка. Держись там. Целую*» – от Дыма и «Спокойных снов, теперь МОЯ девочка, завтра увидимся» – от Кира. Первое заставляет прикусить губу от стыда и угрызений совести, из-за второго сердце начинает биться чаще.
