Вот, кажется, выстрелила пушка. Появляется планолет и забирает труп. Солнце опускается за горизонт. Наступает ночь. Высоко в небе появляется герб, и должен играть гимн. Мгновение темноты, потом высвечивают лицо мальчика из Дистрикта-3 и следом еще одного – из Дистрикта-10. Того, что погиб утром. Снова герб. Теперь они знают: их враг жив. В свете герба я замечаю, что Катон и девушка из Второго дистрикта надевают очки ночного видения. Мальчик из Первого зажигает древесный сук вместо факела; огонь высвечивает суровую решимость на их лицах. Профи углубляются в лес. Охота началась.
Голова кружится уже меньше. Левое ухо по-прежнему ничего не слышит, зато в правом появился звон – надеюсь, это хороший знак. В любом случае, уходить я пока не собираюсь. Здесь, у места преступления, я, пожалуй, в большей безопасности, чем где-либо еще на арене. Профи, наверное, думают, что диверсант уже два-три часа бежит по лесу. Пусть так думают. Я отсюда не скоро выйду.
Первым делом я достаю и надеваю свои очки. Когда работает хотя бы одно из моих чувств охотника, я чувствую себя увереннее. Пью немного воды и вымываю кровь из уха. Опасаясь, что запах мяса привлечет хищников – если моей собственной крови будет недостаточно, – я ограничиваюсь легким, но вкусным ужином из зелени, корений и ягод, которые мы с Рутой собрали утром.
Где теперь моя маленькая союзница? Пришла ли она на условленное место? Волнуется ли за меня? По крайней мере, сегодня на небе наших лиц не было.
Пересчитываю на пальцах оставшихся трибутов. Из Первого только парень, из Второго оба, Лиса и две пары из Одиннадцатого и Двенадцатого. Всего лишь восемь. В Капитолии теперь вовсю делают ставки и заключают пари. На телевидении каждому трибуту посвящают специальные выпуски, проводят интервью с друзьями и родственниками. Уже давно никто из Двенадцатого дистрикта не попадал в восьмерку. А сейчас нас даже двое. Хотя, если верить Катону, Пит скоро умрет. С другой стороны, слово Катона не приговор. Разве он не был уверен, что его запасы в полной безопасности?
Семьдесят четвертые Голодные игры объявляются открытыми, Катон. Для тебя они только начинаются.
Подул холодный ветерок. Тянусь за своим спальным мешком и вспоминаю, что оставила его Руте. Я ведь собиралась добыть себе другой, но куда уж там со всеми этими минами и прочими напастями. Меня пробирает дрожь. Ночевать на дереве сегодня и так опасно, поэтому я раскапываю между кустами небольшую выемку и, забравшись туда, укрываюсь листьями и сосновыми иголками. Все равно слишком холодно. Набрасываю сверху кусок непромокаемой пленки и загораживаюсь от ветра рюкзаком. Становится немного лучше. Теперь я больше сочувствую девушке из Дистрикта-8, которая разожгла костер в первую ночь на арене. Смогу ли я сама стиснуть зубы и продержаться до утра? Сгребаю на себя со всех сторон листья и иголки, засовываю руки под куртку и сворачиваюсь калачиком. В конце концов мне удается уснуть.
Открыв глаза, в первую минуту не могу ничего понять: мир кажется каким-то расколотым. Ах да, на мне ведь очки. Солнце давно встало, и теперь они причудливо преломляют дневной свет. Приподнимаюсь и сажусь. Снимаю очки. Откуда-то с озера доносится смех. Я замираю. Звук искаженный, но я слышу! Значит, слух возвращается. Действительно, несмотря на непрекращающийся звон в правом ухе, оно уже воспринимает звуки. Левое ухо перестало кровоточить – и то хорошо.
Выглядываю из кустов, не вернулись ли профи. Тогда мне придется торчать здесь неизвестно сколько. Нет, это всего лишь Лиса. Стоит посреди обломков и смеется. Она умнее, чем профи, и смогла даже на пепелище найти кое-что полезное. Металлический котелок. Клинок от ножа. Ее веселость меня несколько озадачивает, пока я не догадываюсь, что теперь, когда профи остались без еды и снаряжения, у нее тоже появился шанс на победу. Как и у всех нас. Может, показаться ей и взять в союзники против банды профи? Нет. Исключено. Что-то в ее хитрой лисьей усмешке недвусмысленно подсказывает, что союзничество обернется для меня ножом в спине. А в таком случае, не пристрелить ли ее сейчас? Более удобного момента и ждать нечего. Вдруг девушка встрепенулась, должно быть, уловила какой-то звук, хотя точно не от меня. Глянув в сторону обрыва, она быстро убегает в лес. Я жду. Никого. Хотя если Лиса почувствовала опасность, то, пожалуй, и мне лучше уходить. Вдобавок мне не терпится рассказать Руте, как я разделалась с пирамидой.
Поскольку я все равно не знаю, куда направились профи, почему бы не пойти обратно к ручью? Быстро шагаю по знакомой дороге с луком в одной руке и куском холодной грусятины в другой. Кажется, сто лет не ела. Листья, ягоды – это все ерунда. Хочу мяса. Жир и белок – вот что мне нужно. До ручья дохожу без приключений. Наполняю бутыль водой и умываюсь. Осторожно промываю больное ухо. Затем иду вдоль ручья вверх по холму. В одном месте на берегу замечаю следы ботинок, отпечатавшиеся в грязи. Здесь были профи, но уже давно. Отпечатки глубокие, значит, земля была сырой и мягкой, а сейчас она уже почти высохла под жарким солнцем. До сих пор можно было не заботиться о том, как идешь: я легкая, а на сосновых иголках следов не останется. Теперь я снимаю ботинки и носки и продолжаю путь босиком по дну ручья.
Прохладная вода приятно освежает и бодрит. Я подстреливаю двух рыб, – это совсем нетрудно при таком медленном течении, – и на ходу лопаю одну из них прямо сырой, хотя только недавно ела грусенка. Вторую приберегаю для Руты.
Постепенно звон в правом ухе становится тише и наконец пропадает совсем. Рука то и дело тянется к левому уху, пытаясь его прочистить. Если и есть какое-то улучшение, оно пока неощутимо. Никак не могу привыкнуть к этой глухоте. Ощущение такое, что левая сторона не моя, и к тому же совершенно беззащитна. Даже слепа. Я все время кручу туда головой, стараясь хоть как-то противодействовать сплошной стене, отгородившей меня от половины окружающего мира. Чем дальше, тем меньше надежды, что слух восстановится.
Придя на место нашей первой встречи, я обнаруживаю, что с тех пор тут никого не было. Нигде, ни на земле, ни на деревьях, нет ни малейших следов Руты. Странно. Сейчас полдень, и при любом раскладе ей следовало уже вернуться. Ночевала она, конечно, на дереве. Где еще она могла укрыться в полной темноте, пока профи бродили по лесу со своим ночным зрением? Третий костер – хотя я забыла посмотреть вчера вечером – должен был загореться совсем далеко отсюда. Наверное, Рута возвращается очень осторожно. Скорее бы уже приходила. Мне не хочется торчать здесь весь день. После обеда я планировала подняться выше по холму и по пути охотиться. Сейчас мне ничего не остается как ждать.
Я смываю кровь с куртки и волос, обрабатываю раны, число которых увеличивается день ото дня. Ожоги порядком подзажили, но я все равно слегка смазываю их лекарством. Чтобы инфекция не попала. Потом съедаю вторую рыбину. На такой жаре все равно испортится, а для Руты я еще добуду. Только бы она появилась.
Со своим половинчатым слухом я не чувствую себя в безопасности на земле, поэтому забираюсь на дерево. Если покажутся профи, сверху будет удобно их перестрелять. Солнце едва тащится по небу. Чтобы не сидеть без дела, жую листья и прикладываю лепешки к местам укусов. Волдырей уже нет, хотя кожа еще побаливает. Расчесываю пальцами влажные волосы, заплетаю косу. Зашнуровываю ботинки. Проверяю лук и оставшиеся девять стрел. Несколько раз машу веткой у левого уха, надеясь услышать шелест – безрезультатно.
В животе урчит, несмотря на съеденные мясо и рыбу. Видно, сегодня у меня один из тех дней, которые в Дистрикте-12 называют дырявыми: сколько в такой день ни ешь, все мало. А сейчас еще и заняться нечем. В конце концов я сдаюсь. Ну в самом-то деле – надо же как-то восполнять вес, потерянный на арене. А с луком и стрелами от голода я не помру.
Я неторопливо лущу и съедаю горсть орехов. Грызу последнюю галету. Затем принимаюсь за шею грусенка; ее хватает довольно надолго. Потом очередь доходит до крылышка, и с грусенком покончено навсегда. Сегодня дырявый день, и даже после этого я не могу отогнать от себя мысли о еде. Особенно обо всех тех вкусностях, что подавали в Капитолии. Цыпленок в апельсиновом соусе. Пироги и пудинги. Бутерброды. Макароны с зеленым соусом. Тушеная баранина с черносливом. Я посасываю листья мяты и уговариваю себя прекратить пустые мечтания. Мята помогает: дома мы часто пьем после ужина мятный чай, и желудок, наверное, решил, что время для еды закончилось. Я на это надеюсь.
Никогда еще здесь на арене мне не было так хорошо. Я сытно поела, отогрелась на солнышке, под рукой у меня лук и стрелы. Сижу и мягко покачиваюсь на ветвях. Но надо идти дальше. Где же пропадает Рута? Тени начинают расти, а вместе с ними и мое беспокойство. Ближе к вечеру я решаю пойти ее поискать. Хотя бы дойти до места третьего костра и посмотреть, не найдется ли там какого-нибудь намека на то, где она может быть.
