— Как дела? — спросила Кейт Алекса.
— Нормально. Как всегда. А у тебя?
— Да так себе. — Она со стуком поставила стакан на буфет и, расслабив руки, помахала им вперед-назад. Ее лицо скривилось в язвительной гримасе. — Говорят, твой отец возвращается в Лондон.
— Ну и что? — пожал Алекс плечами. — Мне-то какое дело?
— Я подумала, что тебе это может быть интересно. — Кейт произнесла эту фразу с какой-то агрессивностью, почти зло.
— Мне не интересно. Ни в малейшей степени.
— Тогда ты остаешься в меньшинстве. Всех остальных эта новость, похоже, привела в страшное возбуждение.
— И кто же эти «все остальные»? А, Элли, кто же еще. Я совсем забыл, ты сегодня обедала с ней. Должно быть, у тебя уши до сих пор болят.
— Ему предложили новую работу. Очень хорошую. Колоссальная зарплата, машина за счет компании.
— Значит, ему повезло. Кейт, не стоит даже думать об этом. Теперь это все ни имеет никакого значения.
— Я знаю, знаю. — Она отвернулась, впилась зубами в костяшки пальцев и зажмурилась. — Не обращай внимания, милый. Просто иногда я не могу сдержаться, когда подумаю… Что это за шум? Должно быть, гром.
— После грозы станет легче, — сказал он с надеждой в голосе. — Не будет так давить. — Напряженность в доме становилась невыносимой.
Дождь менее чем за минуту переполнил сточные канавы и стал заливать плитку под окнами. Кейт встала у раковины и откинула спагетти на дуршлаг. Происходило что-то катастрофическое — апокалиптическое.
— Где Наоми? — донесся ее голос из облака пара.
— Она поехала в город, — ровным голосом ответил Алекс, — в парикмахерскую.
— В парикмахерскую? — Кейт обернулась, чтобы посмотреть на него. — А ты откуда знаешь?
— Я говорил с ней сегодня по телефону. Я звонил домой, потому что подумал, что оставил ключи на… ну, забыл дома.
— Но на самом деле ты не забыл?
— Нет. Они были у меня в заднем кармане брюк. — Он дотянулся до заднего кармана, достал ключи и покачал ими, подтверждая свои слова. Вещественное доказательство номер один.
— И тогда она сказала, что собирается в парикмахерскую?
— Что-то в этом роде.
На самом деле это Наоми позвонила ему, от обиды и отчаяния почти неспособная говорить. У нее были новости от ее агента, Ариадны. Вроде бы появилась какая-то работа для Наоми в качестве модели. Был упомянут некий каталог. Но, как оказалось, это не было отличной новостью. Это было унижением. Хорошо продуманным оскорблением. «Ты можешь представить меня в синтетическом халате в цветочек, а? В какой-нибудь юбке за пятнадцать фунтов? Или в теплом белье для старушек? Как бы тебе это понравилось?» Никогда в жизни ее так не оскорбляли.
«Слушай, может, тебе сходить куда-нибудь, чтобы развлечься?» — предложил он ей, ухмыляясь, как влюбленный дурак (да он и был влюбленный дурак). Все эти ее спектакли, ее amour propre[19] он теперь находил очаровательными. «Не хочешь купить себе что-нибудь, а? Подними себе настроение. Постричься? Ну, мне кажется, у тебя и так чудесная прическа, но раз ты считаешь, что… Сколько это будет стоить? Сколько? Нет-нет, конечно, это стоит именно столько. Это в два раза дешевле, чем я предполагал. Это будет мой подарок тебе, солнышко. Возьми мою кредитку. Она в… Точно. Ты помнишь мой код?»
— Откуда у нее взялись деньги на?.. — вслух задумалась Кейт.
— Ну, они с Ники старые приятели. Наверное, он пострижет ее бесплатно. Или за символическую сумму.
— Похоже, ты отлично осведомлен о ее делах. — Взяв две ложки, Кейт стала мешать спагетти, добавляя томатный соус и расплавленный сыр.
— Она плакала. Надо было поговорить с ней. — Алекс прошел к буфету, открыл ящик со столовыми приборами, с грохотом стал перебирать сваленные в кучу ножи и вилки. — Не мешало бы нам купить в этот ящик разделители. Или, кажется, бывают специальные подносы с отделениями.
— До сих пор мы прекрасно обходились без подноса. А она будет ужинать с нами? Оставить ее порцию на плите, чтобы не остыла?
— Откуда я?.. Слушай, в чем дело?
— Просто раз она, по-видимому, делится с тобой…
— Эй, хватит, а? Она ведь не докладывает мне обо всех своих передвижениях. Она оставила тебе записку? Она собиралась оставить записку. А, вспомнил, она действительно говорила что-то насчет Элли. Да, точно, она собиралась зайти вечером к Элли.
Кейт была довольна и недовольна одновременно. Хорошо, конечно, для разнообразия побыть хоть один вечер вдвоем. С другой стороны, почему именно сегодня, когда она сама не своя, вся на нервах и не может полностью насладиться отсутствием Наоми? Все же этой женщине недостает элементарной вежливости. Шлепнув тарелки на стол, она поделилась с Алексом своим мнением о Наоми Маркхем, которая, судя по всему, считала этот дом гостиницей.
— Не заводись, — ласково попросил он ее, возвращаясь наконец с ножами и вилками. Он покачал стул, чтобы столкнуть Петал с сиденья, сел на ее место. — Она уже скоро уедет.
— Скоро? Она так сказала?
— Нет. Мне так кажется. — С несчастным видом он уставился себе на колени, потом нагнулся, чтобы погладить за ушком обиженную Петал, чувствуя, как кровь заливала шею, лицо, уши, виски. Сможет ли он когда-нибудь открыть матери свою ужасную тайну? Может, надо было признаться во всем сейчас, пока не вернулась Наоми. Может, надо было прямо сказать Кейт, что он и Наоми собирались…
— Прости, — сказала Кейт и попыталась — неудачно — рассмеяться. — Я просто немного не в себе. Наверное, это из-за новостей о Дэвиде. Элли все уши прожужжала мне о его новой работе и суперзарплате. Я подумала, что некоторым все подается на блюдечке.
— Но ведь нам нет никакой разницы, где он работает и сколько зарабатывает, — рассудительно заметил Алекс, беря вилку, — так же, как то, где работают и сколько зарабатывают другие чужие нам люди. — Затем, воткнув вилку в макаронную размазню и сделав вдох, добавил с чувством: — Мое любимое.
Мир, увиденный глазами влюбленной Наоми Маркхем, был не таким, как всегда. Как зачарованная, почти забыв о том, что у нее была новая прическа, она шагала по Бонд-стрит, поглядывала на витрины магазинов и видела, что одежда, пусть скроенная и пошитая искуснейшим образом, по сути своей была всего лишь тканью. Картины маслом, антиквариат, ювелирные изделия были, в конце концов, только вещами.
В груди у нее шевелился маленький, плотный узелок разочарования — то же самое чувство она испытала в возрасте десяти лет, когда Рождество принесло с собой не восхитительный трепет предвкушения, а тоскливое осознание утраты.
Конечно, невозможно было излечиться от внезапного, незаметного повзросления. Ребенком, со своей новой зрелостью, она примирилась с этим. Но любовь, выпавшая недавно на ее долю, была испытанием совсем иного рода. Ей оставалось только надеяться, что более экстремальные проявления состояния влюбленности — ощущение нереальности происходящего и нарушение пропорций — со временем исчезнут сами собой. В настоящий момент ее можно было сравнить с пассажиром кренящегося судна, для которого удержание равновесия требовало предельной сосредоточенности, навигация была гаданием или в лучшем случае зависела от положения пляшущих по небосводу звезд и у которого была одна-единственная перспектива — погибнуть.
