– Это еще зачем?
– Вдруг передумаю и вернусь?
– Валяйте, – осклабился электрик, показывая неровные зубы, – еще сотку заработаю.
– Лучше уж тебе уехать. Хотя, в общем-то, сам о себе побеспокойся. Ну, чего расселся?
Николай не мог поверить, что его отпускают, не причинив никакого вреда, да еще с деньгами.
– Может, вам лампочки в номере заменить? – он покосился на погасшую трубку с черными концами.
– Я и в темноте вижу.
Николай принял это за шутку, рассмеялся и на прощание даже подал Глебу руку, словно они расставались друзьями, партнерами, которые только что строили планы на будущее.
– Спокойной ночи, я пошел. Если что – вызывайте, я сегодня дежурю до утра.
Довольный Кузьменков спустился в каптерку и оттуда покосился на свет в окне сорок второго номера, где сначала чуть не расстался с жизнью, а потом приобрел сто долларов.
"Так хреново начиналось, а кончилось неплохо, – он достал сотку, посмотрел на свет, вроде бы, все в порядке. Поскреб ногтем рельефную надпись, буквы держались крепко, не сковырнешь. – Настоящая, не обманул. Вот и заработал. Три минуты страха, и сотка в кармане. В отпуске пригодится.
Правда, за эти три минуты я чуть заикой не стал.
Ну да ничего, все хорошо, что хорошо кончается. А кончилось ли?"
Он помрачнел. Эти деньги были разовыми. Постоянно ему платили другие люди, и перед ними существовали обязательства.
Кузьменков присел, выдвинул ящик с перегоревшими лампами, с отвращением посмотрел на кофр. Он вспомнил леденящий душу страх, когда его допрашивал человек из ФСБ, вспомнил, как чуть не рассказал про фотоаппаратуру, спрятанную в каптерке. Эдуард обещал в скором времени забрать аппаратуру, но это «скорое время» никак не наступало. Уже больше двух недель прошло, а она все пылилась за коробками.
«Еще с обыском нагрянут, как тогда объяснишь, почему не дал показания? Хоть в мусорку выброси. Но потом не рассчитаешься, аппаратура стоит больших денег».
Николай вновь посмотрел на окно сорок второго номера. Света там уже не было.
"Спать лег. А если сюда направился? – электрик подбежал к двери и задвинул щеколду. – Звонить! Звонить! Пусть Эдуард приезжает и забирает свое барахло. Скажу, если не заберет, выкину на хрен, мне лишние неприятности ни к чему.
Это их дела, мне за хранение деньги не платили.
Что мне в вину можно поставить? Впустил проститутку, выпустил. За такие дела самое большое – с работы выгнать могут, а с этим, – он покосился на кофр, – и в тюрьму угодить можно. Небось, шантажом занимались. Приведут богатенького, на него бабу посадят, а сами – щелк! Снимочки готовы, потом выкупай, плати денежки. Дорогие, наверное, карточки выходили, каждая, небось, баксов по сто!"
Фантазия электрика выше ста баксов за единицу чего-либо не поднималась. Ему и в голову не могло прийти, сколько па самом деле стоит один такой снимок.
Старый, давно списанный телефонный аппарат электрик вытащил из глубин стеллажа. Естественно, личный телефонный номер ему не полагался, но он подключился к линии, ведущей в конференц-зал. Тот телефон использовали лишь во время каких-нибудь симпозиумов, конференций, когда гостиницу арендовала организация.
Время, конечно, было уже позднее, но Николай не мог бы уснуть, если бы не взял с Эдуарда обещание, что завтра тот заберет свою сумку. Естественно, записной книжки у Кузьменкова не было, все телефоны, какие ему могли понадобиться, он писал карандашом прямо на стене, на штукатурке.
Какое-то время Николай блуждал пальцем среди номеров. Наконец коротко стриженный ноготь ткнулся в три буквы, вполне фотографические – «ФЭД», обозначавшие: «фотограф Эдуард».
– А ну-ка, мать твою, поднимайся!
Где сейчас зазвенит телефон, электрик не знал, но еще ни разу не было, – чтобы Эдуард не ответил.
"Продолжая сидеть на корточках, Николай набрал номер и прислушался к заунывным гудкам.
– Слушаю, – раздался в трубке хриплый голос – Эдуард, ты?
– А кто спрашивает?
– Да Николай я, электрик из гостиницы «Заря».
– Чего не спишь? Стряслось что?
– Не понос, так золотуха. Говорил я тебе, забирай скорее свое барахло, одни неприятности из-за него.
– Какие неприятности? – Эдуард явно насторожился и в любой момент готов был прервать разговор.
– Мужик тут один, в сорок втором номере остановился, все допытывался у меня про разные обстоятельства, про бабу расспрашивал…
– Какую бабу? – это было сказано так непосредственно, что электрик даже усомнился, не привиделась ли ему проститутка Эмма, которую он водил в сороковой номер.
– Ну как же… Про Эмму.
– Про какую Эмму?
Кузьменков прикусил язык. Фотограф-то имени проститутки ему не называл, да и не телефонный это разговор.
– Короче, приезжай и забирай свою тряхомудию. Мне она уже надоела. И тебе спокойнее, и мне. Я в отпуск ухожу.
– Когда?
– Через четыре дня.
– Ты сегодня до утра дежуришь?
– Да.
– Дверь оставь открытой, подъеду ночью на машине, наверное, часа через два-три, как получится. У меня сейчас работа, да и машина вчера плохо заводилась, глохла.
– Приезжай, а то на помойку выброшу!
– Не горячись. Выбросишь – заплатишь. И твоей зарплаты, поверь, не хватит. Будешь рассчитываться лет двадцать, – Эдуард повесил трубку.
«Ну вот, одно дело сделано. Перед отпуском всегда надо хвосты подбирать, чтобы потом спокойно отдыхать и не сидеть над лункой, думая о делах. А так голова чистая, светлая. Рюмочку выпил – согрелся, и хорошо».
Ночные дежурства нравились Кузьменкову еще потому, что начальства в такое время в гостинице нет, и никто не достает.
Он потер руки:
«Эдуард – не начальство, можно немного и выпить. Свой человек. Какая ему разница, выпивший я или трезвый? Кофр отдал, и все».
Николай открыл электрический щиток, на котором красовались молния и череп с костями. В непосредственной близости от контактов, поблескивавших медью, стояла бутылка водки, аккуратно завернутая в газету. Электричества Кузьменков не боялся, знал, что, даже напившись, никогда не сунет руку куда не надо.
Его каптерка была захламлена до удивления.
Он собирал здесь все более-менее ценное – поломанные пылесосы, разбитые настольные лампы, части утюгов. Более половины этого барахла никуда не годилось, разве что на свалку. Но и этому металлолому Кузьменков находил применение: где винтик открутит, где гайку, где проводок откусит.
Начальство уже много раз наказывало ему убрать каптерку, но у него всегда находился для ответа веский аргумент: если уберу, негде будет запчасти брать, вы же не покупаете! На этом разговоры, как правило, и заканчивались, в каптерку к электрику даже пожарники перестали ходить.
Кузьменков деревянной линейкой расчистил верстак, отодвинув в сторону дюжину поломанных выключателей и розеток, несколько раз дунул, удаляя пыль, затем бережно, как ребенка, распеленал бутылку и встряхнул, любуясь игрой пузырьков.
– Ну что, родимая, покачу-ка я тебя сейчас!
Стресс все-таки пережил, не грех и выпить. Лучшее средство от стресса – рюмочка водки. Даже не рюмочка, а стаканчик. Где тут мой стаканчик? – он запустил руку под верстак и, извивая ее змеей среди всевозможного хлама, добрался до стаканов. Три стакана были вставлены один в другой.
Эту стеклянную башенку Кузьменков и вытащил на свет.
Он выбрал средний, как самый чистый, и поставил стакан на верстак. Затем взял плоскогубцы и, подцепив козырек пробки, одним рывком сорвал ее.
– То-то же, – погрозил Николай бутылке, – я тебе покажу!
Пробочку бросил в коробку из-под обуви, где лежали винты, гайки, шайбы… Таких пробок в коробке собралось уже много, они напоминали елочные украшения, но в глаза не бросались. Затем электрик снял с подоконника «ссобойку» – вареную колбасу, хлеб и два темных соленых огурца.
Все аккуратно порезал, разложил и только после этого совершил магический обряд по наливанию водки.
Кузьменков выдохнул воздух, поднес стакан к носу, втянул дурманящий запах. Ноздри затрепетали, глаза маслянисто сверкнули.
– Ну, пошла, родная, – и водка полилась л рот. – Хорошо! – закусив огурцом, одобрил электрик.
Отломив кусочек хлеба, он прикрыл его ломтиком колбасы, и не жуя, проглотил, заглушая легкое жжение спиртного.
– Теперь можно и закурить.
После водки дешевая сигарета показалась приятной и ароматной. Кузьменков налил еще полстакана, но пить не спешил. Эдуард мог приехать и через час, и через два, а мог появиться и к утру, так что все равно ждать придется – спать не ляжешь.
И тут Николай спохватился, что дверь черного хода закрыта на ключ.
Он выбрался из каптерки, прошел по темной лестнице вниз, открыл дверь, выглянул на улицу и поежился от холода.
«Сейчас второй стаканчик в самый раз придется!»
Электрик быстро добрался до своего убежища, где было тепло и уютно, естественно, в понимании человека, привыкшего к беспорядку. Водка и закуска окончательно примирили его с действительностью, которая теперь казалась не такой уж и паршивой, тем более, что скоро отпуск. Один бутерброд Кузьменков оставил на утро, положив его на подоконник поближе к продуваемой щели, чтобы не испортился. И водки оставил граммов сто пятьдесят. Он всегда так делал и не любил изменять привычкам. Подремывая в кресле под какую-то незатейливую мелодию, доносившуюся из радиоприемника, Николай то и дело открывал глаза, посмотреть, не приехал ли фотограф за аппаратурой, но Эдуарда все не было.
