брата Лекана прокручиваются в голове весь день, по-прежнему мучая меня и много часов спустя. Я понимаю, что не должна этого допускать, но ничего не могу сделать.
– Знаешь ли ты, что у рогатого скота средняя продолжительность беременности составляет примерно двести восемьдесят три дня? – Как обычно, Тао, мой лучший друг, сидит на скамейке, уткнувшись носом в книгу. У него мягкое лицо и огромные темно-коричневые глаза, которые по-прежнему выглядят невинными, хотя нам обоим уже пятнадцать. Когда я, застонав, корчу рожу, он поднимает взгляд и проводит рукой по коротким черным дредам.
– Что?
– Ты же знаешь, тебя скоро заставят их подстричь. – Я киваю на его волосы. – Только мастерам и братьям, служащим храму, разрешено отращивать дреды.
– Считай, что я на это претендую, – произносит Тао, возвращаясь к чтению – кажется, какой-то книги о жуках. – Однажды я стану знаменитым храмовым ученым.
– Не сомневаюсь.
Кроме нас, тут никого нет – мы прячемся в нашем секретном месте. Технически говоря, этот сад на верхушке Лкоссы, наверное, запретное для нас место, но никто из мастеров храма не обладает достаточной гибкостью, чтобы протиснуться в люк, который сюда ведет, так что сад в нашем распоряжении. На такой высоте птицы скользят в потоках воздуха, словно размытые алые пятна, чирикают и поют на ходу. Иногда я пою им в ответ, но сегодня я слишком сердита для этого.
– Мне никогда ничего не разрешают.
– Кто? – спрашивает Тао.
– Брат Лекан, брат Исоке, отец Масего, все они. – Я расхаживаю взад-вперед, стараясь сдержать раздражение. – Они никогда не дают мне попробовать по-настоящему. Они всегда сдерживают меня.
– Или они пытаются тебя научить, – предполагает Тао, ковыряя дырку в поношенной тунике.
– Эй, ты на чьей стороне?
– На твоей. – Тао наконец закрывает книгу, и его лицо смягчается. – Я всегда на твоей стороне, Адия.
Это правда. Тао был моим лучшим другом с тех пор, как нам исполнилось десять, и он всегда был мне верен. Через пять лет он остался, возможно, единственным моим настоящим другом.
– Я знаю. – Перестав расхаживать, я сажусь рядом с ним, положив голову ему на плечо. Он пахнет чернилами и кожей. – Я просто не понимаю.
Я чувствую, как Тао напрягается на мгновение, и слышу биение его сердца у уха, прежде чем он снова расслабляется. Когда он заговаривает, его голос звучит неожиданно взволнованно:
– М, не понимаешь чего?
– Как я могу научиться использовать сияние как следует, если никто не хочет даже позволять мне использовать его в полную силу, чтобы исследовать его истинный потенциал?
– Может, в этом и смысл. – Голос Тао меняется, но я не могу уловить почему. Моя голова по-прежнему лежит на его плече, так что выражение его лица мне не видно. – Может, ты не должна использовать сияние в полную силу. Может, это опасно.
– Ну да, – бормочу я, уткнувшись в его тунику. Мягкий и теплый хлопок касается щеки. – Наверное, ты прав.
– Ади, в итоге ты овладеешь всем этим. – Тао прислоняет свою голову к моей и вздыхает. – Тебе просто нужно продолжать трудиться, продолжать тренироваться. Я в тебя верю.
Я киваю, чтобы он понял, что я услышала его, но ничего не отвечаю. Тао был моим другом уже столько лет, и я поверяю ему все тайны, но… он не дараджа. Это еще одна вещь, которая разделяет нас. Тао мальчик, а я девочка. Тао сирота, а я нет. Каждый год становясь старше, мы становимся немного дальше друг от друга, и различия становятся более заметными. Когда нам было десять, мне казалось, будто Тао поймет меня во всем, что бы я ни рассказала ему. Прошло пять лет, и во мне есть многое, что он, как мне кажется, не понял бы. Тао думает, что я больше всего боюсь не овладеть сиянием, но на самом деле я боюсь не этого.
Я боюсь, что у меня никогда не будет возможности им воспользоваться.
Глава 10. Что касается монстров
В книгах Экон всегда чувствовал себя как дома – возможно, как нигде больше.
Он вдохнул, вбирая знакомый запах старой бумаги, прислушиваясь к тихому скрипу стула, на котором он устраивался. Вокруг него переплетенные в кожу тома будто уходили в небеса, сложенные так высоко, что нужны были лестницы, чтобы добраться до некоторых полок. Как-то раз он насчитал тысячу девятьсот восемьдесят шесть томов. Он знал, что их там еще тысячи, но на этом остановился – лучше число, которое делится на три.
Он закрыл глаза и прислушался. Ему представилось, что издалека доносится тихое пение братьев – из молитвенного зала в соседнем крыле, что он слышит шорох сандалий, когда они готовились к посещению попечителей. Тишина не продлится долго, его наверняка отвлекут. Он снова открыл глаза и вздохнул.
Стол, за которым он сидел, окружали книги всех размеров, цветов и жанров. Тут были диссертации с пожелтевшими страницами, такие как «В защиту дендрологии востока Эшозы» мастера Кениата; более толстые трактаты, например «Хроники любопытных созданий» мастера Азикиве; и даже в некотором роде пугающая старая брошюра о различных преимуществах плотоядной фауны, написанная ученым, известным просто как Ньерере. Эти книги, лежавшие вокруг, считались бесценными сокровищами, воплощавшими саму историю его региона и его родины, тщательно записанную и сохраненную.
И все же ни в одной из них не было того, что ему нужно.
Экон снова вздохнул, но на этот раз вздох получился более огорченным. Ему нравились книги в целом, потому что их постоянству можно было доверять. Книгу можно перечитать тысячу раз, тысячью разных способов, но слова на странице никогда не изменятся. В отличие от людей, книги не могут в тебе разочароваться. Они не бросят тебя. Они не подведут тебя.
Ну, до этого момента так и было.
Раз-два-три.
Он наблюдал за тем, как пальцы легко находят ритм, ровный и монотонный.
Раз-два-три.
Три. Три – хорошее число.
Он слегка поправил одну из стопок на столе так, чтобы книги были разложены по порядку, от самых толстых и больших томов к маленьким и тоненьким. Он не испытывал в этом такой сильной потребности, как в счете, но это действие все же немного успокаивало его.
Он рылся в книгах уже несколько часов. Солнце будто смеялось над ним, разгораясь все ярче, словно напоминая ему о времени. В его сознании звучали слова брата.
Собирают охотничий отряд.
Камау сказал, что отбор закончится в течение следующих нескольких дней, но он не сказал, когда именно воины направятся в Великие джунгли. Это давало Экону немного времени – но не
