– Хлейна, – сказал голос высоко над головой.
Мягкими волнами голос спускался откуда-то сверху, рассеивался и заполнял все невидимое пространство. Он звучал очень четко и ясно, вовсе не как невнятное шелестенье прошлого раза. Несомненно, это голос принадлежал женщине, не молодой, но еще крепкой и уверенной. Чем-то он даже напоминал голос Гейрхильды хозяйки.
– Хлейна, ты пришла ко мне.
«Это ты пришла», – хотела поправить Хлейна, но не посмела. И тут же осознала, что сидит на камне в каком-то чужом, не своем пространстве, а значит, действительно она пришла к колдунье, а не наоборот. Все ее мысли, сомнения, тревоги и предчувствия были дорогой сюда.
– Ты должна прийти ко мне, – продолжал голос. – Я ждала тебя. Мой гадательный жезл выбрал тебя, и ты избрана судьбой владеть им.
Вокруг посветлело, как будто голос колдуньи постепенно растопил тьму. Воздух наполняли серо-коричневые сумерки, и небо над головой было коричневым. Ни солнца, ни какого-то иного светила. А прямо перед ней стояла расплывчатая, невысокая фигура. Сосредоточить на ней взгляд, рассмотреть ее не получалось, и Хлейна скорее чувствовала, чем видела, что это женщина. Ясно ей виделось только одно: перед ее глазами зимней звездой сиял жезл с хрустальным шаром на вершине, тот самый, что достали из старой могилы колдуньи и зарыли в новую.
– Возьми его, – говорила темнота. – Он отразил твое лицо, ты имеешь силу владеть им. Твой род привел тебя к нему. Тебе под силу многое. Я, Йофрида Шептунья, научу тебя владеть и править твоей силой. Тебе будут открыты дороги во все девять миров, ты увидишь и крону, и корни Мирового Ясеня. Жизнь и смерть человеческая будут тебе подвластны. Возьми их.
Колдунья протягивала Хлейне сверкающий жезл, и Хлейну тянуло к нему, но она не могла поднять рук и сидела как древнее каменное изваяние. Что-то мешало ей, какая-то преграда стояла между нею и хрустальным жезлом. Казалось, только взгляд Хлейны и может его коснуться, а сама она в каком-то другом мире, и не расстояние вытянутой руки разделяет их, а целые океаны прозрачной, но неодолимой пустоты, и не дотянуться ей, никогда не дотянуться до этой сверкающей, влекущей игрушки.
– Отныне он твой, и он приведет тебя ко мне! – сказал голос.
И вдруг прямо в лицо Хлейне глянуло чье-то незнакомое, живое лицо с пронзительными угольно-черными глазами. Она отшатнулась и вдруг провалилась куда-то; на самой грани черной пропасти Хлейна сильно вздрогнула и обнаружила, что проснулась.
Из того сна она провалилась в явь и испытала громадное, невыразимое облегчение. Это только сон! Нет ее, мертвой колдуньи с сумеречным лицом. И коричневого неба нет, и никто не предлагает ей власти над людской жизнью и смертью. Проснувшись, Хлейна вышла из-под власти чар и ясно сознавала: таких дорогих подарков, да еще и из мертвого мира, не делают просто так, и с нее потребовали бы слишком дорогую цену за власть, которая ей, собственно, нисколько не нужна. Хлейна не была честолюбива и никоим образом не мечтала прославиться или властвовать над людьми. Она лежала, не открывая глаз, наслаждаясь теплом дома и уютом одеяла, особенно пленительных после жесткого холода того мира под коричневым небом. Девять миров! Корни Мирового Ясеня! Зачем они ей, пусть все остается на своих местах.
Хорошо, что это лишь сон, но все-таки сон не из приятных. Колдунья не успокоилась посмертным «переселением». Она опять чего-то хочет от Хлейны. «Я, Йофрида Шептунья, научу тебя…» Чему-то хочет научить… Зачем ей понадобилось кого-то учить?
Чем больше Хлейна думала об этом, тем страшнее ей становилось, и она сжимала край одеяла возле горла, как будто невидимые руки уже тянулись из темноты, чтобы схватить ее и утащить во мглу. Боится, как маленькая, в самом деле. Хлейна беспокойно перевернулась на другой бок, приоткрыла глаза: ей хотелось увидеть девичью, лежанки, очаги, спящих служанок и убедиться, что она дома, а не в мире с коричневым небом…
Да, она была дома. Но в темноте перед лежанкой что-то сверкнуло беловатым светом, не похожим на красновато-рыжие отблески очага. Хлейна открыла глаза и приподнялась на лежанке. На обрывке шкуры лежал хрустальный жезл, тот самый, что она своими руками опустила в новую могилу колдуньи. Хрустальный шар на вершине елового жезла светился изнутри сам собой, и этот свет позволял разглядеть и его, и кусок медвежьей шкуры, и даже башмаки Хлейны, стоявшие рядом с ним. Гадательный жезл – и кожаные башмаки, не новые, уже немного обтертые снизу возле подошвы, с потемневшим колечками из медной проволоки… Тот самый, что ей протягивала во сне Йофрида Шептунья. «Отныне он твой, и он приведет тебя ко мне…»
Хлейна снова легла и закрыла глаза, словно надеялась спрятаться от подарка колдуньи. Напрасно она радовалась, что во сне не взяла его. Он сам ее взял. «Гадательный жезл выбрал тебя… Твой род привел тебя к нему…» Хлейна боялась посмотреть на пол, как будто там сидел зверь, готовый на нее броситься.
Весь остаток ночи она беспокойно дремала, то и дело ворочаясь и надеясь, что к рассвету хрустальный жезл окажется сном и растает вместе с темнотой. Близилось утро, в дымовое отверстие просочилось немного света, толстая Рагнхильд перестала храпеть: сейчас поднимется и разбудит скотниц… Хлейна вдруг пришла в ужас от мысли, что жезл увидят служанки. Выскользнув из-под одеяла, она поспешно схватила его и засунула в сундук, на самое дно, под ворох своих рубашек и платьев, точно прятала следы какого-то преступления, и бессознательно цеплялась за надежду, что это поможет. Многие вещи обретают силу только тогда, когда о них знают люди; а пока никто не знает, что колдунья вручила ей свой жезл…
Хлейна не знала, что ей это даст, но надеялась хотя бы оттянуть перемены в своей судьбе. Откуда это взялось? Она жила себе и жила… Особенно теперь, когда ее мысли полны одним Хагиром… В другое время мечта о колдовском могуществе и могла бы занять ее, но только как игра, от скуки. Сейчас же Хлейне было страшно, как будто мертвая колдунья грозила разлучить ее с мечтой о любви, с единственным, что ей по-настоящему дорого и необходимо.
А если Йофрида Шептунья опять явится… Хлейна застыла, опустив руки на крышку сундука. Непременно явится! Она все-таки вручила жезл, а Хлейна все-таки взяла, а ведь не хотела… Не надо было прикасаться к нему, а пусть бы кто-нибудь взял и бросил в море… Поздно! Теперь Йофрида придет опять, непременно придет! Хлейна мысленно оглядывалась в прошедшую ночь, как в море, которое каким-то чудом переплыла. Но впереди уже мерещилась новая ночь. Что ей делать?
После еды фру Гейрхильда собралась осматривать овец на дальнем пастбище, и Хлейна поехала с ней. Мягкая зима на побережьях Квартинга позволяла пасти овец круглый год, и хозяйка раз в несколько дней сама ездила на пастбище осмотреть стадо, проверить припасы. Хлейне нравились эти поездки по травянистым холмам, нравились осиновые рощицы, усыпанные округлыми, как наплечные застежки, багряными листиками, нравились пастбища, усеянные сотней косматых овец, и пастушеские домики, маленькие, тесные, но теплые и уютные. В детстве она мечтала жить на пастбище и часто расспрашивала пастухов, не приходят ли к ним тролли просить молока. «Конечно, приходят, почти каждый день! – охотно рассказывали ей. – Вот только сегодня что-то запоздали, наверное (шепотом), испугались хозяйки. Не говори ей ничего, ведь тролли могут заплатить за молоко только золотым березовым листиком! Он правда золотой, но если его увидит кто-то другой, то он превращается в обыкновенный и вянет». Хлейна вздыхала, вспоминая, как любила в детстве чудеса и как весело ей жилось, пока она верила россказням пастухов. А теперь, когда чудеса пришли к ней на самом деле, это оказалось совсем не так весело.
Пятеро хирдманов, которых хозяйка взяла с собой, ехали позади и о чем-то смеялись между собой, зато лица Гейрхильды и Хлейны выглядели озабоченными и грустными. Хлейна колебалась: может быть, все-таки не говорить? Но оставаться наедине с сумеречной гостьей было слишком страшно.
– И что ты об этом думаешь? – спросила Гейрхильда, выслушав ее.
Хлейна растерянно пожала плечами. Обычно приемная мать решала все сама и ее не спрашивала. Хлейна, бывало, обижалась и старалась потихоньку сделать так, как самой хочется, но сейчас почетное право решать показалось тяжкой обязанностью, возлагать которую на ее слабые плечи – жестоко и несправедливо. Стало даже обидно, как будто приемная мать отступилась от нее.
– Я думала, что нужно спросить у тебя, что мне делать, – обиженно ответила Хлейна. – Я вовсе не хочу… Мне вовсе не нужно ее жезла и ее подарков. Зачем мне это?
– Ты не поняла? – Гейрхильда заглянула ей в лицо. – Она же хочет, чтобы ты стала ее наследницей. Каждому колдуну нужен наследник. Если он не оставит другого вместо себя, ему не будет покоя после смерти, даже если его могила в дремучем лесу, где за двести лет даже заяц не пробежит. Знаешь, я еще сейчас подумала: колдунья нарочно приказала похоронить себя там, где будет святилище и будет ходить много людей. Тогда святилища и усадьбы еще не было, но разве ей трудно было узнать, где это все появится? Она не нашла наследника при жизни и хотела искать его после смерти. Она прислушивалась ко всем ногам, которые проходили над ней, и искала подходящего человека.
