Богатырь лежал на спине, широко раскинув руки. Шлем от толчка скатился, русые волосы пали на зеленую траву. Леся бережно провела ладонью по искаженному гримасой лицу. Синева глаз исчезла под опустившимися веками, и словно бы мир померк, на поляну пали недобрые сумерки.
Амира упала на колени. Кулачки все еще оставались у груди, отчаянный взгляд заплаканных глаз не отрывался от сурового лица. Наконец-то расслабилось, стало спокойнее, хотя нижняя челюсть оставалась воинственно выдвинутой, а у губ застыли жесткие складки.
Леся вздрогнула, ибо блеск доспехов внезапно сменился матовым. Пробежали багровые искорки, словно железо поместили в невидимый огонь. Тело вздрогнуло, Леся услышала треск, шипение, по доспехам пробежал короткий синий огонь. Пахнуло жаром, но не успела отшатнуться, как огонь погас, а тело исчезло с ним вместе.
На земле остался отпечаток тяжелого тела. Примятая трава робко и недоверчиво поднималась. Амира ахнула, глаза распахнулись, как два чистых озера:
— Он исчез?.. Он исчез!
— Да, — ответила Леся мертвым голосом.
— Он уже в вирыи?
— Или на дороге к нему…
Амира вскинула голову. Пышные волосы красивой черной волной закрыли спину. Глаза ее отыскивали среди пышных облаков блистающий след. Леся услышала радостный вскрик:
— Я вижу!.. Вижу!
В синеве блеснуло, словно солнечный луч на миг скользнул по выпуклому железу. А царская дочь, выпрямившись, бледная как смерть, обвела отчаянным взглядом мир. Леся увидела, как она слегка вздрогнула, когда заметила в сторонке завал из сухих сосен. Прошлым летом сильный ветер повалил полдюжины толстых стволов вершинками к югу, а затем коварно зашел сбоку и свалил крест-накрест те, что устояли перед первым напором. Сейчас даже пересохшая кора пообвалилась, голые стволы бесстыдно смотрят белыми боками.
— Вот оно, — прошептала Амира. — Вот оно… мое предначертание!
Леся насторожилась:
— Ты о чем, дурочка?
Амира повернулась всем телом, внезапно повзрослевшая, без тени улыбки на лице, глаза огромные, серьезные.
— Ты поможешь мне собрать хворост? Или надрать бересты?
— Что ты задумала?
— Я просто выполню свой долг, — ответила она с достоинством.
Леся наблюдала из-под приспущенных век, как царская дочь неумело обдирает тонкими ручонками бересту, таскает хворост, затыкает его между стволами. Вздохнув, Леся пошла в чащу и принесла огромную вязанку, что поместилась бы не на всякой селянской телеге.
Амира сказала просто:
— Спасибо. Мне всегда хотелось, чтоб у меня была старшая сестра, такая же сильная, мудрая и все умеющая, как ты.
— Дурочка, — повторила Леся. — Опомнись, не глупи.
— Мне так жалко тебя терять, — ответила Амира.
Леся стояла в сторонке, пока она раскладывала хворост, потом долго и неумело била кресалом по огниву. Покачала головой, когда Амира оглянулась в ее сторону, в глазах просьба о помощи.
Огонек вспыхнул, когда руки царской дочери уже едва двигались от усталости. Оранжевые язычки вцепились в бересту. Пламя побежало красное, чадящее, с черным дымом, пошло расщелкивать сухие ветки. Береста прогорела вся, дымок превратился в легкий синеватый, почти прозрачный. Вскоре хворост полыхал вовсю, костер получился гигантский, и сквозь пламя было видно, как наконец-то занялись сосновые стволы.
— Прощай, — сказала Амира.
Она протянула тонкие руки, Леся прижала ее к груди, чувствуя, как дрожит сама, а это тоненькое существо удивительно спокойно, даже отпихивается, уже с нетерпением оглядывается на стену ревущего пламени.
— Надо ли тебе? — спросила Леся с печалью.
— Он назвал меня своей женой! — объяснила она с гордостью. — Но что я за жена, если не последую за мужем?
Леся ощутила, как горячие губы этого чистого ребенка прижались к ее щеке. Всего мгновение длилось их объятие, затем Амира легонько отпихнулась. Черные волосы красиво взметнулись, Леся с протянутыми вслед руками смотрела беспомощно, как царская дочь легко и грациозно понеслась к ревущей стене огня, прыгнула, взлетев как птица…
Лесе показалось, что раздался крик страха и боли, но свирепое пламя расщелкивало целые стволы, гудело с лютым торжеством, огненный столб упирался в синее небо и поджигал облака. На деревьях, окруживших поляну, жухли и скручивались трубочками листья, опадали желтые и сухие, как клочья змеиной шкуры.
Опустошенная, она опустилась прямо на землю. Слезы хлынули ручьем. Ее затрясло, плакала навзрыд, громко, с противными всхлипываниями. Плач на людях пристоен только для благородных, а простолюдинам плач не свойствен, потому научилась плакать в одиночестве, в лесной чаще, как вот сейчас…
Уже не слышала, как фыркал и шумно чесался Снежок. Зазвенели стремена, а копыта застучали, ровный цокот пошел в ее сторону. Потом она услышала сопение и храп над головой. Снежок фыркал и шумно обнюхивал ей волосы, попробовал подергать, больно прикусив ухо.
Она наконец подняла заплаканное лицо. На огромном белом коне высился черный как ночь всадник. На темном лице светились только глаза, красные как угли. Она отшатнулась так, что опрокинулась на спину. Всадник протянул руку с указующим перстом:
— Что за пожарище?
Голос прогремел суровый, слегка раздраженный. Леся, не дыша, с ужасом смотрела снизу вверх в лицо нависшего над нею гиганта. Сердце застучало часто-часто, дыхание пошло с хрипами, а губы едва выдавили:
— Добрыня… ты?
— А кто еще? — прорычал он злобно. — А где это… царское чадо?.. Что тут пахнет паленым?..
Добрыня, похолодев, смотрел в это страшное лицо, злое, искаженное яростью, с горящими глазами. Он всегда считал, что это старикам Смерть является в личине старухи, а воинам — вот таким свирепым, нещадным, высоким и широким в плечах надменным воином в сверкающих доспехах!
Из-под надвинутого на брови шлема пронзительно взглянули настолько синие глаза, что Добрыня снова отшатнулся. Воин смотрел вызывающе, нижняя челюсть выдвинулась вперед. Массивный раздвоенный подбородок выглядел настолько несокрушимым и мужественным, что Добрыня тут же с гневом и отчаянием представил, как сокрушит могучим ударом, сломает челюсть, выбьет зубы… ого, какие белые и ровные!
Воин с неприятной усмешкой взвесил на руках длинный меч. Добрыня засмотрелся на синеватое лезвие, где, как блистающие муравьи, пробежали искорки. Разве есть на свете второй такой же меч…
Колдун захохотал:
— Ты бы видел свою рожу!.. На меч рот растопырил! А то, что это ты сам… Ха-ха!.. С самим собой придется биться, дурак… Это и есть твоя Смерть, дурак…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
