Наконец над головой прогремел могучий голос:
— Э, парень… негоже мужчине захлебываться в соплях и слезах. Что хоть случилось?
Перед ним стоял здоровенный огненно-рыжий мужчина поперек себя шире, брюхо свисает поверх ремня, грива рыжих волос на плечах, длинные усы опускаются на широченную грудь. Он стоял над Тарильдом, засунув большие пальцы рук за ремень, тоже широкий и покрытый булатными пластинами, рассматривал распростертого парня с брезгливым сожалением. Кисти его рук, как заметил внезапно Тарильд, почти втрое шире, чем у обычного человека, а ноги — колонны, на которых можно поднять весь терем.
— Меня зовут Тарильд, доблестный богатырь, — пролепетал Тарильд.
По глазам рыжего понял, что угадал, тот не из простых, те пугливо обходят обоих, и, привстав, торопливо рассказал, что с ним случилось, как своими руками отдал единственное, чем мог доказать свою правоту, а теперь хоть в реку головой…
Богатырь хмыкнул:
— Да… попался ты, парнишка. Вставай, вставай! Ишь, разлежался. Меня зовут Фарлаф. Я известен во многих странах своими великими подвигами и мудростью, но я бы не взялся так вот с ходу тебе чем-то помочь. Давай зайдем к нашему князю. В свое время я много ему передал как воинского умения, так и великой мудрости, а ученик он оказался не самый тупой…
— К князю? — удивился Тарильд. — Я не осмелюсь беспокоить князя по такому пустяковому личному делу!
— Ничего, — успокоил Фарлаф. — Он от этого не поглупеет… хоть на часок отвлечется от беспробудного пьянства.
— Пьян… Ваш князь пьет?
— Великий князь! — усмехнулся Фарлаф. — Пьет, как конь после долгой скачки. Тут даже я не могу угнаться, а это, сам посуди, надо уметь…
Он хлопнул его по плечу, Тарильд едва не ушел в землю, как гвоздь в мягкую глину, рука богатыря как бревно. Та же рука повлекла за собой, Тарильд едва перебирал ногами, по обе стороны замелькали дома, терема, затем огромные врата, одетые в дорогие доспехи воины, один другого выше и массивнее.
Когда он опомнился, рыжий богатырь уже втаскивал в богатые покои. Посреди зала огромный стол, потрясенный Тарильд увидел целую крохотную страну с реками, горами, лесами и степями. Города заметны как колечки из бревен, а сами бревна на этой удивительной игрушке заменяли коротко подстриженные стебельки пшеницы.
Высокий человек, склонившись над рельефной картой, всматривался сверху, как бог над крохотным миром. Руки широко расставлены в стороны. Он нависал, взгляд темных глаз блуждал между рек и гор. Чисто выбритая голова блестела, а длинный черный клок волос, небрежно заброшенный за ухо, свисал, как ядовитая змея.
При стуке дверей он выпрямился, поморщился. Пронизывающие глаза уперлись в Тарильда с такой силой, что он ощутил в груди сильнейшее жжение. Лицо странного человека было необычное, острое, как лезвие боевого топора, хищное, как у большой опасной птицы, как бы летящее вперед. Тарильд ощутил трепет, в человеке кипело страшное нетерпение, смысл которого был непонятен. Он ощутил себя маленьким и ничтожным и возжалел, что бесцеремонный богатырь приволок его к такому человеку.
— Вот, княже, — возгласил Фарлаф. — Послушай его историю. Может быть, сделаешь что-нибудь. Я бы сам в два счета решил его дело, мне это раз плюнуть, но ты ж сам такие штуки любишь!..
Князь — а это явно был князь — вперил в несчастного Тарильда сверкающий яростью взор:
— Что это за червяк? Зачем ты его приволок?
— Говори, — толкнул Тарильда грубый Фарлаф.
Заикаясь, едва не теряя сознание от страха, Тарильд проблеял все, что случилось с его отцом здесь, на родине, потом на чужбине, и, наконец, как он прибыл с драгоценным пергаментом и что из этого вышло. Он чувствовал, что говорит скомканно, путается, в конце концов сбился и умолк, чувствуя свое полнейшее ничтожество.
Владимир зло взглянул на Фарлафа:
— И ты из-за этого… тьфу!.. этого меня оторвал от карты?.. Эй, стража!
В палату ворвались двое дюжих воинов. Тарильд не успел вспикнуть, как сильные пальцы сгребли его, как мышь, подняли в воздух и бегом утащили из палаты. Последнее, что он слышал, был злой голос великого князя:
— В пыточный подвал его! — Когда за ним захлопнулась дверь, буркнул еще раздраженнее: — Быстро сюда этих… как его… родственников!
Кизлюки, муж и жена, были доставлены с такой скоростью, словно их перенесли по воздуху. На старухе был фартук, а у старика руки в золе, возился с печью.
Владимир сказал, морщась:
— Мне доставили чужака… он заявил, что ваш племянник. Сейчас в пыточном подвале. Наши умельцы сумеют развязать язык.
Старик низко кланялся, что-то бормотал, а старуха сказала льстиво:
— Конечно же, великий князь узнает правду! От него ничто не скроется!
Она толкнула старика в бок, тот подтвердил жалким голосом:
— Да-да… Хотя не знаю, надо ли так жестоко… Пусть бы шел своей дорогой…
— Молчи, дурень, — сказала старуха. — Великий князь в своей княжеской мудрости…
Дверь слегка приотворилась, гридень просунул голову:
— Княже!.. Он без памяти. Его эта женщина так стукнула… ха-ха!.. по голове, что проломила какую-то важную кость. Только наш Свирепыч легонечко потрогал его в том же месте, как кровь хлынула такой струей, что не останавливается…
Князь брезгливо отмахнулся:
— Продолжайте! Он не наших земель.
Гридень пожал плечами: мол, его дело сказать, исчез, а старуха ободренно закончила:
— Великий князь в неизреченной мудрости знает, что делает. Если сказал продолжать вызнавать под пыткой, так и надо вызнавать!.. Пусть признается, что вор и убивец!
Князь повернулся к Фарлафу:
— Раз ты уже торчишь здесь, крикни там, чтобы принесли холодного вина. А ты, старик, что молчишь? Нечего сказать в защиту этого вора?
Старик, к которому был обращен вопрос, вздрогнул, проблеял жалобно:
— Княже… прости меня великодушно, но, когда является человек и говорит, что он мой племянник, я готов поверить… Но он говорит, что отдал запись жене, а она говорит, что не брала. Посуди сам, кому мне верить? Жене, с которой прожил тридцать лет, или парню, которого вижу первый раз в жизни?
В дверь стукнули, вбежал запыхавшийся гридень, уже другой, помоложе, крикнул с порога:
— Прости, княже, что отрываю по мелочам… но этот хиляк помер!
Князь свирепо рыкнул:
— Что за олухи! Я вас самих в прорубе сгною! Я же велел только дознаться под пыткой, в самом ли деле он вор, а вы… Уничтожу!!!
Гридень, бледный как смерть, пал на колени:
— Княже! Не милости прошу, выслушай!.. Он умер не от дознания, а от раны, что была… была раньше. Он успел сказать, что от этой женщины…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
