Единственным, кто смог переубедить Арджуну, оказался Кришна, раскрывший герою учение дхармы {Отказ героя от битвы — широко распространенный в эпосе мотив. Достаточно вспомнить греческого Ахилла, который в гневе уклонился от сражения с троянцами, или русского Илью Муромца, обидевшегося на князя Владимира. Однако традиционную «бытовую» причину возобновления боя (в случае с Ахиллом — гибель друга Патрокла) индийский эпос заменяет причиной «духовной», что в других эпических текстах не представляется возможным.}
Это была зна менитая «Бхагавад-гита» («небесная песнь»), которая прогнала печаль Арджуны и побудила его к сражению.
Есть в чувствах телесных и радость, и горе;Есть холод и жар; но пройдут они вскоре;Мгновенны они О, не будь с ними связан,О Арджуна, ты обуздать их обязан!Лишь тот, ставший мудрым, бессмертья достоин,Кто стоек в несчастье, кто в счастье спокоен.Скажи — где начала и где основаньяНесуществованья и существованья?Лишь тот, кому правды открылась основа,Увидел границу того и другого.Где есть бесконечное, нет прекращенья,Не знает извечное уничтоженья.Тела преходящи, мертва их отдельность;Лишь вечного Духа жива беспредельность.Не плачь же о тех, кто слезы недостоин,И если ты воин — сражайся как воин!
Битва продолжалась восемнадцать дней. Бхима повел свои войска на кауравов. Арджуна вступил в поединок с Бхишмой, Юдхиштхира — с царем племени мадров Шальей. В первый же день сражения пандавы потеряли сотни тысяч воинов, а стрелы Бхишмы несли смерть все новым и новым жертвам. Бхишме, деду пандавов и кауравов, сражавшемуся на стороне Дурьодханы, не было равных в бою на колесницах. К исходу девятого дня битвы пандавам стало ясно, что, пока жив Бхишма, у них нет ни малейшей надежды на победу. Неожиданно Юдхиштхира вспомнил, что в свое время Бхишма обещал ему всегда помочь советом; пандавы проникли под покровом ночи в лагерь кауравов, и Юдхитшира прямо спросил у Бхишмы, как того можно убить. Бхишма не стал скрывать, что он непобедим до тех пор, пока при нем остается его лук, и даже в этом случае смерть ему принесет только удар Арджуны или Кришны. Поскольку Кришна не мог воевать из-за принесенного им обета, участь сделать роковой выстрел выпала Арджуне.
На следующий день, когда Бхишма в одиночку сражался с войском пандавов, вперед выступил сын царя Друпады Шикхандин — рожденный девочкой, но по воле богов сменивший пол. Он выстрелил в Бхишму — и тот выронил лук, а Арджуна двадцатью стрелами разбил другое оружие деда и наконец поразил стрелой его самого. На смертном одре Бхишма предсказал поражение кауравов:
В сей битве победу одержат пандавы, —Затем, что пандавы, о милый мой, правы!
После смерти Бхишмы кауравы обратились за подмогой к Карне, сводному брату пандавов и сыну Кунти и Сурьи. По совету Карны войско кауравов возглавил Дрона, и сражение возобновилось. Дрона оказался таким же неуязвимым для вражеского оружия, каким был Бхишма, и положение пандавов ухудшалось с каждым днем. К исходу пятнадцатого дня сражения они лишились Друпады, царя матсьев Вираты и других союзников. И тут Кришна, знавший о привязанности Дроны к своему сыну Ашваттхаману, предложить обмануть Дрону и сказать ему, что его сын погиб: «При этой вести Дрона потеряет силу, выронит свой лук, и тогда любой воин сможет его убить». Пандавы не хотели побеждать ложью, однако неудачи на поле брани вынудили их согласиться с предложением Кришны. Бхима убил в сражении слона по имени Ашваттхаман и закричал так, что было слышно по всей равнине: «Ашваттхаман умер!». Юдхиштхира, которого Дрона умолял сказать, правда это или нет, подтвердил смерть Ашваттхамана. Дрона выронил лук и перестал сражаться, и сын Друпады Дхриштадьюмна обезглавил его.
Во главе войска кауравов теперь встал Карна, а младший сын Дхритараштры Духшасана вступил в поединок с Бхимой и был убит. Тем временем Карна по всему полю искал Арджуну, чтобы сразиться с ним. Описание их схватки носит поистине космический характер:
Один — слоновидный, другой — слонотелый,Сверкали, казалось, клыки, а не стрелы!
Казалось, что поле — от падавших с гневомБесчисленных стрел — зашумело посевом.
Казалось, что поле войны непрерывнымСтруящихся стрел заливается ливнем.
Казалось, что стрелы и день побороли,Всеобщую ночь воздвигая на поле.
Пока шла эта перестрелка, на Курукшетре появился змей Ашвасена, чью мать когда-то сжег Арджуна. Решив отомстить, он проник в колчан Карны и превратился в стрелу. Карна выпустил ее, но стрела, подгоняемая ненавистью змея, полетела быстрее, чем он рассчитывал, а Кришна, предугадавший развитие событий, тем временем погрузил колесницу Арджуны в землю. Стрела Карны лишь сбила с Арджуны венец, и Карна, не веря своему промаху, сразу вспомнил о проклятии Парашурамы. В тот же миг начало сбываться и другое проклятие — бога времени Калы, которого когда-то Карна оскорбил: колесница Карны начала погружаться в землю. Карна пытался вытащить ее; заметив, что Арджуна готовится выстрелить, он крикнул, чтобы тот не нарушал неписаных законов чести и не стрелял в пешего. Но Арджуна воскликнул:
Когда Драупади в одном покрывалеТащили вы, платье с безгрешной срывали
С Духшасаной, с глупым Дурьодханой вместе, —Ты думал о долге, законе и чести?
Когда для пандавов блужданья лесногоОкончился срок и ты не дал им снова
Воссесть на отцовском наследственном троне, —Ты думал о долге, любви и законе?
А если не знаешь закона и долга,Зачем языком ты болтаешь без толка?
Теперь-то закону ты вспомнил служенье,Но поздно: погибнешь ты в этом сраженье!
Он выстрелил в Карну из своего лука Гандивы, полученного от бога огня Агни, чудесной стрелой, которую «Махабхарата» сравнивает с ваджрой Индры. Стрела обезглавила Карну, пандавы ринулись на кауравов и обратили тех в бегство. Утром кауравы предприняли вылазку, но снова были разбиты, причем из сыновей царя Дхритараштры в живых остался только Дурьодхана. В поединке Бхима убил Дурьодхану, а войско кауравов было уничтожено; ускользнуть сумели только трое — во главе с сыном Дроны Ашваттхаманом. Ночью они пробрались в лагерь победителей и убили всех, кроме пятерых пандавов и Кришны.
Вернувшись с Курукшетры, Юдхиштхира воцарился в Хастинапуре и правил счастливо, но недолго: после нескольких лет царствования, узнав, что от лесного пожара погибли Дхритараштра, Гандхари и Кунти и что некий охотник убил Кришну, приняв его за оленя и поразив стрелой в пятку (единственное уязвимое место на его теле), он отрекся от престола в пользу внука Арджуны Парикшита и вместе с братьями и Драупади отправился в паломничество в Гималаи. Не выдержав тягот пути, первой умерла Драупади, затем погибли Сахадева, Накула, Арджуна и Бхима. Одному Юдхиштхире довелось вознестись живым на небо. Однако он до тех пор отказывался от райского блаженства, пока не избавил от мук подземного царства своих братьев. Вместе с ними и другими благородными воинами, павшими на поле Куру, Юдхиштхира навечно поселился на небе, среди богов. Так завершилась история о великой битве потомков Бхараты.
В этой битве не было ни победителей, ни побежденных — не было и не могло быть: ведь добро и зло суть одно, добрый поступок порождает злое деяние и наоборот, поэтому в конфликте нет ни абсолютно правых, ни безусловно виноватых.
Пандавы и кауравы — две стороны одной медали, два равноправных и равнозначных проявления феномена «единой нерушимой целостности» — сущности индийской мифопоэтической традиции.
«Мы знаем, что «целое» «Махабхараты» — плод творчества многих поколений, что этико-философская концепция была наложена на героическую основу эпоса в сравнительно позднее время и только тогда, когда появились потребность в ней и возможность ее художественного воплощения. Перестройка, которой подверглась «Махабхарата», — именно вследствие своей постепенности и исторической обусловленности — была проведена с чувством такта и меры. Остались почти нетронутыми устная эпическая техника и оригинальный стиль «Махабхараты». Героическое повествование сохранило неизменными свое содержание и сюжет, но только те же содержание и сюжет были рассмотрены и с новой точки зрения — этической. В согласии с дидактической установкой эпоса в него были включены неизвестные ему ранее разделы, однако эти разделы и формально и по существу были нерасторжимо скреплены с эпическим рассказом. Не был отброшен даже тот героический пафос, который, как и любому другому эпосу, был присущ ранним версиям «Махабхараты». Творцы поздней редакции поэмы умело использовали ее изначальный героический идеал, придав ему при этом иную окраску: они проповедовали необходимость активной, героической и в то же время бескорыстной деятельности уже не просто во имя славы и чести, но во имя исполнения высшего и непреложного морального закона. «Махабхарата» тем самым обрела философскую глубину, не утратив неувядаемого аромата сказания героического века. Художественный синтез, достигнутый в «Махабхарате», сделал ее произведением удивительно многозначным, позволил читателю открывать в ней все новые пласты мысли и образа. До нас дошла одна «Махабхарата», но эта «Махабхарата» — и книга народной мудрости, и сказочный эпос, и философское наставление в законе и морали, и волнующая повесть о безвозвратно ушедшем героическом прошлом, каким оно запечатлелось в памяти новых поколений» (Гринцер).
