«Она у зава отделением физиотерапии в любимицах ходила, — сказал Колька. — Я полгода назад опять здесь лежал. И она приезжала. Вот девка, а? Огонь! Мы с ней каждый сончас в кабинете у этого мужика трахались, как бешенные!..»
Илья промолчал. Через неделю Коля получил от Галины письмо. «Слушай, я ей тут писал, что ты вместе со мной опять в одной палате лежишь! Вот… ага, вот! «Передай Илюшеньке привет. Я его хорошо помню». Это она пишет!» «Спасибо, — мёртвым голосом сказал Илья. — Ей тоже передавай, когда ответ писать будешь».
Мёрси была похожа на Галину. Наверное, Галочка в свои семнадцать была такой же…
— Я салат сделал, — сказал на кухне Сашка.
Илья допил пиво и пошёл на кухню. Мёрси, раскрасневшаяся, накрутившая на голову полотенце, уже сидела за столом.
МёрсиСегодня ночью кто-то ходил под лоджией… он шаркал ногами и несколько раз тихо подвывал: «Любка! Любка! Выходи!» Мёрси лежала на диване, обливаясь потом и думая о том, что ещё немного, и она закричит… а может быть, засмеётся и заплачет… одновременно.
Потом стало тихо и Мёрси, под похрапывание Ильи и сопение Сашки, кое-как заснула.
— Я прочитал довольно много постапокалиптической литературы, — сказал Илья, не глядя на неё. Вообще, как она сегодня вылезла из ванной, вдоволь намывшись, Илья как-то сник. Вот и сейчас он говорил неохотно и с утречка налегал на пиво. Он — такой болтун и вдруг — играет в молчанку. Странно…
— Пост… чего? — спросила Мёрси.
— Постапокалиптической. Жизнь после апокалипсиса. К примеру, после атомной войны или, там, птичьего и одновременно свиного гриппа.
— И чего?
— Херово. Там всегда главный герой мечет нож в глаз зомби, пуляет из ручного пулемёта, водит броневик, летает на самолёте, жрёт коллекционный коньяк и разжигает костёр одной спичкой. Он первым делом обзаводится автоматом, гранатами, базукой и мешком патронов…
— Понятно, — сказала Мёрси, вспоминая «Противостояние», о котором когда-то прожужжал ей все уши Пикачу.
— А самое главное, он набирает кучу жратвы, устраивается в деревенском доме из офигенно толстых брёвен, сеет горох и чечевицу, находит длинноногую блондинку и охотится с нею на зомби, американцев и других выживших. Сафари, в общем и целом. Нехило живёт такой человек. И одёжа у него, как у Мела Гибсона в фильме «Безумный Макс».
Мёрси подумала, что видала она в гробу такую литературу вместе с кино. Вон он… «постапо»… как его там?.. мир. Никакого Мела Гибсона и его ревущего автомобиля. Стой босыми ногами в холодной ванной и лей на себя тонкую струйку воды из ковшика. А потом вычёрпывай ополоски и аккуратно сливай их в ведро, стоящее в сортире. Для последующего смыва собственного дерьма. И туман. И патроны не стреляют…
И проклятые стринги совсем разорвались, когда она их стирала. Вдрызг. Не просить же у Ильи мужские трусы! Во-первых, они мужские, а во-вторых, Мёрси лучше будет ходить с голой жопой, но не будет подавлять в себе брезгливость. Одеть мужские пользованные трусы! Не-е-ет! Какими бы чистыми они ни были!
— Самолёт, — сказал Сашка и осторожно растопырил руки. — Летим — ж-ж-ж-ж!
— Ага! И ты за штурвалом, — хохотнул Илья. — Три отважных поросёнка… в смысле — камикадзе. Банзай!
— Летать хорошо, — сказал, улыбаясь, Сашка, блестя голубыми глазами. — Облака красивые, мягкие…
— Ты что-то вспомнил? — насторожился Илья. — Ну, что на ум приходит, а? Сашка! Облака! Что думается?
— Отец, — медленно сказал Сашка. — Отец. Он ждёт нас. И любит.
— У тебя отец лётчиком был? — спросила Мёрси, но Сашка только помотал головой. В глазах его блестели слёзы… он улыбался.
— И всё? Отец — и всё? — разочарованно протянул Илья. — Эх…
— Отец, — сказал Сашка и стал убирать пластиковые тарелочки в мешок для мусора. Сегодня он вынесет этот аккуратно завязанный мешок и поставит неподалёку от подъезда. Ходить к мусорным бакам за детсад и гаражи никто лишний раз не хотел.
— Вот ещё один пиксель к картинке, — прошептал Илья. — Слышь, Мёрси? Книги умные наизусть цитирует? Цитирует! Оружием владеет, приёмы рукопашного кун-фу, головного самбо и ножного сяолиня — или как там это всё называется — знает. Башка вся в шрамах. Собак боится. Памяти нет абсолютно. Летать — хорошо. Облака. Вот и гадай.
Мёрси вздохнула. Перечисленные Ильёй качества Сашки приводили всех знакомых парней в восторг. Ей-богу, у них, наверное, вставал от всего этого. Однако если разобраться, перечисленное вполне подходило и наёмному киллеру… или маньяку… серийному убийце…
Нет, не хочу сегодня думать об этом. Не хочу и всё! Итак, ночью дрожишь, как мышь!
СашкаДети не страшные. Я люблю детей, когда они маленькие. Они, как котята, всё время возятся и играют. Они тёплые и пахнут молоком и конфетами. Им шьют забавные штанишки и платьица, словно большим куклам. Им завязывают банты и пришивают к варежкам резинки, чтобы эти маленькие смешные рукавички не потерялись, да!
От детей у меня никогда не болит голова.
Туман живой. Он только похож на дым, но на самом деле он дышит и думает. Я знаю, что туман не любит Мёрси и Илью. Но Илью он боится, если только Илья не пьян. В тумане плавают призраки странных людей. Они смеются и плачут, они напуганы или спят, неподвижно стоя на месте. Их лица почти не видны. Их не замечает Мёрси, их не замечает Илья. Наверное, я вижу эти тени потому, что у меня амнезия… и я даже не знаю, как меня по-настоящему зовут.
Я думал над всем этим, когда мы пошли в магазин на углу. Там можно купить батарейки — только они не хотят работать, — это туман мешает им! — там можно всегда купить… взять… ножи, тарелки, стиральный порошок и инструменты. Мне нравится смеситель, который стоит на витрине. У него золотые ручки — да-да! Он такой блестящий и важный. Наверное, ему даже не хочется, чтобы его установили в ванной. Он хочет оставаться чистым и красивым. На его сверкающем шланге никогда не блестели капельки воды. Глупый и важный смеситель…
В магазине не так темно, как в «Охотнике», где мы взяли спящие ружья. Ружья тоже спят. И я знаю, что туман никак не даёт им проснуться. Илья говорит, что всё равно надо носить ружьё с собой. Он спрашивает меня о том, откуда я умею обращаться с оружием, а я не могу объяснить и только расстраиваюсь — какой же я тупой! Илья говорит, что не надо плакать. Но мне обидно — я не могу объяснить, что чувствую ружья… и они чувствуют меня. Это, наверное, глупо. Поэтому я не могу сказать Илье об этом.
— Впрочем, какая разница, — машет рукой Илья. — Один хрен ничего не стреляет. Ладно, хоть, стиральный порошок растворяется и мыло мылится. А то царство теней какое-то… Аид долбанный. — Илья выпивает из банки остатки пива и ставит пустую банку на аппарат кассы.
Мёрси равнодушно перебирает пластмассовые тарелки. Я знаю, что она ищет… нет, нельзя говорить такое… это стыдно. Я думаю о том, что где-то далеко видел магазин «Одежда», но никак не могу вспомнить, где это. Поэтому я ничего не говорю и красивой Мёрси тоже.
…Я — пустое место. Я наполнен ватой неясных воспоминаний. Я ничего не могу уловить в этой шевелящейся каше путаных обрывков и непонятных слов… я тону в неопределённости нынешнего бытия. Я никчёмен и жалок….
….я выброшен в этот мир…
— Эй, Саня, ты чего разнюнился? — дёргает меня за рукав Илья. — Ну, чего ты ревёшь, дурачок? Голова болит, да?
Мёрси смотрит исподлобья, как я утираю слёзы. Оказывается, я заплакал… и сам не заметил этого, вот ведь как оно бывает, да! Я говорю им, что просто боюсь идти в подсобное помещение. Там темно. И я знаю, что в этой темноте туман приготовил нам нечто страшное. Илья успокаивает меня. Нам нечего искать в подсобке, говорит он. Всё нужное мы уже взяли. И мы выходим из магазина, опасливо оглядываясь на темнеющую в глубине магазина дверь.
— Ну и коряга! — говорит Илья, глядя на большую клетчатую сумку на колёсах. Эту сумку нужно наклонить и тянуть за перекладинку, такую же, как у детских колясок. Смешная сумка!
— На базар бабки раньше бегали с такими, — смеётся Илья.
— Сойдёт, — отвечает Мёрси. — Некому тут любоваться. А от вашего рюкзака у меня плечи ноют. Лучше я сумку нагружу, а в рюкзаке буду держать то, что полегче. А ты чего смеёшься, Саша? — вдруг обращается ко мне.
— Смешная сумка, — говорю я. Мне неловко. Мёрси красивая. Она хранит какую-то тайну, о которой иногда плачет глубокой ночью во сне. Но она совсем-совсем юная для таких тайн. Это нехорошо. Это — туман. Это его грубые грязные штучки. Я это знаю, да! Но я молчу.
Мёрси думает, что я убил её друга там… в тумане.
Я не помню.
