связаться? Много не пиши, это не так важно. Потом на тебе — детские прививки, — она принялась пояснять, что нужно спросить и у какого врача.
Вечером Доминик повёл меня в кафе. За окном — колонны университета, сегодня — подсвечены оранжевым.
— Твои растения в лаборатории могут стать огромными? Так, что ты заходишь, а там — непроходимый лес? — колонны поменяли цвет на голубой: скоро — праздник тех, кто занимается компьютерными технологиями. На здании высветилась огромная греческая буква π.
Доминик снял берет, засмеялся и принялся спрашивать меня про первый день на работе.
— У нас в университете не стало студентки из Мали. Она не вызвала «скорую». И я думаю об этом, — я представила тёмный пустой этаж общежития: все уехали на каникулы. В комнате, почему-то, мне кажется, при выключенном свете, угасала чья-то жизнь.
— Tu ne dois pas penser de ça90, — он заговорил о своей диссертации. Потом почему-то вспомнил:
— Я закончил школу, когда был взрослым. Меня арестовали, когда я ещё учился в старших классах. Сразу после того, как меня реабилитировали, я пошёл в школу. Думаешь, легко учиться среди подростков, когда ты — взрослый человек? — он стал размешивать сахар деревянной палочкой.
— После школы я пошёл к моему знакомому — просить работу грузчиком. Но тот сказал: я не дам тебе эту работу. Ты должен учиться дальше. Тебе надо закончить университет. Если станешь грузчиком, так и останешься им навсегда. Я голодал. Но пошёл учиться. После четырёх лет учёбы, преподаватель предложил мне поехать в Россию в магистратуру. У меня не было денег на билет. Друзья, которые появились у меня в тюрьме, собрали мне эти деньги. Я приехал сюда, меня никто не встретил. Я не знал русского, — он убрал дреды: они так и норовили упасть в тарелку.
— Я экономил на всём. Особенно на стрижке. Теперь дреды — это мой стиль. Ни у одного африканца в городе нет таких длинных дредов! — Доминик достал телефон и показал мне фотографию. — Вот так я выглядел, когда меня реабилитировали. Тогда шло много процессов, где выяснялось, что человека посадили из-за геноцида, — на фотографии — угрюмое лицо, отдалённо похожее на него теперешнего.
Редакция находилась всего в двух кварталах от университета. Каждый перерыв и после моей работы Доминик приходил, чтобы встретить меня. Он приносил мешочек с конфетами и руандские шарики. Всякий раз, когда мы встречались, он сводил разговор к нашей свадьбе.
Что-то сжималось во мне, не давая покоя. За это время я полюбила то, как он брал меня за руку, как рассказывал о своей жизни в Руанде. Но что-то останавливало меня от окончательного выбора.
Солнце забыло, что ещё конец апреля и объявило лето. Первой зазеленела сирень у главного здания нашего университета.
— Главное, для чего надо жениться — дети, — сказал Доминик по-французски, глядя на светловолосого мальчика, который брал горстки земли с дорожки и энергично подбрасывал их в воздух.
Я возразила: если у меня не будет детей? Если врач, к примеру, скажет, что мне нельзя их иметь? Доминик возразил: тогда мы разведёмся. Но он уверен: я смогу иметь детей.
Я продолжила: вот прямо сейчас я не хочу ребёнка. Я мечтаю пройтись по улицам Рима, прикоснуться к Колизею, ощутить запах камня. Разве это невозможно — побродить по улицам Рима? Сейчас, конечно, невозможно. Но потом я заработаю! Я хочу поступить в аспирантуру и написать роман. Сделать свою собственную выставку фотографий и съездить на карнавал в Бразилию!
Доминик засмеялся: всё, что я перечислила — нереализуемо за одну жизнь, говорил он сквозь смех. Неужели надо ждать, пока я сделаю всё это перед тем, как родить ребёнка? Ведь так можно никогда его не родить!
Во мне что-то сжалось. Но он снова взял меня за руку своей тёплой ладонью.
Вечером, включив фильм, я представила себя с Домиником. Вскоре пришла мама. Мы разговорились о ней, о её работе, учениках. Она ещё ничего не знает. Кому она будет рассказывать, как прошёл её день, когда Доминик увезёт меня… кстати, куда? Последние солнечные лучи осветили чай, сделав его похожим на загадочную впадину с песком, расщелинами и причудливыми очертаниями.
Мы сели перед телевизором. Фильм, видимо — в разгаре.
— Ваша дочь перевернула мой мир. До встречи с ней я не замечал деталей. Я, словно нёсся по трассе на мотоцикле. Но после того, как я встретил её, я стал смотреть на всё иначе, — парень и, судя по всему, отец девушки сидели за стойкой бара.
Я переключила канал.
— Ты особенная, и я хочу провести с тобой остаток своих дней! — заявил киногерой какой-то растрёпанной женщине.
Я ещё раз вспомнила, что Доминик говорил о свадьбе: надо родить детей. А про меня? Ах, да, он благодарен Богу, что я смогла полюбить его. Полюбить?
День в редакции начался, как обычно. Мы сели в машину и поехали в школу: министр сдаёт пробный экзамен по математике. Мы уже вошли в здание школы. Время ещё есть: водитель привёз нас раньше — ему надо заехать за журналистом, который снимает работу пожарных.
Я взяла телефон: 15 звонков! Я перезвонила. Ванесса плачет в трубку: с Джозефиной что-то происходит! Столько крови! Всю неделю она сама покупала ей отвар из крапивы, но ничего не помогло. Её лицо исказилось от слёз.
— Il faut91…, — меня дергают за руку:
— Ты что?! Мы сейчас снимаем министра. Осталась минута, — Девушка с фотокамерой и огромной сумкой для камеры тащит меня на третий этаж.
— Как давно у неё кровотечение? — невозмутимость диспетчера «скорой» пугает и успокаивает. Объясняю подробности. Наконец, в трубке:
— Бригада выезжает.
В коридоре раздаётся:
— Телефоны — на беззвучный режим: министр образования! Все готовы к интервью, кроме меня. Журналисты уже выстроились по обе стороны коридора, вытянув руки с диктофонами. Надо предупредить её, что врачи едут. Только надо как-то протиснуться между журналистами, чтобы отойти в сторону.
— Министр образования сдаёт школьный экзамен по математике. Нет, не так начала. Журналисты уже оккупировали школу. Нет, — светловолосая девушка в очках откашливается и просит оператора переснять дубль. Но уже поздно: человек в синем костюме приближается.
— Я сейчас вызываю «скорую», я отойду, — шепчу девушке с камерой.
— «Скорую» Тебе?!
— Моей подруге в общежитие.
— Ты не будешь брать интервью у министра? — девушка с камерой смотрит непонимающе.
— Моя подруга — иностранка. Точнее, не подруга, я её волонтёр. Не важно! Я вызываю ей «скорую», потому что она сама не может. Помнишь, наша же газета писала, как в общежитии погибла студентка, так вот я
