движения, односторонне направленная на развитие лишь военных доблестей, естественным образом нашла себе цель в завоевательных стремлениях, которые слишком напрягали силы государства и в то же время вредно действовали на граждан, знакомя их с роскошной и привольной жизнью других греков. Вследствие побед Лисандра в Спарту проникло большое количество золота и серебра, которое возбудило к себе тем большую жадность, что до тех пор благородные металлы не были там в обращении. Жажда богатства овладела всеми; даже смертная казнь, которою государство грозило лицам, владеющим благородными металлами, не была страшна для корыстолюбцев; даже лучшие люди Спарты не в силах были устоять против соблазна и не стеснялись в средствах для своего обогащения, сами цари и геронты сделались подкупными. Теперь перестало казаться невероятным древнее предсказание оракула, гласившее, что корыстолюбие Спарты доведет ее до гибели. Весьма вредное влияние имели на спартиатов походы в чужие страны, которые знакомили их со свободой и прелестями заграничной жизни и открывали новый источник к удовлетворению эгоистических интересов. Государство по необходимости должно было назначать, кроме царей, особых полководцев и навархов для отдаленных походов и отправлять граждан в качестве гармостов в подчиненные заграничные города, где даже бескорыстным людям нужна была бы особенная сила воли, чтобы удержаться от искушений, а тогдашние спартиаты прямо смотрели на эти должности как на средство к обогащению[43]. В самом образе жизни спартиатов вследствие увеличения материального благосостояния должна была произойти перемена: являлись новые потребности, стремление к комфорту, и строгие предписания древней дисциплины становились тяжелы для людей, познакомившихся со свободой жизни в других странах.
Во внутренней жизни самой Спарты вследствие неравноправности населения было много таких элементов, которые вредно влияли на крепость государственного строя. На илотов спартиаты всегда смотрели как на покоренных врагов, чуждых государственному организму, и не стеснялись в средствах для того, чтобы держать их постоянно в угнетенном положении. Но целый ряд тяжких войн и несчастий, которые имели вредное влияние на дух граждан и способствовали уменьшению их количества, ставил государство в тяжелую необходимость и бояться илотов, как врагов, и привлекать их к участию в походах. Страх, возбуждаемый илотами, доводил до открытого преследования их посредством криптии, которая с течением времени становилась все более жестокой[44]. С другой стороны, нужда в людях для военных целей нередко заставляла спартиатов прибегать к освобождению илотов и создала новый класс людей (неодамодов), на которых вместе с периеками и возлагала, главным образом, Спарта все тяжести войн, приберегая своих граждан для небольших походов или для должностей в штабе царей и полководцев. Этими причинами объясняется убийственная ненависть подчиненных классов народа к господствующему племени, которая ярко показалась в заговоре Кинадона в начале IV века (см. о нем Ксен. Греч. ист. III, 3, 4 сл.).
Сама аристократия спартанская вследствие замкнутости своей жизни и отсутствия всякого освежающего элемента мало-помалу выродилась в немногочисленную и стеснительную олигархию. Со времени персидских войн она была подвержена постоянному и правильному процессу вымирания, который можно проследить по нескольким довольно определенным цифрам. В древности в Спарте было, говорят (Арист. Пол. II, 6, 12), 10 000 граждан; Ликург, по преданию, разделил спартанскую территорию на 9000 участков для граждан. Во время Ксерксова похода на Элладу в Спарте было более 8000 взрослых граждан (Герод. VII, 234); в сражении при Платеях участвовали 5000 спартиатов, но это были не все способные носить оружие, а только νεοτης, по словам Геродота (IX, 12). В сражении при Мантинее в 418 г. стояли в строю 3584 спартиата, составлявшие 5/6 поголовного ополчения (Фук. V, 64), так что всех способных тогда носить оружие было до 4300 человек. Во времена Аристотеля, во 2-й половине IV в., уже едва можно было насчитать 1000 граждан, а через сто лет, при Агисе IV, их было не более 700 (Плут. Агис, 5). Причинами такого быстрого уменьшения числа граждан были, с одной стороны, беспрерывные войны, во время которых иногда было истребляемо зараз значительное количество граждан (при Фермопилах в 480 г. легли костьми 300 спартиатов, при Левктрах был истреблен отряд в 400 человек), различные несчастья (в 464 г. землетрясение стоило жизни многим гражданам), с другой – сами условия жизни и особенно землевладения в Спарте. Вследствие установленной древним законоположением нераздельности и неотчуждаемости поземельных участков (κλαροι) в каждом роде, вся земля переходила обыкновенно к старшим сыновьям семейств, которые таким образом одни оказывались материально обеспеченными, тогда как младшие оставались безземельными и потому не могли исполнять законных обязанностей граждан и переходили в число υποµειονες. Вместе с сокращением числа полноправных граждан, само собою разумеется, уменьшалось и число поземельных собственников, земли сосредоточивались в руках немногих владельцев, и, таким образом, постепенно произошла замкнутая олигархия. Потеря Мессении, освобожденной Эпаминондом из-под власти Спарты в 370 г., нанесла непоправимый удар тем спартиатам, которые владели участками в этой стране. Весьма вредное влияние в экономическом отношении имел также закон эфора Эпитадея (в 1-й половине IV в.), предоставлявший всякому спартиату право дарить свой дом и участок кому угодно при жизни и свободно распоряжаться ими по завещанию (Плут. Агис, 5). В силу этих причин неравенство в распределении поземельных владений между гражданами с течением времени сделалось так велико, что в половине III в. все земли скопились в руках лишь 100 родов, тогда как все остальные граждане (числом около 600) составляли бедную безземельную массу, находившуюся в полной зависимости от богатой олигархии, сосредоточившей в своих руках всю власть.
Эти обстоятельства объясняют нам, почему Спарта не могла уже оправиться от удара, нанесенного ее могуществу Эпаминондом Фиванским. Древняя крепость государственного строя была подточена, ликурговские учреждения сделались лишь пустыми формами, которыми господствующий класс прикрывал свои эгоистические стремления. Вся власть сосредоточилась в руках эфоров и богатейших фамилий, тогда как цари, не имея никакой силы в государстве, предпочитали во главе наемников служить за деньги иностранным интересам или утопать в роскоши при иностранных дворах (Архидам III, Леонид II). Под именем фидитий спартанские богачи устраивали теперь роскошные пиры, на которых соперничали в изнеженности с восточными сатрапами и удивляли иностранцев блеском и пышностью обстановки и изысканностью блюд. А рядом с ними в городе гнездилась чернь, лишенная средств к существованию и доступа к должностям, лениво и неохотно защищавшая его от внешних врагов и подстерегавшая удобную минуту для переворота и восстания (Плут. Агис, 5).
§ 2. Реформы Агиса IV и Клеомена III
При таком положении дел царь Агис IV из династии Эврипонтидов, вступивший на престол (ок. 245 г.) пылким 20-летним юношей, сделал попытку путем коренного преобразования общественного и экономического строя Спарты восстановить в выродившихся гражданах ее древнюю энергию, доблесть и простоту жизни. Главным средством для восстановления равенства состояний и вместе древнего величия и могущества Спарты Агис
