Розен свистнул: «Та, та, та, разсказывай сказки, так я тебе и поверил… Ну ладно, допустим, что ты не врешь! Так, говоришь, посуду побили… видал, когда я уходил на рассвете, они обе спали, Луиза в спальне, Грета на диване, не хотел их будить, но битую посуду видал, чуть не упал в гостинной, на ней поскользнулся. Да, кутнули на прощанье, я был в столовой у Петерса, нужно было возобновить запасы нашего маршевого довольствия, ведь ничего не осталось! Ни крошки хлеба, как я не рылся в наших сумках. Там, брат, веселье в полном разгаре по случаю воскресения. Поет снова Синицын, а Еременко около него пользуется. Ну, выпил я за стойкой, чтобы голова не болела. Смотрю — генерал, заметил меня и подозвал, удивился, что мы еще не уехали, я ему сказал, что мы сейчас едем и я пришел за маршевым довольствием, приказал выдать немедленно, чтобы нас не задерживать. Скотина! Петерс взял и выдал все снова и водки тоже, видал?»
Он показал на мешок: «Все тут, я только полбутылки дал нашему шоферу, пусть, бедняга, согреется». Галанин улыбнулся Шурке: «Ну, чего же ты стоишь, садись, хозяйкой будешь, наливай водки, режь гуся, да торопись, нужно торопиться, да ты чего нос повесила? Жаль с нами расставаться?» Шурка наливала водки, резала гуся, сама сидела грустная и к еде не притрагивалась.
Галанин сердился: «Прямо не узнаю ее, вчера много пила и ела, а сегодня бастует! Не горюй, Шурка, мне тоже с тобой жалко расставаться, да ведь ничего не поделаешь, война». Шурка внезапно расплакалась: «Ну куда я теперь денусь? Нет у меня дома, отец на войне, в нашу комнату вселили немцев, я жила у сестер!» Розен покачал головой: «Плохо дело… обожди, без водки трудно разобраться, а, впрочем, дело можно устроить. Сходи-ка, Алекс, к Петерсу, попроси принять ее на кухню!» Но Галанин крутил головой: «Чтобы там нарваться на генерала, со мной он не будет церемониться. Знаешь что? заберем ее с собой, пусть у нас работает». Розен подумал, посмотрел на Шурку: «Что же, это тоже выход и не плохой. Даже блестящий выход».
Шурка внимательно слушала их немецкую речь, как будто понимала и робко им улыбалась. Галанин продолжал рассуждать: «Тут ей оставаться никак нельзя, Грета ей не простит, будет жаловаться, ее арестуют, во вторых, я ее скомпрометировал, она здесь спала, хотя, клянусь тебе, Эмиль, я ее пальцем не тронул! Что с ней после этого будет, нетрудно догадаться! Наконец, в третьих, родных у нее нет и терять ей нечего. Вывод: заберем ее с собой, так сказать, ее удочерим!»
Розен соглашался: «Конечно, только вот в дороге нужно будет ее прятать от патрулей, но это мы обойдем». Галанин долго объяснял Шурке план: «Мы тебя удочеряем, майор и я. Плохо тебе у нас не будет, если согласна — увезем с собой, решай». Шурка сразу оживилась: «Это правда, вы надо мной не насмехаетесь, в самом деле берете с собой?» Галанин ворчал: «Тут мне не до смеха; что тебе здесь самой делать? Я тебя скомпрометировал… как тебе это объяснить? ну, ославил, что ли, тем, что с тобой спал в одной комнате. У тебя есть какие нибудь вещи? Нет? тем лучше. Не бойся, одену тебя когда приедем, а теперь ешь на радостях, я и сам, право, рад, что ты с нами едешь, ей Богу!»
Пока Шурка ела с Розеном, Галанин вышел на улицу, посвятил в курс дела пьяного Аренда, вернулся с тулупом, набросил его на Шурку и взял ее на руки как ребенка. Розен прикрыл ее сверху полушубком, получился бесформенный узел. Этот узел втиснули на заднее сиденье, забросали одеялами: «Вот, сиди и не двигайся, сделай маленькую дырочку, чтобы не задохнуться. Аренд, садитесь с ней рядом, править все равно, при вашем состоянии не можете. Давайте ваши бумаги, я сяду за руль, рядом со мной, майор, а вы с ней, когда проедем городок, можете освободить ей голову, но при встрече патрулей снова закрывайте. Шурка, ты еще живая?»
Один блестящий темный глаз смотрел в щелку, между одеялами, приглушенный голос отзывался: «Живая, спасибо вам за все». Галанин сел за руль, нажал ногой рычаг газа, автомобиль дернулся и мягко покатил по мягкой снежной дороге мимо будки часового, ставшего смирно, Розен небрежно махнул ему рукой. По улице, мимо домов, из труб которых вертикально к ясному голубому небу поднимались голубоватые дымки.
Автомобиль шел все быстрее, в городе звонил единственный колокол, снова поднятый на колокольню. Обогнали группу сестер, и зондерфюреров, Розен с удивлением и возмущением козырнул: «Смотри, Алексей, наши сестры вместе с Радтке идут домой! и с ними еще адъютант, смеются подлецы, черт возьми, как скоро нас забыли!» Галанин посмотрел через плечо на Грету, которая отвернулась: «На кой черт, они нам все сдались? противно вспоминать наше вчерашнее свинство!»
Проехали деревянный временный мост через Березину. Огромный фельдфебель с замерзшими усами, с которых висели сосульки льда на поднятый воротник шинели, внимательно проверил бумаги, бросил взгляд на кучу тулупов и одеял, около которых неподвижно сидел внезапно побледневший Аренд, отдал честь и приказал поднять шлагбаум. Галанин нагнувшись к рулю все сильнее нажимал на газ, стрелка скорости быстро прыгала по цифрам: 40, 60, 80, 100, Автомобиль мчался вперед в туманную снежную даль. Снег горел и искрился в лучах холодного негреющего солнца, лес все ближе подбегал к дороге и вдруг окружил ее плотной непроницаемой, покрытой снегом стеной. Высоченные ели и березы стояли не шевелясь, точно колонны в огромном бескрайнем храме… было торжественно тихо и таинственно жутко!
Все невольно замолчали и вслушивались в тишь леса, пока Галанин не прервал тягостного молчания: «Какой чудный зимний день, смотрите, эти березы в снегу, точно невесты в подвенечном уборе! Это бледное синее небо! Хорошо жить на моей родине! Мы покажем себя в Б. Генерал просто ахнет!»
***
И они себя, в самом деле, показали. С утра до вечера работали, разбирались в запутанных сводках и донесениях, вызывали к себе районных комендантов, вели совещания с представителями городских комендатур, с агрономами Облзо и Райзо, кричали, грозили и уговаривали. Сместили старых, неумелых и нерешительных комендантов, на их место поставили новых, молодых и смелых.
Наладили бесперебойные поставки для армии, скота, зерна, жиров. Исполняли в точности требования армии и постепенно при помощи тыловых, армейских частей очищали область от небольших и робких партизанских отрядов. Сами были точными и старательными на службе и такой же точности и старания требовали от своих подчиненных. Готовились к весеннему севу и одновременно заканчивали молотьбу прошлогоднего урожая. Выяснили запасы посевного зерна, из богатых районов давали взаимообразно в бедные, приводили в порядок МТСы.
Галанин сам уселся за гектограф, отпечатывал и рассылал по самым отдаленным МТС’ам циркуляры, требовал точных сводок о состоянии с/х машин и наличии запасных частей. Отыскивал русских специалистов, вместе с ними подсчитывал исправные машины и составлял росписи недостающих запасных частей для негодных. Ездил по огромному тылу немецкой армии вместе с механиком-зондерфю-рером Германом, в Могилев, Смоленск, Орел… к самому закоченевшему в снегах фронту, где на разрушенных станциях, занесенных снегом запасных путях, в заброшенных взорванных вагонах, в полусгоревших складах, находил ржавеющие драгоценные запасные части, грузил их в вагоны, сам таскал тяжелые ящики, ругался с обалдевшими от усталости и холода вокзальными комендантами и отправлял все в Б. к Розену.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
