Вновь началась резь под веками, словно туда попала пыль. На миг все перед глазами заволокло туманом. Даша попыталась медленно, осторожненько проморгаться. Туман прошел, стало полегче.
– Ты что, не выспалась? Вид бледный.
– Ага, – сказала Даша. – Кошмарики всю ночь перед глазами плясали. Таблеток каких-нибудь у Ларичева надо было взять, в прошлый раз так хорошо мозги прочистили… Черт, сигареты еще кончились… Где-то в столе была пачка, если орлы не скурили.
Нашла в столе початую пачку красного «Соверена». Воловиков покачал головой:
– Дыми поменьше, голос совсем хриплый…
– Пикантность придает, – отмахнулась Даша. – А знаете, в одном Фрол безусловно прав. Либо мне больше не строят пакостей оттого, что я ушла в сторону, либо готовят что-то новое и заковыристое. Мы-то прекрасно знаем, что последние четыре дня я топталась на месте, следовательно, не могла в сторону уйти… – смущенно пожала плечами. – Заинтриговал меня Фрол настолько, что стала к себе прислушиваться – а не родится ли какое-то нелепое, немое побуждение. Ничего подобного. Разве что тянет водки налопаться в качестве средства от усталости. Но это не чужое – родненькое…
– Ты, кстати, в сейфе ничего такого не держишь?
– Да вы что. Сто лет назад стояла бутылочка, но сейчас – и в помине…
– Смотри. Хвостов не оставляй. Да, думал я насчет зыбинского послания, но в голову ничего не лезет. Нет у нас двадцать пятого канала. И ни одна телестудия у нас под номером «двадцать пять» не располагается, ни на одной улице.
– Двадцать пятая серия, – сказала Даша.
– Чего – «Санта Барбары»? Так сейчас идет двухсотая… Или нет? Я-то не смотрю, не помню… Но письмо, несомненно, Зыбиным составлено. Его отпечатки и на конверте, и на рисунке, – он печально улыбнулся. – Если только заговорщики не подсунули. А может, пошлем киношникам официальный запрос? С чем у них ассоциируются цифры «25» применительно к кинопленке?
– Идиотами будем выглядеть, – сказала Даша.
– Да мы ими и так выглядим. Дрын помаленьку начинает терять терпение, глядя на твои качели…
– Какие еще качели?
– Судьба у тебя в последнее время похожа на качели, – сказал Воловиков. – Вверх-вниз. В тупик забрела – и вдруг отыскивают Паленого, качели вверх. Новый тупик – возникает загадочный Шохин, качели вверх. Дело вроде бы закончено, но ты уперлась, хоть никто и не верит, убийство в Солнечном случайно раскрывается…
– Вот уж что подстроить невозможно.
– Конечно. Я и не держу в мыслях ничего такого. Просто качели напоминает до чрезвычайности. Вверх-вниз. И это покушение на тебя – лучше момента придумать невозможно. Не сама, часом, устроила?
Даша тоже улыбнулась:
– А что, еще одна анонимка пришла?
– Не удивлюсь, если придет, именно такого содержания… – Он глянул на часы, слез с подоконника. – Пойду. Тебя подкинуть или со своими поедешь?
– Со своими.
Она закурила новую сигарету, попыталась еще о чем-то думать, что-то прокрутить, но не получалось – голова болела, чертова бессонница все карты спутала. Сердито раздавила в пепельнице едва начатую сигарету и пошла одеваться.
Коридор был уже тих и пуст, в тусклом свете немногочисленных лампочек выглядел еще унылее, чем днем. Шаги сегодня отдавались каким-то особенно противным эхом, и Даша пошла быстрее.
Уловив краем глаза движение в «карманчике», остановилась и посмотрела в ту сторону.
«Карманчиком» звали небольшой тупичок неподалеку от лестничной площадки. Высокое окно выходило во внутренний двор, у двух стен стояли два обтерханных дивана и тут же помещалась чахлая пальма в кадке, умученная окурками.
Из-за дивана, бесшумно ступая, вышла здоровенная овчарка и сделала несколько шагов к Даше. Остановилась, вытянув шею, шевеля черным носом. Рослая, чепрачная псина. В глазах отразился падавший из коридора свет, и они вспыхнули серебристым лунным блеском.
– Ты чья? – спросила Даша. – Опять Пашков псину оставил без присмотра, а сам в дежурке торчит? Тебе ж спать пора…
При звуках ее голоса овчарка придвинулась еще на шаг, молча, недобро ощерилась. Блеснули влажно-белые клыки.
Даша собак не боялась никогда. Особенно к ним привыкла, когда майор то и дело затаскивал из питомника в гости очередного любимца – хоть раз покормить домашней жратвой. А щенки, было время, по нескольку штук ползали, задерживаясь словно на полустанке по пути к ветеринару, на прививки, или наоборот. Но сейчас неизвестно почему возник безотчетный страх – вечер, пустынный коридор, по-казенному голый и обшарпанный, тишина, голова чуть кружится из-за недосыпа… В таком состоянии сами собой рождаются необъяснимые тревоги, все как-то по-другому предстает – как в детстве, когда приходилось бежать в школу через темный пустырь.
– Хорошая собачка, – сказала Даша, медленно шагнув к лестнице.
Овчарка еще сильнее оскалилась, двигалась за ней, словно на невидимой привязи – бесшумной кошачьей поступью, не приближаясь, но и не отставая. Даше стало стыдно за себя, но страх не проходил. На лестнице она оглянулась – собачища дальше не пошла, стояла, зло таращась вслед, и глаза отливали тем же фосфорическим блеском.
Открыв дверь дежурки, Даша поманила Федю и хотела было выйти на улицу, но передумала, вернулась:
– Ребята, что-то я Пашкова не вижу…
– Так он еще в семь уехал, – сказал капитан Житковец, обреченный сегодня на ночное дежурство.
– А кто тогда собаку оставил? Здоровенная овчарища на втором этаже бродит, да еще и скалится. Не могла ж с улицы забрести? Гладкая такая псина, здоровенная, явно хозяйская…
– Собаку никто не заводил? – громко осведомился Житковец, обернувшись к полудюжине скучавших в дежурке.
Все покачали головами.
– Пойдем посмотрим, – Житковец решительно направился к лестнице. – А то еще цапнет кого, будет номер. В Свердловском какой-то обормот хомяков из кармана повыпускал и тихонько смылся, ребята утром пришли, а они бегают, Ставер с похмелья был, так в первый момент решил, что глюки – белые, пять штук, так и шмыгают…
Федя увязался следом. Они поднялись на второй этаж, зашли в «карманчик».
– Вот из-за этого дивана вышла, – сказала Даша, растерянно оглядываясь. – Где ж она?
Житковец добросовестно прошел в конец коридора, заглянул в тупичок, где располагался кабинет Воловикова. Вернулся, передернул плечами, посмотрел на Дашу, подумал и пошел вверх. Минуты через две вернулся:
– Никаких тебе животных, ни диких, ни домашних. Даш, а ты меня не разыгрывала? За ту хохму?
Недельки две назад веселый человек Житковец подсунул ей в стол купленную в столичном магазине розыгрышей безделушку – отрубленную кисть руки, синюю и окровавленную.
– Да я и думать забыла, – сказала она сердито. – Нет, правда, была овчарка…
– Нет никого. Даже болонки нема.
На лестнице Даша вновь оглянулась – и вскрикнула:
– Вот она!
Овчарка стояла на прежнем месте не сводя с Даши тускло, как гнилушки, посверкивающих глаз.
– Где? – резко обернулся капитан.
– Нету…
Собака и в самом деле исчезла неведомо куда, пока Даша оборачивалась к Житковцу.
Капитан очень внимательно пригляделся к ней:
– Что-то вид у тебя… не розыгрышный. Дарья, у тебя все нормально? Голосок-то…
– Ничего не понимаю, – сказала Даша. – Была только что… Федя, ты не видел?
– Да не было никого.
Ее словно бы пробрал озноб, плечи самопроизвольно передернулись. Мотнула головой, отгоняя странную слабость:
– Ладно, пошли, Федя, что-то я и в самом деле… того.
Едва она ступила на крыльцо, навстречу двинулся высокий молодой человек в элегантном пальто нараспашку – то ли тот самый, давешний, то ли очень похожий. «Ангелы-хранители» стояли у машины, настороженно смотрели на него, совсем как в прошлый раз.
– Дарья Андреевна, я – Ахмет Карлович, – сказал он негромко.
У ж о н-т о был реальным – все его видели, не только Даша…
– Принесли что-нибудь?
– Может быть, пройдем на минутку в мою машину?
Даша уселась с ним рядом в салоне темного БМВ, закурила.
– Вот это – материалы по «Шартекс-банку». Это – по родителям и контактам Ольминской. Вы так запомните или возьмете?
– Так запомню, – сказала Даша.
Четыре листка, отпечатанных на принтере. Составлено весьма хитро – ни фамилия Ольминской, ни название банка не упоминались ни разу, человеку постороннему и не понять, о чем и о ком идет речь. Все это Даше было совершенно неинтересно, но она сама это придумала, и роль пришлось доигрывать до конца. Бегло просмотрела материалы, притворяясь, что вдумчиво запоминает. Все, что касалось банка, тут же забыла. Родители Ольминской – ничего особенного. Из контактов, как и следовало ожидать, значился один Крокодил.
– Запомнила, – сказала она, возвращая бумаги. – Как насчет остального?
– Протечки в вашем ближайшем окружении не зафиксировано. Той, что соответствовала бы указанным вами… параметрам. За кого-либо другого, понятно, не ручаемся.
