В институт возвращаться было страшно. Ведь там знали про свадьбу, поздравлять готовились… И как же теперь?
Никак. Все делали вид, что ничего особенного не произошло, а Тимур вовсе Василину старательно не замечал. Ей же хотелось подойти и спросить, счастлив ли он в браке. Почему-то казалось, что нет. С Женечкой сложно быть счастливым.
Но Василина себя останавливала. И трогала ласточку, спрятанную под тонкой тканью блузы. Теперь она сама носила украшение, не расставаясь с ним ни днем, ни ночью.
А однажды, уже после сессии, которая помогла Василине окончательно прийти в себя, в институте появилась Женечка.
– Привет, – сказала она. – Классный блузон. Где отхватила?
– Люба принесла.
– Лю-ю-ба, – протянула Женечка. – Везет тебе, у тебя Люба есть.
– Чего тебе надо?
– Ничего, любопытно просто. Я ж должна посмотреть, где мой муж работает. И посмотреть, и присмотреть…
– Не доверяешь? – Василина испытывала какое-то иррациональное веселье. А ведь и вправду не доверяет, поэтому и приходит сторожить. И наверное, хорошо, что приходит Женечка, а не сама Василина.
– Почему? Доверяю. Он от меня никуда не денется. А знаешь почему? Потому что мама меня любит! И вот, – она потянула за тонкую цепочку и вытащила ласточку, точь-в-точь такую, как у Василины.
Почти точь-в-точь.
У этой ласточки глаз был синим.
– Она мне подарила, – Женечка погладила ласточкины крылья. – Сказала, что у тебя и так все есть… а у меня вот ласточка будет, и пока она со мной, Тимур меня не оставит.
Женечка показала язык, а ласточку спрятала.
…а вечером Любочка, которой Василина пересказала эту встречу, вздохнула и призналась:
– Твоя мама ей подарила… она очень любит Женечку.
– А меня? – Ласточка смотрела на Василину желтым глазом, в котором читалась откровенная насмешка. Неужто она, Василина, и вправду поверила, что это простенькое с виду украшение способно решить ее проблемы?
– И тебя, думаю, любит, – сказала Любочка, – просто… пойми, Василина, о Женечке она заботилась с самого младенчества. Для нее она так и осталась слабым, больным ребенком, которого, ко всему, лишили отца.
Как по Василининому мнению, никого-то Женечку не лишали, потому как отец всегда был рядом, поначалу в соседней комнате, после – в соседней квартире. И для Женечки у него всегда находилось время.
У всех все находилось для Женечки.
– Не злись, – Любочка глянула строго. – Злость разрушит прежде всего тебя саму. Сумей ее простить. Она… пожалуй, она рано научилась использовать свое положение. И тут есть моя вина. Я ведь тоже не ангел, разрушила брак твоих родителей… осиротила ребенка… хотела, чтобы хоть как-то сгладить углы, а вышло… нехорошо вышло.
Любочка поцеловала Василину.
– Забудь. Отпусти. И живи сама…
Если бы все было так просто.
– А Тимур? – Василина сжала ласточку в кулаке, не обращая внимания на то, что острые крылья ее чувствительно впиваются в кожу.
– Тимур слабый, если поддался вот так… А зачем тебе слабый мужчина? Сегодня он предал тебя, завтра – Женечку… послезавтра кого? Да и не будет у вас прежнего.
Любочка оказалась права. И Василина, пусть и нехотя, через силу, правоту эту признала. Она жила в родительской квартире, правда, настояла, чтобы Женечкину кровать из комнаты ее убрали, да и не только кровать.
Ремонт и отвлек, и увлек, заставляя думать о вещах обыденных. И Любочка всячески эти мысли поддерживала… Отец молчал. Мать появилась только для того, чтобы сказать:
– Живешь? Про родную мать забыла!
– А можно подумать, ты обо мне помнила, – огрызнулась Василина, не испытывая к этой неопрятной озлобившейся женщине никаких чувств.
– Вот Женечка…
– С Женечкой и разговаривай. У них телефон есть.
Это Василина знала точно.
Следовало сказать, что в доме Женечка появлялась нечасто, но в маменькину квартиру захаживала, порой приносила сумки с продуктами, вещи, и тогда из-за стены доносилась развеселая музыка, которая вызывала у Василины глухое бешенство.
Прощать не получалось. Особенно тяжело стало, когда под тонким платьем Женечки обрисовался круглый и какой-то очень аккуратный живот.
– Мы так счастливы, – сказала Женечка, встретив сестру на лестнице, и живот накрыла ладонью. – Ты себе не представляешь!
– Не представляю, – буркнула Василина.
…она доучилась. И диплом получила. И первое место работы, которое в принципе ей понравилось, и уже на этом месте, обжившись, обустроившись, обнаружила, что образ неверного Тимура поблек. Наверное, любые раны зарастают, а эта… эта и раной-то не была.
Василина поняла это, когда отец умер, как-то быстро и тихо, сердце остановилось. И Любочка постарела разом, наверное, она и вправду его любила. Месяца не прошло, как она последовала следом за отцом, оставив Василине квартиру по завещанию. И позже Василина порадовалась этакой ее предусмотрительности.
Женечка появилась сразу после похорон.
Она выглядела… красивой? Пожалуй. Высокая, стройная и светловолосая, в светлом же пальто на три пуговицы, в шерстяном костюме кирпичного колера, она казалась девушкой с обложки, но стоило присмотреться и…
– Как квартиру делить будем? – поинтересовалась Женечка, пройдя на кухню. Разуваться не стала, и на полу легла цепочка ее следов, узких и остроносых.
– Никак, – Василина не собиралась с ней ничего делить.
– Я тоже наследница первой очереди, – Женечка устроилась у окна и, подвинув любимую Любочкину чашку, достала сигареты. – Мне принадлежит половина.
– Тебе здесь ничего не принадлежит.
– Посмотрим, что в суде скажут, – Женечка закурила и огляделась. – Господи, какое убожество…
Обыкновенная квартира. Родная даже.
Василина привыкла к ней, и к светлому линолеуму, и к светлой же плитке с мелкими цветочками, и к белым глянцевым шкафчикам, которые выглядели аккуратно, пусть и разменяли второй десяток лет.
– В общем, так, дорогая сестричка, квартиру продаем и деньги пополам… Или другой вариант, – Женечка стряхнула пепел в Любочкину кружку. – Мы оцениваем ее, а потом ты мне мою половину выплачиваешь наликом… И чтоб без обмана.
– А не пойти ли тебе в…
– Грубо, – поморщилась Женечка. – Подумай. Я месяц дам…
– Иди ты…
– В суде дороже выйдет.
Василина повторила, куда может отправляться Женечка, но та, к удивлению, вовсе не расстроилась.
– Ты стала такой мещанкой, дорогая моя сестрица. Тлетворное Любочкино влияние? К слову, можем и иначе договориться. Ты мне отдаешь ласточку, а я забываю о квартире.
– Женечка, – очень спокойно ответила Василина, сама этому спокойствию удивляясь. – Ты ничего не получишь. Отец оставил завещание. И Люба тоже. Я – единственная наследница.
– Надо же, – Женечка ответила не сразу. И новость ее не обрадовала.
Нахмурилась. Скривилась. И маска лица, красивая маска, почти совершенная, треснула.
– Кто бы мог подумать… эта тварь всегда была хитрой.
– Не говори так о Любе.
– А как говорить? Она у меня отца отобрала!
– Ничего и никого у тебя не отбирали, – Василина села. – Это ты вечно норовила все забрать.
– Я?
– Ты, Женечка. Мои конфеты. Мои игрушки, мои книги, мои вещи… моего жениха, в конце концов.
– А ты обижаешься? – удивилась Женечка. – Когда это было-то?
– Не так и давно… пять лет всего прошло.
– Боже! Целых пять лет… К тому же я была дурой. Польстилась на… – Женечка скорчила гримасу. – Он мне показался таким красивым, солидным… и с квартирой собственной… с перспективами. Думала, сделает карьеру, стану женой академика.
– И что случилось? – вдруг стало любопытно. Странно, а ведь в последние годы Василина вовсе не думала ни о Женечке, ни о Тимуре. Наверное, решила, что они счастливы, а чужое счастье больно принимать.
– Ничего не случилось. Надоел он мне хуже горькой редьки… то не так, это не так… Еще и мамаша его вечно зудела, ходила следом и ныла, ныла… она думала, что я у них домработницей стану. Представляешь?
Василина улыбнулась: Женечка и собственную кровать заправляла через раз. А уж подметать пол, посуду мыть… готовить она и вовсе не умела, не видя в том надобности.
– А ребенок?
– Что ребенок? Родился. Боже, если бы я знала, что это будет так. Васька, не рожай. Грязь, кровь, больно… потом вообще мрак… думала, свихнусь. Нет, тут младенец орет, то ему жрать, то обосрался. Тут свекровь зудит, чтоб в машинке ее пеленки не стирала, а руками и гладила еще потом с двух сторон. тут муженек ноет… я что, разорваться должна была? Плюнула и послала их…
– Куда?
– Туда. Достали.
– И ребенка?
– Васька, хоть ты не ной, тоже мне… вот появится свой, тогда и будешь жизни учить. Я, между прочим, себя на других гробить не собираюсь. И вообще, мы в разводе. Если нужен Тимур – забирай.
Не нужен, это Василина поняла четко и ясно.
Не любит она его больше, да и любила ли? Наверное, любила, только любовь эта была неправильной, если взяла и закончилась. Или правильной, но дело в том, что любить должны оба?
