Тамарка – не Ленка, она прекрасно поймет, что если я принимаю Игоря у себя дома, то так нужно для дела. Но я должна была предупредить ее. Чтобы не ставить в неловкое положение. Чтобы она случайно не заработала «фонарь» (от Игорюни всего можно ожидать), чтобы… Предполагаю, что, зная заранее о его визите, Тамарка ко мне не поедет. Предпочтет погулять на свежем воздухе.
Игорюня сказал, чтобы я передала подружке его пожелания об организации моего быта, но он явно не планировал, что она будет организовывать этот самый быт во время нашей с ним деловой встречи. Сам Казанский, наверное, тоже предпочтет не видеть Тамарку. Или пока не видеть. Я вообще не представляю, как он к ней сейчас относится. Не исключено, что решил ее простить только потому, что ему по какой-то причине очень нужна я.
И что мне делать?
Я позвонила на Кипр, но в Тамаркиных апартаментах никто не отвечал. Могла уже улететь? Ладно, свяжемся с администратором.
Мне подтвердили, что госпожа Суркова покинула апартаменты два часа назад и оставила записку для господина Савушкина.
И тут я вспомнила про ее Андрея, о котором ни разу не поинтересовалась во время наших с подружкой разговоров. А он-то сейчас где? Они вместе улетели. И что потом? Потом Тамарке стало ужасно скучно, Андрюша продолжил свою деятельность? И Тимофей тоже? Возможно, они днем решают какие-то вопросы в деловой части Лимасола или в Никосии, или где-то там еще, а появляются только поздно вечером, когда Тамарка спит. Или вообще живут в другой части Кипра, а эти апартаменты держат на всякий случай. Если они вообще еще там. А вчера вечером она или не смогла до него дозвониться, или решила вначале вернуться в Питер, а потом уже сообщить о том, что вернулась, чтобы не было лишних скандалов? Ладно, что я гадаю? Приедет – расскажет. До Андрюши мне, откровенно говоря, не было дела.
Но мне требовалось как-то связаться с Тамаркой, чтобы предупредить ее о планируемом Игорюнином посещении. Связываться с Игорем не хотелось. Это я сделаю только в самом крайнем случае – если не смогу разыскать Тамарку. Следовательно, я должна выяснить, каким маршрутом она могла лететь.
Я вызвала секретаршу и ввела ее в курс дела. Светка кивнула и через десять минут уже докладывала.
Тамарка летит «Финнейром», вернее, «Люфтганзой» на Франкфурт, а оттуда на Хельсинки уже финской авиакомпанией. Будет в Хельсинки в половине первого ночи. Люблю иметь дело с западными авиакомпаниями, в особенности с «Люфтганзой» и «Финнейром» – и информацию тебе полную дадут, и списки пассажиров у них есть на все рейсы, и никогда не облаят, не обхамят, а уж про обслуживание и кормежку во время полета и не говорю. Все на высшем уровне.
Но главная моя радость заключалась в том, что раньше завтрашнего дня Тамарка в Питере не появится. А то и вечера – смотря как будет добираться из Хельсинки.
Я спокойно закончила дела на работе (Анатолий Леонидович не появился), села в машину, добралась до родного дома, тачку поставила на стоянку, заскочила домой, переоделась в джинсы и легкую курточку, надела на Тимку его сбрую, и мы вышли прогуляться.
Когда мы шли по газону, где Тимка нюхает под каждым деревцом, на дороге справа от нас остановился джип «Гранд Чероки» с тонированными стеклами. Стекло у места пассажира поползло вниз, появилась стриженая голова и крикнула мне:
– Девушка, где тут двадцать девятый дом? Я вообще понять не могу, у вас четная сторона или нечетная?
Вопрос был вполне обоснованный. Моя девятиэтажка является одним из трех, соединенных стенами домов, стоящих на перекрестке двух улиц. Номер моего дома – двадцать шесть, а того, что имеет с моим общую стену, – двадцать девять, но стоят они по разным улицам. Названия же улиц на домах не указаны. Кто попадает в первый раз – тихо шизеет, не совсем врубаясь, где находится.
Поблизости не было ни прохожих, ни собачников, только мы с Тимкой, джип остановился перед тротуаром. Я не придала значения появлению незнакомой машины и не подумала о грозящей мне опасности. Пес тоже не занервничал. Вместо этого мы с Тимкой подошли к джипу – не орать же на всю улицу? Но объяснить я ничего не успела: внезапно в руке водителя появился баллончик, и мне в лицо ударила струя газа. Последнее, что помню, – это как меня подхватили сильные мужские руки. Пес громко лаял. Подумать, что будет с моей собакой, если меня увезут в неизвестном направлении, я не успела: сознание покинуло меня.
* * *
Очнулась я в кромешной тьме, лежа на деревянном полу. Стоило мне пошевелиться, как тут же рядом послышалось робкое поскуливание. Ко мне привалился Тимка и лизнул в нос. Ну слава богу! Хоть с собакой все в порядке.
– Ты как? – шепотом спросила я.
Он опять робко тявкнул и прижался ко мне. Значит, похитители не последние сволочи. Собаку мою пожалели. Не бросили на произвол судьбы. Это радует.
Я приняла сидячее положение и попыталась вглядеться в окружающее пространство, но все равно ничего рассмотреть не смогла. Решила действовать на ощупь – может, найду что-то интересное?
Я встала, но почувствовала легкое головокружение и решила пока снова опуститься на пол. Откровенно говоря, чувствовала себя не то чтобы отвратительно, но было как-то муторно. Кофейку бы сейчас крепенького и погорячее. И воздухом свежим подышать. Правда, находясь в закрытом помещении, я не ощущала ни спертости, ни затхлости. Воздух в нем все-таки можно было назвать чистым.
И вообще, где я? Кто был в «Гранд Чероки»? Или опять Игорюнины проделки? Но зачем? Я же договорилась с ним мирно побеседовать? Скорее это друзья той троицы, которую вчера забрал с собой некий Илья Михайлович, Игорюнин приятель. И что я им скажу? А главное, как меня тут будут принимать? Судя по началу встречи, на особый комфорт рассчитывать не приходится.
Внезапно Тимка опять издал какой-то звук – нечто среднее между рычанием и жалким тявканьем – и напрягся. Я прислушалась: до меня долетел звук приближающихся шагов. Кого несет нелегкая?
– Пес, ты помнишь, что должен меня защищать? – без особой надежды спросила я шепотом. Правда, скорее мне придется защищать Тимку.
В двери повернулся ключ, она распахнулась, кто-то щелкнул выключателем на стене слева от двери (могла бы найти, если бы захотела), и комната озарилась светом, показавшимся мне театральными юпитерами. Я зажмурилась, потом открыла глаза, понимая, что чем раньше привыкну к электричеству, тем лучше. На пороге стоял тот самый водитель, который искал двадцать девятый дом.
– Очухалась? – спросил он без каких-либо эмоций в голосе. – Пошли.
Я быстро огляделась вокруг. Предназначение комнаты угадать было сложно: она была почти пустой, если не считать поставленных одна на другую четырех табуреток в углу, а также нескольких забитых ящиков в другом. Окон не наблюдалось.
Я встала, Тимка поднял голову и вопросительно уставился на меня.
– Пошли, раз приглашают, – прошептала я ему и направилась вслед за парнем, не побоявшимся повернуться к нам спиной.
Шла я, держась за стеночку – все еще было нехорошо. Как выяснилось, меня держали на подземном этаже. Пришлось подниматься по деревянной лестнице, после чего мы оказались перед распахнутой на улицу входной дверью. Я жадно вдохнула свежего воздуха. Мы где-то за городом? Моему взору представилась часть двора и капот темно-вишневого джипа, на котором меня сюда доставили, а также верхушки елей за забором. Где я?
– Сюда, – показал парень, раскрывая передо мной дверь, ведущую, как я поняла, в основную часть дома. Тяжело вздохнув, я повернулась от выхода к желанной свободе, оказалась в коридоре, откуда попала в зал с камином, – и замерла на пороге. Пес прижался к моим ногам.
За круглым столом, уставленным яствами, сидели мой первый муж Анзор Абрашидзе и его дядя Ромаз Георгиевич, мгновенно повернувшиеся на звук раскрываемой двери. Ну и встреча!
– Здравствуй, Катя! – воскликнул Ромаз Георгиевич, расплывшись в улыбке. – Проходи, садись, угощайся.
И он широким жестом обвел стол. Почувствуйте восточное гостеприимство, называется.
Анзор только молча кивнул. До сих пор злится?
– Добрый вечер, – поздоровалась я, не изображая ни радостных улыбок от встречи, ни кислых мин, и дернула собаку за поводок. – Пошли!
Я разместилась в кресле напротив дяди Анзора, бывший муж оказался у меня слева.
– Что ест собака? – расплылся в очередной улыбке Ромаз Георгиевич. – Мы ему сейчас мисочку приготовим.
– Собака предпочитает мясо, – заявила я. – Можно курицу или утку. Только без перца, соли, специй. Ему нельзя острое.
Ромаз Георгиевич крикнул некоего Колю, это оказался уже знакомый мне водитель, отдал ему распоряжение, Коля презрительно глянул на моего любимого зверя, устроившегося у моих ног, но кивнул начальнику и удалился, чтобы вскоре вернуться с мелкой тарелкой, на которой лежали куриные косточки.
– Что вы принесли моей собаке?! – завопила я. – Это же не бездомная тварь, которая готова есть все, что ей кинут! Мясо – кусками, вернее кусочками – ему надо мелко порезать. Он не будет есть ваши кости! И попить не забудьте. Воды простой в пол-литровую банку. До ободка.
