— А если?..
— Если, то тебе придется сказать, что ты слышишь о Внучеке первый раз, ну, а если будут с пристрастием спрашивать, то скажи: действительно подходил ко мне какой-то хрен в стакане, что-то предлагал, но мы с ним не нашли общего языка. Слово в слово и ничего больше. Понятно?
— Понятно.
«Ничего тебе не понятно», — с некоторой горечью подумал Федя и вдруг представил себя Христом, уговаривающим самого близкого ученика Иуду выдать его, чтобы он смог выполнить свою миссию на земле. Иуда соглашается с учителем, говорит, что ему все понятно, хотя вряд ли он может что-нибудь понять, не дано ему этого.
— На этом вступительная часть нашей встречи заканчивается, — произнес с кривой ухмылкой Федя, — и начинается официальная. От имени государства я благодарю вас за содействие и совместную работу… — Федя пожал бывшему Кондратьеву руку. — А теперь неофициальная часть, самая приятная. — И, как фокусник из мешка, вытащил из сумки бутылку с шампанским.
Через полчаса они прощались.
— Спасибо за все, — говорил опьяневший бывший Кондратьев. — Я вам многим обязан, жизнь вроде как с изнанки увидел…
— Да-да, — отвечал Федя, тоже опьяневший. Проводив гостя, Федя подошел к окну и со сложным чувством смотрел, как уходит его бывший апостол и как проделывает свою каждодневную работу «контрразведка». Но что теперь Кондратьеву контрразведка? Кондратьева нет, Кондратьев приказал долго жить, а что с мертвецов возьмешь, они, как известно, сраму не имут. А вот живые… Да кому есть дело до живых?..
Внучек обратил внимание, что экс-Кондратьев идет мощно, уверенно, как корабль, поймавший в паруса попутный ветер. Его, похоже, вовсе не тяготит то, чем он занимался с Федей, и Федя порадовался за своего апостола и за себя тоже. Это он помог выставить его паруса так, что тот сразу лег на нужный галс…
Федя вспомнил, как гость говорил:
— Раз я перестал быть Кондратьевым, то мне можно будет здороваться с вами на улице?
— Конечно, — ответил Федя, — мне это будет приятно.
— И мне, и мне, — говорил захмелевший не от вина апостол.
— Вот так собак стригут, — произнес Федя вслух начало любимой поговорки Хуснутдинова, бросил на стол ключ Николаева и пошел к выходу. Захлопнув дверь, он спокойно отдал себя на обозрение «контрразведке», смолкнувшей при его появлении, и направился домой. Надо было обдумать, как «технично» доложить о случившемся Карнаухову, а доложить об этом он решил послезавтра.
10
О-о, что было, когда Федя сообщил шефу обо всем. Того чуть кондрашка не хватила. От волнения он назвал Внучека Степаном Федоровичем, тут же стал звонить в управление, чтобы сообщить о случившемся. При этом он просил Федю оставить их одних. Кто был тот второй, с которым нужно было оставить шефа, Федя не знал.
Потом Внучек писал объяснительную, а шеф, опять выпроводив его из кабинета, читал ее управленцам по телефону.
Спустя час, несмотря на то, что шеф ничего и никому прямо не сказал, о случившемся знали и Байметова, и водитель… Водитель с любопытством посматривал на Федю, Байметова же делала это с легкой укоризной, так, будто от Фединого поступка для нее могли наступить неблагоприятные последствия.
Вскоре шеф вызвал Федю и сказал, что распоряжением замначуправления он до окончания расследования отстраняется от исполнения служебных обязанностей. Шеф тут же попросил его взять из сейфа личные вещи и передать ключ ему.
Все это не оскорбило Федю, поступок, который он совершил, требовал именно такой реакции, и он только позлорадствовал, что служебное расследование вряд ли найдет что-либо, представляющее интерес: вчерашний день не прошел даром.
Сдав ключи, Федя вышел на улицу и направился в центр города. Впервые за все годы жизни в Каминске он никуда не спешил. Все это время он только и делал, что собирал, анализировал и оценивал информацию, исполнял запросы: искал золото в реке, где не было золота. Но он продолжал искать его честно, чтобы в других реках и в большом водоеме, куда все реки впадают, точно знали, что у него ничего нет.
Он уселся на искореженной лавочке, которую каминские хулиганы постоянно переворачивали по ночам, а утром, поскольку она находилась перед фасадом горисполкома, сотрудники комхоза возвращали ее, по выражению Сысько, в первобытное состояние.
«Что меня ждет? — думал Федя. — Грех, конечно, велик, но я ведь не Родине изменил… Ну, дадут выговор, может быть, служебное несоответствие… Не могут же так запросто зарубить опера, который споткнулся первый раз. Все должно обойтись… И то, что приедет расследовать случившееся, скорее всего, Серега, ему на руку. Надеин должен его понять… А от того, как он представит все в управлении, многое зависит…»
Ему захотелось побродить по городу просто так, и он направился по тротуару вдоль главной улицы. Однако прогулки не получалось: его неспешный минорный шаг не сочетался с остервенелой гонкой чем-то озабоченных и даже озлобленных прохожих.
— Мишка! — кричала растрепанная женщина в старом цветастом халате, выглядывая из ворот двухэтажного дома. — Только появись, стервец, я тебя… Марш домой… Означенный Мишка — наголо остриженный пацан лет десяти — вовсе не собирался выполнять это требование. Он шел впереди Внучека, изредка оглядываясь, видимо, опасаясь, что женщина может его догнать. Мишка, как догадался Федя, шел в сторону городского пляжа. Федя пошел вслед за ним. Он представил себе, как сядет на корягу у воды и будет смотреть, как плещутся в холодной майской воде бесстрашные каминские мальчишки.
У реки мечта посидеть на коряге вдребезги разбилась о то, что он увидел.
Посередине пляжа — полосы песка метров сорок в длину и десять в ширину — пировала компания. Человек двенадцать. Над ней висело некое облако из мата, криков и сигаретного дыма. Рядом валялись бутылки, чья-то одежда и костыли… Вездесущие мальчишки, к которым примкнул небезызвестный Мишка, стояли вокруг компании и с восхищением смотрели на пляжную вакханалию.
— Не вяжись к ней, падла, — кричал какой-то пьяный парень такому же пьяному и таскал его за грудки.
— Ты-ы! — орала девица в купальнике и в юбке, — спорим, искупаюсь голая, спорим…
— Тебе баба нужна, баба? — вопрошал один из сидящих на песке.
— Нет, — ответил ему мужской бас и пояснил в непечатных выражениях, кто ему нужен.
Федя повернул назад. Вот она, жизнь, а ты пашешь день и ночь, ловишь несуществующих шпионов, ЧП расследуешь, нейтрализуешь негативные процессы, точнее, считаешь, что нейтрализуешь… И-эх…
К его удивлению, Наталья была дома. Она перекладывала что-то в шкафу на кухне.
— Ты занялась хозяйством? — оторопел он.
— Угу, — ответила Наталья. — Ну, рассказывай, что ты там натворил… Зава говорит, что тебя запросто за эту махинацию могут с работы вышибить.
— Со службы, — механически поправил он и подумал: «Вот она конспирация, ведь никто, кроме шефа, не знал».
Тут в Феде проснулся опер, и он спросил:
— За это, что ли?
— За это, за это, — сказала Наталья, — а за что еще… Не получилось: Наталья либо не знает всего, либо не хочет раскрываться.
— Так что там за махинация? — забросил он удочку еще раз. — А то столько махинаций в день проворачиваешь, сразу не вспомнишь.
— Не прикидывайся дурачком, я имею в виду приписки.
— Какие приписки?
— Приписки в показателях работы.
— Каких показателях?
— Таких, за которые вам деньги платят… Весь город об этом говорит.
— Ну, а тебе-то, наверное, Зава сказала. — Федя начал злиться.
— Оставь в покое Заву.
— Дура! — взорвался Федя.
— Кто дура?
— Зава — дура, и ты вместе с ней, раз слушаешь ее.
— Сам ты дурак! — взвилась Наталья. — Да Зава всего вашего Каминского КГБ стоит.
— Это точно… Зава сама как КГБ. Как она ловко тебя к себе переманила, любой опер позавидует такой комбинации. Надо же — ей понадобился специалист в торговле. Да она сделала это, чтобы при случае я мог тебя прикрыть, а заодно и ее… Она тебя и Шуше подсунула.
Последние слова вырвались у него помимо воли. Но Наталья не стала оправдываться, а, захлопнув дверцу шкафа, ушла из кухни.
Федя уселся на табурет, но пробыть долго одному ему не пришлось.
— Слушай, — сказала возвратившаяся Наталья, — а куда девалась бутылка шампанского?
— Я выпил, — ответил Федя.
— А как же Надеин?
— А никак.
— Первая стадия, — сказала Наталья и покрутила пальцем у виска.
— Последняя, — ответил Федя.
— Знаешь, — сказала она, — я устала от такой жизни, от тебя, от твоей работы, от твоих выходок… Можешь подавать заявление о разводе.
— Почему я? — вырвалось у Феди.
— По кочану… Стыдно тебе будет, если это сделаю я. «А может быть, Наталья права? Она выросла в семье, где все человечество делилось на простых людей и начальство. Простые люди — работают, начальство — руководит ими и «имеет все». Отсюда, чтобы выбиться в люди, дочери нужно выйти замуж за начальника. И в этом никто не видел ничего зазорного и постыдного — устраивается человек, да и только… Вот и Натка пыталась устроиться и притащилась в общежитие политеха к чилийцам. А тут подвернулся защитник нравственности — Федя и начистил пятак Наткиному хахалю, собиравшемуся увезти Натку в Латинскую Америку. Так они познакомились. И Натка привязалась к нему: будущий инженер, значит, в скором времени — начальник. И она ждала, пока он станет начальником, и потому терпела и общагу, и его работу на заводе и в управе, и поехала с ним в Каминск, надеясь, что все в скором времени изменится… Но не судьба, и теперь она окончательно поняла, что не на ту лошадку поставила…
