— Слушай, Серега, — сказал невпопад Федя, — а к каким людям ты относишь себя?
— Себя? — немного помедлив, ответил Надеин. — К менее ловким.
— Что ты, Серега, по-моему, ты ловкач, каких мало…
— Нет, — ответил Надеин, — я действительно ловок, но в нужный момент, когда кроме ловкости нужна еще и решительность, чтобы наступить на череп ближнему, меня не хватает. Потому и сейчас я не скажу в управлении, что твоя липа вовсе не липа. А ведь будь я действительно ловким человеком, я бы не преминул использовать это и кое-какие дивиденды бы получил… Так?
— Так.
— Помнишь Луконина? — спросил Надеин.
— Кто ж его не помнит? — ответил Федя.
Луконин был их преподом. На курсах он читал «историю органов», был любим курсантами и имел «псевдоним» — «отец русской конспирации». Он был набит казусами из жизни органов и частенько выдавал афоризмы, которые такие старательные курсанты, как Внучек, записывали в свои учебные тетради. Афоризмы никогда не повторялись дважды, за исключением одного. Его Луконин в различных вариантах произносил довольно часто, и потому его запоминали все или почти все.
Высокий, седой, в полковничьем кителе Луконин, стоя за кафедрой, говорил:
— Вы заключили брачный договор с очень капризной дамой по имени Безопасность. Дама эта, как и все дамы, не любит, чтобы ей изменяли. Она может простить мелкие грешки, присущие мужчинам вообще и мужчинам-операм в частности, но никогда не простит вам измены… Вы должны принадлежать только ей.
— Я о капризной даме… — сказал Надеин.
— И я о ней, — ответил Внучек.
Скрип пола за дверью не дал Надеину продолжить мысль, он посмотрел на дверь и закончил:
— Все это я согласую с вашим руководством и доложу по команде… Случай из ряда вон…
— Случай из ряда вон, — сказал Надеин начальнику отделения и уловил в его глазах маленькую искорку радости: так радуется ребенок знакомому, а значит, не опасному для него предмету, из чего Надеин сделал вывод — под дверью кабинета Внучека стоял Карнаухов. — Из ряда вон, но не смертельный… Если он как работник нужен вам, и это его первый проступок, в котором он чистосердечно раскаялся, и вы его поддержите, я доложу об этом в управлении.
Шеф, однако, не был готов принять решение самостоятельно. Он немного помедлил, надеясь, что инспектор раскроет мнение начальства, но Надеин молчал, и тогда шеф сказал то, что и должен был сказать шеф, узнав о неблаговидном поступке подчиненного:
— Нет, после случившегося мне с ним не сработаться.
— А с Дробиным? — вырвалось у Надеина.
— С Дробиным? Дробина посылает руководство управления, значит, оно ему доверяет, а я доверяю руководству.
Шеф помолчал немного и, так как Надеин ничего не сказал, решил как-то аргументировать свой ответ:
— А потом у него не все дома.
— У Дробина? — будто не поняв, переспросил Надеин.
— У Внучека.
— Почему?
— Видите ли, он очень много работает… Если б это было в разведке, то я мог бы совершенно точно сказать, что он работает на противника: сейчас все разоблачения говорят о том, что предатели были хорошими работниками.
— Но у него другая причина, — перебил этот бред Надеин. — Он был один на два участка.
— Так-то оно так, но все же есть что-то в нем ненормальное. С женой нелады.
— Ох, уж эти жены, — сказал Надеин, а шеф, видя, что инспектор не клюнул на эту информацию, пошарил в голове еще и вспомнил:
— Да… тут у нас ЧП было: лифт на трубе оборвался с рабочими. Так он мне говорил, что на происшествие ехал вместе с трупами…
— Как? — удивился Надеин.
— А так, — ответил шеф, радуясь, что наконец заинтересовал инспектора. — Он вроде из дому вышел… ночь была, автобусы не ходят, и вдруг один появляется… Он сел в него и видит: там трупы тех, кто разбился на трубе.
— Их что, — переспросил Надеин, не знающий города, — везли на автобусе в морг?
— Нет, — сказал шеф, — в том-то и дело, что они были живые.
— Не понял.
— Как бы вам это объяснить? — заметался шеф, опасаясь, что у инспектора может возникнуть мнение, что не все дома у него, а не у Внучека. — Ну, это будущие трупы, что ли…
— А-а, — сказал Надеин, — понятно. И что же было там, в автобусе?
— А ничего не было… Ехали полчаса до станции, а потом они исчезли.
— А он с ними разговаривал?
— Да, — обрадовался шеф такой подсказке, — в том то и дело, что разговаривал. Они даже поссорились…
— Ну тогда все ясно… Вообще-то Внучеку палец в рот класть не надо: он иногда и начальство разыграть может.
— Вы считаете?
— Да-а, — сказал Надеин, — он на курсах был чем-то вроде затейника и не такие розыгрыши устраивал.
— А я не знал, — скис шеф. — И все же он какой-то ненормальный, с ним очень трудно работать.
— Как же трудно, если он два участка обеспечивал?
— После случившегося я сомневаюсь, что он их обеспечивал.
— Ну ладно, — покровительственно произнес Надеин, — вы только никому не говорите, что он ненормальный потому, что-де много работает, а то, не приведи господь, в управе узнают, разговоров не оберешься… — И, чтобы подкрепить сказанное, Надеин поведал шефу историю об одном замполите, которого опрашивал психиатр, лечивший его подчиненного. На вопрос психиатра, не замечал ли он странностей в поведении больного, тот ответил: «Как же, замечал, он много читает». — Так вот, бедного замполита потом на всех совещаниях вспоминали.
— Все понял, все понял, — засуетился шеф и поднял вверх руки. — Молчу, как рыба…
Попрощаться с Внучеком Серега не зашел. Федя видел, как он вышел во двор к машине, за ним, как бы на отлете, семенил шеф. Потом шеф спохватился, сбегал в отделение и принес из холодильника сверток.
«Мяско», — догадался Внучек.
11
Было уже начало июня, когда Федю наконец вызвали в управление.
— Распоряжение Балдахинова, — сказал шеф. Федя позвонил в Н-ск.
— Батранин на месте, — сообщил ему Надеин. — Пока на месте, во всяком случае…
Вечером Внучек уже сидел в вагоне скорого поезда, идущего в Н-ск и смотрел на удаляющуюся трубу Каминской ТЭЦ — последний, может быть, этап его работы на трудном и скользком поприще.
Он попытался сделать прогноз событий завтрашнего дня, но мысли никак не хотели бежать быстрее поезда, они все время возвращались в прошлое. Вот он дерется с чилийцами, защищая похожую на воробья девчонку в мини-юбке и не то в кофточке, не то в майке… Вот эта девчонка — его жена… Вот они живут в заводской общаге… Вот едут к Каминск…
Каминск, Каминск… Сколько надежд было связано с тобой!..
Потом он вспомнил, как ехал на происшествие с парнями в брезентовых робах, вспомнил Семена Толстых, спустившегося с трубы и мокрого от пота, Кондратьева, хмельного от благодарности: как же, увидел оборотную сторону жизни… Вспомнил круглые глаза шефа, когда тот услышал, что Кондратьева на самом деле не существует… Надеина, говорившего: и я бы хотел, чтобы и ты там работал. И тут все стало на свои места. Он понял, что ему надо сделать. Он поступит так, как советовал ему Надеин: сначала поговорит с Балдахиновым, а потом попросится на прием к Батранину…
С такими мыслями и заснул.
В девять ноль-ноль следующего дня он уже сидел перед дверями кабинета Балдахинова.
Серафим Петрович Балдахинов — кличка в миру «Фима» — пришел работать в управление, когда Внучека зачисляли на службу.
Как бывший партийный работник, он не знал оперативной работы, но знал, как руководитель операми, и тут же поинтересовался:
— Почему в органы берут человека с «чехословацкой» фамилией?
Серафим Петрович в свое время посетил это дружественно социалистическое государство туристом и поэтому считал себя знатоком и Чехословакии, и «чехословаков».
Кадровики объяснили, что Внучек — русский, что его фамилия русская, образованная от слова «внук» при помощи суффикса «ек», который в русском языке придает словам уменьшительно-ласкательное значение.
«Ласкательное? — сказал тогда Балдахинов. — Ну, раз так, пусть служит…»
С приходом Балдахинова атмосфера в управлении изменилась. Это «Фиме» управа обязана образованием замкнутых кланов начальников больших, начальников средних, начальников маленьких и — всех остальных. Это он завел себе любимчиков из числа управленческих подхалимов и с их помощью зажимал тех, кто не выказывал ему должного почтения.
Поскольку с первого дня работы он бесцеремонно влезал в свои и не свои дела, давал рекомендации сотрудникам, то его фамилию стали произносить с ударением на втором слоге и с некоторой паузой между вторым и третьим — Балда-хинов…
Узнав об этом, новый зам взъярился и заявил, что уволит всех, кто будет дискредитировать руководство управления. В управе в большинстве своем работали ребята неглупые, и почти все тут же прекратили коверкать фамилию зама, все, кроме одного юморного мужика из ОТО Чусовского, который продолжал произносить ее так, как она больше соответствовала действительности.
