не закончил со мной.
Леви рычит, его гнев наполняет комнату подобно ядовитому газу, когда он направляется к двери, несомненно, чтобы поговорить со своим братом, но он останавливается в дверях и оглядывается на меня.
— Ты заставила его кончить?
Я усмехаюсь и откидываюсь на спинку сиденья.
— Ты действительно думаешь, что он стал бы требовать большего, если бы я не смогла заставить его кончить?
— ЧЕРТ, — выплевывает Леви, потирая лицо руками, прежде чем сердито посмотреть на брата. — Он знал гребаные правила.
— Разберись с ним, — говорит Роман, не заботясь о том, кто или что завладело моей киской.
Разочарование Леви берет верх, когда он поворачивается ко мне.
— Куда?
— А? — Спрашиваю я, мое лицо морщится в замешательстве, когда я наблюдаю, как разочарование охватывает Леви, татуировки, покрывающие его руки и шею, кажется, перемещаются по его коже.
Леви возвращается к столу, становится прямо напротив меня, наклоняется вперед, опирается на стол и смотрит на меня так, как будто может убить одним только своим взглядом.
— Куда. Он. Кончил? — Требует Леви, явно раздраженный тем, что у него еще нет ответа.
Я отодвигаю свой стул и встаю, медленно обхожу стол и становлюсь прямо перед ним. Протягиваю руку вперед и хватаю его за причиндалы, любуясь тем, как его глаза пылают от ярости.
— Не волнуйся, солдат. Он не кончал в мою маленькую тугую щелку, если это то, о чем ты спрашиваешь, но я не собираюсь отказываться, если бы ты захотел это сделать, — шепчу я, требование Маркуса ко мне не заигрывать с его братьями занимает все мое внимание. — Я не против поделиться, но что-то подсказывает мне, что Маркус не так настроен.
И вот так я отпускаю его, хватаю еще кусочек курицы прямо с новой тарелки Романа и выхожу из комнаты, слушая сладкие звуки низкого смеха Романа позади меня, в то время как Леви ругает его за то, что он не поделился новостями раньше.
Возвращаясь прямиком в свою камеру пыток, я съедаю то, что осталось от куриной ножки, чертовски точно зная, что еще какое-то время мне такой не достанется.
12
Рука обхватывает мою руку, и я открываю глаза, чтобы увидеть затылок Романа в свете раннего утра, когда он вытаскивает меня из моей крошечной кровати.
— О, спасибо, блядь, — вздыхаю я, пытаясь опустить ноги, прежде чем мое тело упадет, но как только моя задница отрывается от края кровати, сильная хватка Романа поднимает меня и удерживает от падения.
Роман тут же останавливается, и я с разбегу врезаюсь ему в спину, больно ударяясь. Он поворачивается и отпихивает меня назад, его острый взгляд устремляется на меня, и я понимаю, что еще слишком рано для его задумчивой задницы.
— О, спасибо, блядь? — Требует он, выплевывая мои слова обратно и заставляя меня осознать, насколько глупыми они были, хотя нет ничего глупее той чуши, которая вылетела из моего рта прошлой ночью. Но когда я в ударе, прикусить язык почти невозможно.
Мои глаза расширяются, когда я смотрю на него, и чем дольше я отвечаю, тем больше он недоумевает. И, черт возьми, такой человек, как Роман, с этим страшным, как черт, шрамом на лице, позволяющий высокомерию и уверенности исчезнуть всего на секунду, — это самая грубая эмоция, которую я когда-либо испытывала от него. На мгновение он кажется почти человеком, и, не буду врать, это пугает меня до усрачки.
— Я просто… — Я делаю вдох, пытаясь придумать, как объяснить свое облегчение от того, что это он ворвался в мою камеру пыток, а не его братья. — Я ожидала Маркуса. Ну, знаешь, после всей этой истории с ножом в руке. Я подумала, что у него припасено для меня что-то особенно жестокое.
Он прищуривает глаза и, кажется, придвигается ближе, но при этом не сдвигается ни на дюйм.
— Поверь мне, императрица, — бормочет он, и его глубокий голос эхом разносится по комнате. — Он пришел бы, но я не думаю, что он тот, кого тебе нужно бояться.
Его глаза мерцают тьмой, и холод пробегает по моим плоти при мысли о том, насколько хуже все может быть, но прежде, чем это может перерасти во что-то большее, хватка Романа возвращается к моей руке, и он тянет меня к двери.
— Какого хрена, по-твоему, ты делаешь? — Требую я, и мой сонный голос делает мое требование чуть менее угрожающим и больше похожим на визг котенка, требующего немного холодной воды.
Роман кряхтит и сильно тянет, швыряя меня в открытую дверь, прежде чем упереться рукой мне в поясницу и подтолкнуть.
— Иди, — приказывает он с той же властностью, с какой отдает приказы своим тупоголовым братьям.
Я закатываю глаза и позволяю своему флагу тупой сучки свободно развеваться.
— Да ладно, ублюдок, — огрызаюсь я, демонстрируя свое отношение, когда начинаю двигать задницей по длинному коридору, но что я могу сказать? Я провела большую часть ночи, беспокоясь о том, что Маркус войдет, после того как поняла, что у меня недостаточно сил, чтобы закрыть дверь. Она оставалась широко открытой всю ночь, оставляя меня совершенно беззащитной, именно так Роман смог проникнуть без предупреждения. — А ты думал, что я собиралась делать? Ползти?
Рука Романа чуть сильнее давит мне на спину, и я решаю, что сейчас, вероятно, самое подходящее время закрыть рот и двигаться немного быстрее.
Мы идем по длинному темному коридору, и с каждым нашим шагом я все больше осознаю мужчину, стоящего у меня за спиной. Не знаю, что на меня нашло за последние двенадцать часов. Я вела себя разумно, пока не решила пошарить по их дому, ну… в основном. Может быть, весь этот опыт с лабиринтом щелкнул выключателем внутри меня, и я начала бороться с огнем огнем. Честно говоря, я не знаю. Это опасная игра, но по какой-то причине Роман ведет себя не так, как я ожидала.
Как будто эта пламенная чушь, которую я им несла, заинтриговала Романа, но не в хорошем смысле. Я думаю, может быть, он списал меня со счетов как безнадежного человека, с которым не стоит играть, но внезапно он присматривается ко мне внимательнее, и мне это не нравится.
Роман обходит меня, чтобы открыть тяжелую деревянную дверь между коридорами, и через несколько мгновений мы поднимаемся по крутым бетонным ступеням в открытый бальный зал. Я иду направо, но вместо этого рука Романа обвивается вокруг моего предплечья и тянет меня влево.
Я взволнована. Парни никогда раньше
